Когда я закончила рассказ, он кивнул и сказал:
– Вы приняты на работу.
– Вы хотите сказать, это все? И не нужна лицензия или что-нибудь еще?
– Нет. Для обучения в религиозной школе лицензия не нужна, поскольку оплата у нас почасовая. – Он достал учебники и показал мне страницы, на которых остановилась прежняя учительница. Я встала и, направившись к двери, уже собралась было выйти, но тут он окликнул меня: – Ариэль?
– Да? – обернулась я.
– Я только хотел сказать, что был вашим искренним почитателем!
– То есть вы…
– Конечно, знал. Просто не хотел ничего говорить до собеседования – боялся, что это вас смутит. Я так расстроился, когда вас уволили. Думаю, это решение до нелепого незаслуженное.
– Так вас не беспокоит мое прошлое?
– По моему мнению, это совершенно к делу не относится. Вы больше не работаете в газете, а ваши родители посещают синагогу. Единственное, что меня волнует, – это то, как вы относитесь к детям.
Этот человек казался неправдоподобно хорошим. Может, он и правда был таким. А может быть, моя колонка нравилась ему только потому, что он что-то вроде извращенца или педофила. Что, если он тайно ласкает мальчиков на bimah, прямо перед ковчегом, под лучами священного огня, вместо того чтобы наказывать их за плохое поведение? Что, если он нанял меня в надежде, что я присоединюсь к его играм? Я могла бы поймать его с поличным на месте преступления, спасти синагогу и сделаться героем округи. Кто знает, куда может завести меня новая работа?
На свой первый урок иврита я явилась на пятнадцать минут раньше и стала ждать прихода детей. Одетые в футболки с эмблемой команды «Янки», они входили группами, жуя жвачку, толкая друг друга и всем своим видом показывая, что еврейская школа – последнее место на свете, где они хотели бы оказаться. Пока они рассаживались за парты, я услыхала, как один мальчик прошептал:
– Надеюсь, она не стерва.
Прозвенел звонок.
– Здравствуйте, ребята! – с запинкой произнесла я. – Меня зовут Ариэль. Я буду вас учить до конца семестра.
Потом я взяла журнал посещаемости, раздала всем приготовленные мной копии с упражнениями и велела молча работать. Через две минуты они принялись скатывать из листков шарики и бросать друг в друга.
– Прекратите! – заорала я. Подняв один из скомканных листков, я отдала его мальчишке, который его бросил, развернула его и разгладила на парте. – А теперь продолжай писать, – сказала я, возвращаясь на свое место.
– А пошла ты… – прошептал он.
Я медленно обернулась.
– Что ты сказал?
– Ничего, – сказал мальчишка. Сидящие рядом с ним дети захихикали.
– Мне показалось, ты что-то сказал.
– Он сказал: «А пошла ты…» – прощебетал его сосед по парте.
Весь класс зазвенел от визга.
– Ах, так! – закричала я. – А ну отправляйтесь оба в кабинет директора!
Я отвела их вниз по лестнице к Нэшу, но кабинет оказался пустым. Тогда я отправила одного мальчишку проверить, нет ли директора в мужском туалете, но прошло уже несколько минут, а он все не выходил. Я надеялась, что Нэш не творит там с ним ничего ужасного. Я робко постучала в дверь, а потом распахнула ее. Ребенок стоял на коленях лицом к писсуару, уперевшись в него подбородком. Я быстро забрала его оттуда, привела обоих мальчиков к классу и усадила их под дверью со словами:
– Сидите тут смирно, пока не окончится урок.
– Спасибо, – сказал «мальчик у писсуара».
– В каком смысле «спасибо»?
– Теперь нам не надо учить иврит. Спасибо!
– Я передумала, – сказала я. – Пойдем со мной.
Мы открыли дверь и вошли. Класс напоминал сцену из «Шокового коридора». Кто-то написал на доске: «ЖИЗНЬ ПЕНИСА ». Один мальчик спрятался под столом, другой бился головой о стену, третий пытался разломать паркет, а остальные бросались не только скомканными листками, но и острыми карандашами, учебниками, кусками мела, резинками и предметами одежды.
Неудивительно, что прежняя учительница уволилась. Когда я ходила в еврейскую школу, самые гадкие наши проделки заключались в том, что мы обстреливали друг друга кусочками слизи из носа и ели на ступеньках при входе тощие китайские ребрышки. Что творится с моей старой округой, моей старой shul? Я медленно прошла через этот вихрь к своему стулу, хлопнула в ладоши, чтобы привлечь их внимание, и заорала:
– Замолчите! – Но дети меня проигнорировали. В конце концов, я сдалась и, обхватив голову руками, позволила им беситься до конца урока.
Когда я пришла домой, моя семья поджидала меня за столом.
– Как все прошло? – спросил отец.
– Не хочу об этом говорить, – ответила я.
Я пошла в спальню и швырнула сумку на кровать. На подушке лежали три фирменных конверта для деловых писем из журналов «Джи-Кью», «Эсквайр» и «Вог». Я вскрыла их один за другим. Формулировки в них несколько отличались друг от друга, но суть сводилась к следующему: «Вы в своем уме? Мы не можем печатать публицистику, написанную раскаявшейся лгуньей!»
– Ты видела почту – ту, что я положила тебе на кровать? – крикнула мама из столовой.
– Да, черт побери, я видела почту!
– По-моему, кто-то распсиховался, – услыхала я вполголоса произнесенные Заком слова.
Усевшись на край кровати, я уставилась на письма с отказами. Хотелось бы мне сохранять оптимизм, но как? Положение вещей было мне понятно. Если эти три журнала написали одно и то же, то другие не скажут ничего нового. Моя журналистская карьера окончена. Это ясно, как божий день.
Но я должна была обратиться к светлой стороне жизни. Неудачи не могут длиться долго. Пройдет несколько месяцев, и, в конце концов, пятно позора смоется с моего имени. В этом мире многие страдают от дефицита внимания. Больше того, полным-полно «бывших», некогда посрамленных, но сумевших рывком начать карьеру на следующем жизненном этапе. Ванесса Уильямс, Джон Траволта. Даже Джуд Нелсон. Я живу во времена возвращений. Слишком рано терять надежду.
На следующий день дела в еврейской школе шли немного лучше. Я разделалась с половиной листков с упражнениями еще до того, как дети начали швыряться разными вещами. Никто не сказал мне: «А пошла ты…» Но потом я отвела их в храм для tefulah, службы с молитвой, и, когда мы приступили к Kaddish, «мальчик у писсуара» (которого, как оказалось, зовут Эзра) и его приятель принялись выкрикивать слова на иврите, отдаленно напоминающие английские ругательства, и пихать друг друга в ребра. В конце концов, мне пришлось растаскивать их в стороны, после чего они снова меня благодарили.
В среду, после занятий, мы договорились с Адамом поужинать в «Суэн». Когда я пришла, его еще не было, поэтому я взяла со стойки в вестибюле экземпляр «Сити Уик» и, усевшись за столик в глубине зала, стала ждать. Я начала было листать газету, чтобы посмотреть «Почту», когда мой взгляд остановился на анонсе с первой полосы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Вы приняты на работу.
– Вы хотите сказать, это все? И не нужна лицензия или что-нибудь еще?
– Нет. Для обучения в религиозной школе лицензия не нужна, поскольку оплата у нас почасовая. – Он достал учебники и показал мне страницы, на которых остановилась прежняя учительница. Я встала и, направившись к двери, уже собралась было выйти, но тут он окликнул меня: – Ариэль?
– Да? – обернулась я.
– Я только хотел сказать, что был вашим искренним почитателем!
– То есть вы…
– Конечно, знал. Просто не хотел ничего говорить до собеседования – боялся, что это вас смутит. Я так расстроился, когда вас уволили. Думаю, это решение до нелепого незаслуженное.
– Так вас не беспокоит мое прошлое?
– По моему мнению, это совершенно к делу не относится. Вы больше не работаете в газете, а ваши родители посещают синагогу. Единственное, что меня волнует, – это то, как вы относитесь к детям.
Этот человек казался неправдоподобно хорошим. Может, он и правда был таким. А может быть, моя колонка нравилась ему только потому, что он что-то вроде извращенца или педофила. Что, если он тайно ласкает мальчиков на bimah, прямо перед ковчегом, под лучами священного огня, вместо того чтобы наказывать их за плохое поведение? Что, если он нанял меня в надежде, что я присоединюсь к его играм? Я могла бы поймать его с поличным на месте преступления, спасти синагогу и сделаться героем округи. Кто знает, куда может завести меня новая работа?
На свой первый урок иврита я явилась на пятнадцать минут раньше и стала ждать прихода детей. Одетые в футболки с эмблемой команды «Янки», они входили группами, жуя жвачку, толкая друг друга и всем своим видом показывая, что еврейская школа – последнее место на свете, где они хотели бы оказаться. Пока они рассаживались за парты, я услыхала, как один мальчик прошептал:
– Надеюсь, она не стерва.
Прозвенел звонок.
– Здравствуйте, ребята! – с запинкой произнесла я. – Меня зовут Ариэль. Я буду вас учить до конца семестра.
Потом я взяла журнал посещаемости, раздала всем приготовленные мной копии с упражнениями и велела молча работать. Через две минуты они принялись скатывать из листков шарики и бросать друг в друга.
– Прекратите! – заорала я. Подняв один из скомканных листков, я отдала его мальчишке, который его бросил, развернула его и разгладила на парте. – А теперь продолжай писать, – сказала я, возвращаясь на свое место.
– А пошла ты… – прошептал он.
Я медленно обернулась.
– Что ты сказал?
– Ничего, – сказал мальчишка. Сидящие рядом с ним дети захихикали.
– Мне показалось, ты что-то сказал.
– Он сказал: «А пошла ты…» – прощебетал его сосед по парте.
Весь класс зазвенел от визга.
– Ах, так! – закричала я. – А ну отправляйтесь оба в кабинет директора!
Я отвела их вниз по лестнице к Нэшу, но кабинет оказался пустым. Тогда я отправила одного мальчишку проверить, нет ли директора в мужском туалете, но прошло уже несколько минут, а он все не выходил. Я надеялась, что Нэш не творит там с ним ничего ужасного. Я робко постучала в дверь, а потом распахнула ее. Ребенок стоял на коленях лицом к писсуару, уперевшись в него подбородком. Я быстро забрала его оттуда, привела обоих мальчиков к классу и усадила их под дверью со словами:
– Сидите тут смирно, пока не окончится урок.
– Спасибо, – сказал «мальчик у писсуара».
– В каком смысле «спасибо»?
– Теперь нам не надо учить иврит. Спасибо!
– Я передумала, – сказала я. – Пойдем со мной.
Мы открыли дверь и вошли. Класс напоминал сцену из «Шокового коридора». Кто-то написал на доске: «ЖИЗНЬ ПЕНИСА ». Один мальчик спрятался под столом, другой бился головой о стену, третий пытался разломать паркет, а остальные бросались не только скомканными листками, но и острыми карандашами, учебниками, кусками мела, резинками и предметами одежды.
Неудивительно, что прежняя учительница уволилась. Когда я ходила в еврейскую школу, самые гадкие наши проделки заключались в том, что мы обстреливали друг друга кусочками слизи из носа и ели на ступеньках при входе тощие китайские ребрышки. Что творится с моей старой округой, моей старой shul? Я медленно прошла через этот вихрь к своему стулу, хлопнула в ладоши, чтобы привлечь их внимание, и заорала:
– Замолчите! – Но дети меня проигнорировали. В конце концов, я сдалась и, обхватив голову руками, позволила им беситься до конца урока.
Когда я пришла домой, моя семья поджидала меня за столом.
– Как все прошло? – спросил отец.
– Не хочу об этом говорить, – ответила я.
Я пошла в спальню и швырнула сумку на кровать. На подушке лежали три фирменных конверта для деловых писем из журналов «Джи-Кью», «Эсквайр» и «Вог». Я вскрыла их один за другим. Формулировки в них несколько отличались друг от друга, но суть сводилась к следующему: «Вы в своем уме? Мы не можем печатать публицистику, написанную раскаявшейся лгуньей!»
– Ты видела почту – ту, что я положила тебе на кровать? – крикнула мама из столовой.
– Да, черт побери, я видела почту!
– По-моему, кто-то распсиховался, – услыхала я вполголоса произнесенные Заком слова.
Усевшись на край кровати, я уставилась на письма с отказами. Хотелось бы мне сохранять оптимизм, но как? Положение вещей было мне понятно. Если эти три журнала написали одно и то же, то другие не скажут ничего нового. Моя журналистская карьера окончена. Это ясно, как божий день.
Но я должна была обратиться к светлой стороне жизни. Неудачи не могут длиться долго. Пройдет несколько месяцев, и, в конце концов, пятно позора смоется с моего имени. В этом мире многие страдают от дефицита внимания. Больше того, полным-полно «бывших», некогда посрамленных, но сумевших рывком начать карьеру на следующем жизненном этапе. Ванесса Уильямс, Джон Траволта. Даже Джуд Нелсон. Я живу во времена возвращений. Слишком рано терять надежду.
На следующий день дела в еврейской школе шли немного лучше. Я разделалась с половиной листков с упражнениями еще до того, как дети начали швыряться разными вещами. Никто не сказал мне: «А пошла ты…» Но потом я отвела их в храм для tefulah, службы с молитвой, и, когда мы приступили к Kaddish, «мальчик у писсуара» (которого, как оказалось, зовут Эзра) и его приятель принялись выкрикивать слова на иврите, отдаленно напоминающие английские ругательства, и пихать друг друга в ребра. В конце концов, мне пришлось растаскивать их в стороны, после чего они снова меня благодарили.
В среду, после занятий, мы договорились с Адамом поужинать в «Суэн». Когда я пришла, его еще не было, поэтому я взяла со стойки в вестибюле экземпляр «Сити Уик» и, усевшись за столик в глубине зала, стала ждать. Я начала было листать газету, чтобы посмотреть «Почту», когда мой взгляд остановился на анонсе с первой полосы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85