Не могли бы вы ей передать, что я тут, – я подожду в машине.
Второй полицейский засмеялся:
– Ой, ну какая прелесть! Не могли бы мы ей передать…
Ллинос оборвал его нетерпеливым жестом. Затем посмотрел на меня:
– В машине? – Я кивнул. – О'кей, это мы можем. Я ей дам знать.
Я прождал в машине примерно полчаса, слушая ритмичное подвывание «дворников». Наконец я увидел, как мимо припаркованных машин в мою сторону идет Мивануи. Я мигнул фарами. Она забралась в салон; мы оказались в почти идеальной темноте, но я не глядя мог сказать – она только что плакала.
– Мивануи…
– Молчи.
Салон заполнила такая тишина, что шорох любого движения казался громом.
– Мы не могли бы куда-нибудь поехать?
– Куда?
– Куда угодно, не важно. Прошу тебя.
Я завел двигатель.
– Куда угодно, только бы подальше от Аберистуита.
Со стороны моря стеной наваливался дождь. Выехав с больничной парковки, я свернул направо, вверх по склону Пенглайс-хилл и дальше во мглу пейзажа. Мивануи рассказала мне про Эванса. Его нашел днем мужчина, который выгуливал собаку. Та побежала за палкой, а вернулась с пальцем. Тело кое-как зарыли под кустами утесника, но замаскировать могилу особенно не старались. Кто-то изуродовал его и удалил отпечатки старым испытанным способом – погрузив пальцы в смесь аккумуляторной кислоты и местного сыра. Даже после того, как паталого-анатомы закончили свою работу, полиция могла надеяться только на опознание.
Мы приехали к трейлеру. Не стоило открывать его местоположение Мивануи, но мне было наплевать. На парковке было тише, чем на кладбище, только поскрипывала вывеска «Свежее молоко» на продовольственном ларьке да где-то вдали, за дюнами, гудел океан. Дождь перестал. В трейлере было зябко и сыро, но походная газовая плитка быстро наполнила его желтым уютным теплом. Лампы горели со вздохами. Мивануи присела на угловой диванчик в хвосте, оперлась локтями о пластиковую столешницу и устало уронила голову на руки. Я в кухоньке заварил две чашки супового концентрата, влил в каждую по порции рома и принес их на стол. Мивануи нашла «лудо» и расставила фишки.
– Ты, видимо, расскажешь мне о Мозгли.
Она бросила кости. Четверка и пятерка; для начала нужно шесть.
– В смысле?
Я выбросил шесть и единичку и начал свое путешествие по игровому полю. Сколько еще людей, молодоженов в медовый месяц, молодых семей в отпуске, пускались в то же путешествие, когда налетевший с моря дождь колотил по фанерным крышам их коробчонок на колесах? Семей, которые ехали два-три часа, изредка останавливаясь, чтобы дать детишкам протошниться, ехали сюда, в царство утесника и песчаного тростника, дюн и бинго, рыбы и жареной картошки.
– Твой кузен погиб, Мивануи. Тебе не кажется, что пора перестать играть в игры?
Она принялась трясти кости. Те перекатывались в стаканчике с глухим клацаньем.
– Я не играю в игры.
– Ты не все мне рассказала. – Клац-клац, тройка и четверка.
– Я тебе рассказала все, что знаю. – Шестерка-дубль. – О-оо!
Я не дал ей передвинуть фишки – накрыл их ладонью.
– Ты умолчала, что вы с Мозгли были любовниками. Я застал ее врасплох, и она закусила губу.
– Не были.
– Я слышал другое.
– Ну, значит, тот, кто тебе это сказал, – врун. Мы не были любовниками. В смысле, мы… ну… этим не занимались.
– А чем вы занимались?
– Ничем. Честно.
– Почему же ты мне об этом не сказала?
– Это не то, что ты думаешь.
– Почем тебе знать, что я думаю.
– Мы не были любовниками, он просто на меня западал. Он еще в школе всю дорогу на меня западал; да и остальные мальчишки, почти все. Разве это криминал?
– Нет, – мягко согласился я, – но убийство – это криминал, и теперь придется рассказать все.
Клац-клац, пятерка-дубль. Мивануи помолчала.
– Это началось вскоре после того, как я пошла работать в «Мулен». Когда он об этом узнал, то очень расстроился. Как-то вечером пришел туда, но его не пустили. Он встал снаружи и ждал. В тот вечер я уходила с джентльменом, уже садилась в машину, когда увидела Мозгли. Он стоял на крыльце «Одежного Спаса» и таращился на меня, как на привидение. На следующую ночь он там снова ошивался. И на следующую. Это как в традицию вошло: приходит, пытается пробраться в клуб, его не пускают, и остаток вечера он караулит снаружи. Сперва его вышибалы пытались отпугнуть. Но ему, похоже, было до лампочки. Думаю, понимал, что они не станут связываться с бедолагой-задохликом. Когда шел дождь, он стоял под дождем, промокал насквозь и даже не дрожал. В конце концов босс попросил меня с ним поговорить – я так и сделала.
– Когда это все произошло?
Легендарная Валлийская Песнопевица уперла язычок в щеку, как школьница, которой не дается трудный арифметический пример.
– Это началось прошлой осенью. На Рождество он ходить перестал. А потом на Пасху он… он умер.
Я кивнул и подумал о том, как точно и запросто называет она даты. Не поздновато ли для таких откровений?
– А что произошло, когда тебя послали с ним поговорить?
– Он сказал: «Мивануи, не делай этого, пожалуйста». Я ответила: «Чего не делай?» – вроде как не поняла; а он сказал: «Не работай в этом заведении». Так и сказал – «Не работай в этом заведении», прямо как из «Оливера Твиста».
– А что потом?
Она вздохнула и опустила взгляд на игровое поле.
– Ну, я ему сказала: «Чего ты хочешь?» А он так как-то долго ничего не говорил. Все смотрел на меня, будто хотел, чтобы я поняла, а говорить вслух не хотел. Ну, я снова сказала: «Чего ты хочешь? Мне уже обратно на работу надо». И тут полил дождь, и я ему снова сказала, что мне правда надо обратно. А он тут положил руку мне на локоть. Рука такая – как у девочки, и говорит: «Мивануи, я тебя люблю». Прямо вот так вот, а я засмеялась. А когда посмотрела, какое у него стало лицо, тут как-то вроде перестала смеяться. Он смотрел как… – Ей не хватило слов. Ее челюсть беззвучно двигалась, пока она силилась найти подходящее определение для бездонного горя, которое причинил робкому нелюдимому школьнику ее беспечный смех. Но ничего не вышло. В ее беззаботной жизни не было переживания, которое могло бы сравниться с таким отчаянием. Откуда я знал? Ведь я ни разу не встречал Мозгли и не был свидетелем той сцены под дождем у входа в «Мулен-Вош»? О, я знал. Просто знал.
– Короче, – сказала наконец Мивануи, – на нем лица не было.
Клац-клац, единичка и пятерка.
– И спросил, нельзя ли завтра после школы угостить меня мороженым. Я сначала сказала «нет». А он тогда стал упрашивать, а я все равно сказала «нет». Не то чтобы не хотела – просто я знала, что, если скажу «да» – он так смотрел, – точно ничего доброго не выйдет. Тут через дорогу в дверях появился мистер Дженкинс и постучал по стеклышку часов. Я снова сказала, что мне пора идти. А он снова стал упрашивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Второй полицейский засмеялся:
– Ой, ну какая прелесть! Не могли бы мы ей передать…
Ллинос оборвал его нетерпеливым жестом. Затем посмотрел на меня:
– В машине? – Я кивнул. – О'кей, это мы можем. Я ей дам знать.
Я прождал в машине примерно полчаса, слушая ритмичное подвывание «дворников». Наконец я увидел, как мимо припаркованных машин в мою сторону идет Мивануи. Я мигнул фарами. Она забралась в салон; мы оказались в почти идеальной темноте, но я не глядя мог сказать – она только что плакала.
– Мивануи…
– Молчи.
Салон заполнила такая тишина, что шорох любого движения казался громом.
– Мы не могли бы куда-нибудь поехать?
– Куда?
– Куда угодно, не важно. Прошу тебя.
Я завел двигатель.
– Куда угодно, только бы подальше от Аберистуита.
Со стороны моря стеной наваливался дождь. Выехав с больничной парковки, я свернул направо, вверх по склону Пенглайс-хилл и дальше во мглу пейзажа. Мивануи рассказала мне про Эванса. Его нашел днем мужчина, который выгуливал собаку. Та побежала за палкой, а вернулась с пальцем. Тело кое-как зарыли под кустами утесника, но замаскировать могилу особенно не старались. Кто-то изуродовал его и удалил отпечатки старым испытанным способом – погрузив пальцы в смесь аккумуляторной кислоты и местного сыра. Даже после того, как паталого-анатомы закончили свою работу, полиция могла надеяться только на опознание.
Мы приехали к трейлеру. Не стоило открывать его местоположение Мивануи, но мне было наплевать. На парковке было тише, чем на кладбище, только поскрипывала вывеска «Свежее молоко» на продовольственном ларьке да где-то вдали, за дюнами, гудел океан. Дождь перестал. В трейлере было зябко и сыро, но походная газовая плитка быстро наполнила его желтым уютным теплом. Лампы горели со вздохами. Мивануи присела на угловой диванчик в хвосте, оперлась локтями о пластиковую столешницу и устало уронила голову на руки. Я в кухоньке заварил две чашки супового концентрата, влил в каждую по порции рома и принес их на стол. Мивануи нашла «лудо» и расставила фишки.
– Ты, видимо, расскажешь мне о Мозгли.
Она бросила кости. Четверка и пятерка; для начала нужно шесть.
– В смысле?
Я выбросил шесть и единичку и начал свое путешествие по игровому полю. Сколько еще людей, молодоженов в медовый месяц, молодых семей в отпуске, пускались в то же путешествие, когда налетевший с моря дождь колотил по фанерным крышам их коробчонок на колесах? Семей, которые ехали два-три часа, изредка останавливаясь, чтобы дать детишкам протошниться, ехали сюда, в царство утесника и песчаного тростника, дюн и бинго, рыбы и жареной картошки.
– Твой кузен погиб, Мивануи. Тебе не кажется, что пора перестать играть в игры?
Она принялась трясти кости. Те перекатывались в стаканчике с глухим клацаньем.
– Я не играю в игры.
– Ты не все мне рассказала. – Клац-клац, тройка и четверка.
– Я тебе рассказала все, что знаю. – Шестерка-дубль. – О-оо!
Я не дал ей передвинуть фишки – накрыл их ладонью.
– Ты умолчала, что вы с Мозгли были любовниками. Я застал ее врасплох, и она закусила губу.
– Не были.
– Я слышал другое.
– Ну, значит, тот, кто тебе это сказал, – врун. Мы не были любовниками. В смысле, мы… ну… этим не занимались.
– А чем вы занимались?
– Ничем. Честно.
– Почему же ты мне об этом не сказала?
– Это не то, что ты думаешь.
– Почем тебе знать, что я думаю.
– Мы не были любовниками, он просто на меня западал. Он еще в школе всю дорогу на меня западал; да и остальные мальчишки, почти все. Разве это криминал?
– Нет, – мягко согласился я, – но убийство – это криминал, и теперь придется рассказать все.
Клац-клац, пятерка-дубль. Мивануи помолчала.
– Это началось вскоре после того, как я пошла работать в «Мулен». Когда он об этом узнал, то очень расстроился. Как-то вечером пришел туда, но его не пустили. Он встал снаружи и ждал. В тот вечер я уходила с джентльменом, уже садилась в машину, когда увидела Мозгли. Он стоял на крыльце «Одежного Спаса» и таращился на меня, как на привидение. На следующую ночь он там снова ошивался. И на следующую. Это как в традицию вошло: приходит, пытается пробраться в клуб, его не пускают, и остаток вечера он караулит снаружи. Сперва его вышибалы пытались отпугнуть. Но ему, похоже, было до лампочки. Думаю, понимал, что они не станут связываться с бедолагой-задохликом. Когда шел дождь, он стоял под дождем, промокал насквозь и даже не дрожал. В конце концов босс попросил меня с ним поговорить – я так и сделала.
– Когда это все произошло?
Легендарная Валлийская Песнопевица уперла язычок в щеку, как школьница, которой не дается трудный арифметический пример.
– Это началось прошлой осенью. На Рождество он ходить перестал. А потом на Пасху он… он умер.
Я кивнул и подумал о том, как точно и запросто называет она даты. Не поздновато ли для таких откровений?
– А что произошло, когда тебя послали с ним поговорить?
– Он сказал: «Мивануи, не делай этого, пожалуйста». Я ответила: «Чего не делай?» – вроде как не поняла; а он сказал: «Не работай в этом заведении». Так и сказал – «Не работай в этом заведении», прямо как из «Оливера Твиста».
– А что потом?
Она вздохнула и опустила взгляд на игровое поле.
– Ну, я ему сказала: «Чего ты хочешь?» А он так как-то долго ничего не говорил. Все смотрел на меня, будто хотел, чтобы я поняла, а говорить вслух не хотел. Ну, я снова сказала: «Чего ты хочешь? Мне уже обратно на работу надо». И тут полил дождь, и я ему снова сказала, что мне правда надо обратно. А он тут положил руку мне на локоть. Рука такая – как у девочки, и говорит: «Мивануи, я тебя люблю». Прямо вот так вот, а я засмеялась. А когда посмотрела, какое у него стало лицо, тут как-то вроде перестала смеяться. Он смотрел как… – Ей не хватило слов. Ее челюсть беззвучно двигалась, пока она силилась найти подходящее определение для бездонного горя, которое причинил робкому нелюдимому школьнику ее беспечный смех. Но ничего не вышло. В ее беззаботной жизни не было переживания, которое могло бы сравниться с таким отчаянием. Откуда я знал? Ведь я ни разу не встречал Мозгли и не был свидетелем той сцены под дождем у входа в «Мулен-Вош»? О, я знал. Просто знал.
– Короче, – сказала наконец Мивануи, – на нем лица не было.
Клац-клац, единичка и пятерка.
– И спросил, нельзя ли завтра после школы угостить меня мороженым. Я сначала сказала «нет». А он тогда стал упрашивать, а я все равно сказала «нет». Не то чтобы не хотела – просто я знала, что, если скажу «да» – он так смотрел, – точно ничего доброго не выйдет. Тут через дорогу в дверях появился мистер Дженкинс и постучал по стеклышку часов. Я снова сказала, что мне пора идти. А он снова стал упрашивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52