Расстегнув верхнюю молнию, я посадила Канноли в рюкзак, а затем пристегнула к ее ошейнику со стразиками специальные ремни безопасности.
Канноли в ужасе посмотрела на меня.
– Не беспокойся, – сказала я. – Я не стану застегивать молнию до тех пор, пока не возникнет такая необходимость.
Заперев машину, я записала на парковочном талоне, где мы ее оставили, поскольку прекрасно понимала, что мне нипочем не вспомнить, что машина стоит на этаже Лебедей. Вечером в воскресенье мне будет казаться, что это был… м-м-м… этаж Патриотов или, может, этаж Дельфинов. Я хочу сказать, разве можно запомнить эти названия? Да, для творчества всегда должно находиться время и место, но если бы меня спросили, я бы твердо ответила, что стоянка аэропорта Логан для него совсем не подходит.
Выдвинув ручки у чемодана и рюкзака, я поставила их у себя за спиной, а ремень сумки перебросила через грудь, чтобы сумка не спадала с плеча, когда я двинусь вперед. Думаю, зрелище мы собой являли весьма красочное. Наконец я взялась сзади за выдвижные ручки, и мы пошли. Мы продвигались достаточно быстро, но не суетливо. Чемодан на колесиках – одно из лучших изобретений человечества, которое можно сравнить разве что с ионной сушилкой для волос. Хотелось бы мне быть тем самым бизнесменом, который изобрел обе эти вещи.
Тут я услышала у себя за спиной покашливание. Оглянувшись, я увидела, что Канноли повисла на ремнях безопасности, а ее задние лапки болтаются в воздухе. Вид у нее при этом был такой, словно она ехала на велосипеде на уровне земли.
– Канноли! – завопила я. Отстегнув ремни, я убедилась, что она может дышать. Когда я попыталась снова засунуть ее в рюкзак, она заскулила. Я поговорила с ней ласково, но твердо и предприняла еще одну попытку. На этот раз Канноли зарычала, как будто я причинила ей боль.
Проходившие мимо люди так и косились в нашу сторону.
– Ну что вы смотрите? – спросила я у какой-то пары. Внезапно я пожалела о том, что иногда недоуменно поглядывала в сторону родителей, которые были не в состоянии успокоить раскапризничавшегося ребенка. Я поклялась, что буду лучшей тетей для детей Тьюлии, если мне когда-нибудь удастся выйти с этой стоянки. Я еще раз попыталась уговорить Канноли. Тщетно.
Тогда я взяла ее на руки и засунула в свою сумку на ремне. Она высунула голову наружу и тут же успокоилась.
Я протянула руки назад и повезла за собой чемодан и пустую перевозку для собак.
– Только не думай, что тебе удалось одержать победу, – проворчала я.
Я посадила Канноли в рюкзак и застегнула его на молнию лишь в тот момент, когда надо было за нее заплатить и показать содержимое моего чемодана, а затем я снова вынула собаку. К счастью, все живое нужно было проносить через рамку металлоискателя, так что здесь проблем не возникло. Одна из сотрудниц службы безопасности оказалась любительницей собак, и она даже подержала Канноли, пока я надевала после досмотра свои туфли. Мир был бы куда лучше, если бы люди в трудную минуту приходили друг другу на помощь – вот каково мое мнение.
Едва ли не первым человеком, которого я увидела, подойдя к нужному мне выходу, оказалась моя мать. На ней был костюм для путешествий – розовые теннисные туфли и турецкий спортивный костюм – а губы были традиционно накрашены ее любимой красной помадой.
Я с удовлетворением отметила, что цвет ее волос слегка изменился. Возможно, она все-таки стала пользоваться краской «Грей шик» от «Л'Ореаль», которую я предложила ей три года назад. Моя мать из тех женщин, которые носят седину как знак большого успеха. Я сказала ей: ну хорошо, делай, как знаешь, но хотя бы закрась желтизну с помощью оттеночного шампуня – подойдет «Уайт вайлет» от Артек, а большей яркости волосам можно придать с помощью полупрозрачного «Шер кристалл» от того же «Л'Ореаль».
Когда мы обнялись, моя сумка на ремне оказалась зажатой между нами.
– Мне очень жаль, правда, – сказала я. – Надо было позвонить тебе, чтобы узнать, каким рейсом ты летишь. Мы же могли вместе приехать в аэропорт.
Мама бросила беглый взгляд через плечо, а потом, повернувшись ко мне, пожала плечами.
– Мы все люди занятые, – вымолвила она.
Я знала, на какую кнопку надо нажимать, имея дело с мамой.
– Все дело в том, что я специально попыталась воспользоваться собственным одиночеством, – сказала я. Тут Канноли высунула голову из моей сумки.
– Понятно, – кивнула мама.
– Видишь ли, я не хочу становиться одной из тех женщин, которые готовы всю жизнь ждать мужчину, вместо того чтобы взяться за дело и начать заново строить свою жизнь.
Мама улыбнулась. В толпе позади нее я разглядела знакомую блестящую голову.
– Ого! – воскликнула я. – Не смотри туда, но, кажется, папа летит тем же самолетом.
– Чао, Белла! – пару мгновений спустя услышала я голос отца. Обняв маму, он вручил ей один из двух сливочных рожков, которые держал в руке. Рожки были ванильными, посыпанными шоколадной стружкой – почему-то в Бостоне все называют их джиммиз.
– Сладости для сладких, – проговорил отец.
Мне показалось, что мама хихикнула в ответ, но вокруг стоял такой шум, что, возможно, мне это только послышалось.
– Хм, – хмыкнула я, глядя на второй рожок, который папа все еще держал в руке. – Выглядит заманчиво.
Папа не сводил с мамы глаз.
– Кажется, нам через три выхода налево, – сказал он.
– Вот оно что, Лоренс Майкл Шонесси! – проговорила мама. – Выходит, ты помнишь джиммиз.
– Что ж, Мэри Маргарет О'Нилл, – произнес отец, – это, конечно, не совсем то, что мы ели в Тоскане. Но я готов спорить на альбом моего любимого Дина Мартина, что в Атланте мы сможем найти то что нужно.
– Разве Дин Мартин – итальянец? – спросила я.
– Урожденный Дино Крочетти, – сообщила мне мама.
Папа буквально расцвел, глядя на нее.
– Все великие романтики – итальянцы, – сказал он. Настала очередь мамы сиять, как медный грош. Все эти лучезарные улыбки начинали действовать мне на нервы. Папа вырядился в спортивный костюм оранжевого цвета с ярко-голубыми лампасами. Красный cornicello в золотой оправе на толстой золотой цепочке, висевший на его шее, как-то не очень гармонировал с его нарядом, а черные теннисные туфли, украшенные светящимися зелеными полосками, добавляли пестроты этому цветовому взрыву.
– Bay! – воскликнула я. – У меня такое ощущение, что вы оба для нас потеряны.
Мои родители продолжали наслаждаться мороженым, глядя друг на друга.
Я искоса посмотрела на них.
– Вы ведь не сошлись снова, нет? – полюбопытствовала я.
– Между прочим, пора бы тебе знать, что именно поэтому такие вещи называют личной жизнью, – заметила мама.
– Послушай, а не собака ли у тебя прячется в этом рюкзаке, а? – спросил отец.
– Ну ладно, – бросила я. – Не буду больше задавать вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Канноли в ужасе посмотрела на меня.
– Не беспокойся, – сказала я. – Я не стану застегивать молнию до тех пор, пока не возникнет такая необходимость.
Заперев машину, я записала на парковочном талоне, где мы ее оставили, поскольку прекрасно понимала, что мне нипочем не вспомнить, что машина стоит на этаже Лебедей. Вечером в воскресенье мне будет казаться, что это был… м-м-м… этаж Патриотов или, может, этаж Дельфинов. Я хочу сказать, разве можно запомнить эти названия? Да, для творчества всегда должно находиться время и место, но если бы меня спросили, я бы твердо ответила, что стоянка аэропорта Логан для него совсем не подходит.
Выдвинув ручки у чемодана и рюкзака, я поставила их у себя за спиной, а ремень сумки перебросила через грудь, чтобы сумка не спадала с плеча, когда я двинусь вперед. Думаю, зрелище мы собой являли весьма красочное. Наконец я взялась сзади за выдвижные ручки, и мы пошли. Мы продвигались достаточно быстро, но не суетливо. Чемодан на колесиках – одно из лучших изобретений человечества, которое можно сравнить разве что с ионной сушилкой для волос. Хотелось бы мне быть тем самым бизнесменом, который изобрел обе эти вещи.
Тут я услышала у себя за спиной покашливание. Оглянувшись, я увидела, что Канноли повисла на ремнях безопасности, а ее задние лапки болтаются в воздухе. Вид у нее при этом был такой, словно она ехала на велосипеде на уровне земли.
– Канноли! – завопила я. Отстегнув ремни, я убедилась, что она может дышать. Когда я попыталась снова засунуть ее в рюкзак, она заскулила. Я поговорила с ней ласково, но твердо и предприняла еще одну попытку. На этот раз Канноли зарычала, как будто я причинила ей боль.
Проходившие мимо люди так и косились в нашу сторону.
– Ну что вы смотрите? – спросила я у какой-то пары. Внезапно я пожалела о том, что иногда недоуменно поглядывала в сторону родителей, которые были не в состоянии успокоить раскапризничавшегося ребенка. Я поклялась, что буду лучшей тетей для детей Тьюлии, если мне когда-нибудь удастся выйти с этой стоянки. Я еще раз попыталась уговорить Канноли. Тщетно.
Тогда я взяла ее на руки и засунула в свою сумку на ремне. Она высунула голову наружу и тут же успокоилась.
Я протянула руки назад и повезла за собой чемодан и пустую перевозку для собак.
– Только не думай, что тебе удалось одержать победу, – проворчала я.
Я посадила Канноли в рюкзак и застегнула его на молнию лишь в тот момент, когда надо было за нее заплатить и показать содержимое моего чемодана, а затем я снова вынула собаку. К счастью, все живое нужно было проносить через рамку металлоискателя, так что здесь проблем не возникло. Одна из сотрудниц службы безопасности оказалась любительницей собак, и она даже подержала Канноли, пока я надевала после досмотра свои туфли. Мир был бы куда лучше, если бы люди в трудную минуту приходили друг другу на помощь – вот каково мое мнение.
Едва ли не первым человеком, которого я увидела, подойдя к нужному мне выходу, оказалась моя мать. На ней был костюм для путешествий – розовые теннисные туфли и турецкий спортивный костюм – а губы были традиционно накрашены ее любимой красной помадой.
Я с удовлетворением отметила, что цвет ее волос слегка изменился. Возможно, она все-таки стала пользоваться краской «Грей шик» от «Л'Ореаль», которую я предложила ей три года назад. Моя мать из тех женщин, которые носят седину как знак большого успеха. Я сказала ей: ну хорошо, делай, как знаешь, но хотя бы закрась желтизну с помощью оттеночного шампуня – подойдет «Уайт вайлет» от Артек, а большей яркости волосам можно придать с помощью полупрозрачного «Шер кристалл» от того же «Л'Ореаль».
Когда мы обнялись, моя сумка на ремне оказалась зажатой между нами.
– Мне очень жаль, правда, – сказала я. – Надо было позвонить тебе, чтобы узнать, каким рейсом ты летишь. Мы же могли вместе приехать в аэропорт.
Мама бросила беглый взгляд через плечо, а потом, повернувшись ко мне, пожала плечами.
– Мы все люди занятые, – вымолвила она.
Я знала, на какую кнопку надо нажимать, имея дело с мамой.
– Все дело в том, что я специально попыталась воспользоваться собственным одиночеством, – сказала я. Тут Канноли высунула голову из моей сумки.
– Понятно, – кивнула мама.
– Видишь ли, я не хочу становиться одной из тех женщин, которые готовы всю жизнь ждать мужчину, вместо того чтобы взяться за дело и начать заново строить свою жизнь.
Мама улыбнулась. В толпе позади нее я разглядела знакомую блестящую голову.
– Ого! – воскликнула я. – Не смотри туда, но, кажется, папа летит тем же самолетом.
– Чао, Белла! – пару мгновений спустя услышала я голос отца. Обняв маму, он вручил ей один из двух сливочных рожков, которые держал в руке. Рожки были ванильными, посыпанными шоколадной стружкой – почему-то в Бостоне все называют их джиммиз.
– Сладости для сладких, – проговорил отец.
Мне показалось, что мама хихикнула в ответ, но вокруг стоял такой шум, что, возможно, мне это только послышалось.
– Хм, – хмыкнула я, глядя на второй рожок, который папа все еще держал в руке. – Выглядит заманчиво.
Папа не сводил с мамы глаз.
– Кажется, нам через три выхода налево, – сказал он.
– Вот оно что, Лоренс Майкл Шонесси! – проговорила мама. – Выходит, ты помнишь джиммиз.
– Что ж, Мэри Маргарет О'Нилл, – произнес отец, – это, конечно, не совсем то, что мы ели в Тоскане. Но я готов спорить на альбом моего любимого Дина Мартина, что в Атланте мы сможем найти то что нужно.
– Разве Дин Мартин – итальянец? – спросила я.
– Урожденный Дино Крочетти, – сообщила мне мама.
Папа буквально расцвел, глядя на нее.
– Все великие романтики – итальянцы, – сказал он. Настала очередь мамы сиять, как медный грош. Все эти лучезарные улыбки начинали действовать мне на нервы. Папа вырядился в спортивный костюм оранжевого цвета с ярко-голубыми лампасами. Красный cornicello в золотой оправе на толстой золотой цепочке, висевший на его шее, как-то не очень гармонировал с его нарядом, а черные теннисные туфли, украшенные светящимися зелеными полосками, добавляли пестроты этому цветовому взрыву.
– Bay! – воскликнула я. – У меня такое ощущение, что вы оба для нас потеряны.
Мои родители продолжали наслаждаться мороженым, глядя друг на друга.
Я искоса посмотрела на них.
– Вы ведь не сошлись снова, нет? – полюбопытствовала я.
– Между прочим, пора бы тебе знать, что именно поэтому такие вещи называют личной жизнью, – заметила мама.
– Послушай, а не собака ли у тебя прячется в этом рюкзаке, а? – спросил отец.
– Ну ладно, – бросила я. – Не буду больше задавать вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62