В этот раз мы были в разных жюри и табу на совместные обеды на нас не распространялось (вдруг присяжные станут трепаться о деле, а это – ни-ни).
– Лучшего чучела сойки тебе, бывалому старьевщику, не найти!
Толстым пальцем Дадли ткнул в меня из-за верстака, лишь я вошел в студию. Он сидел за компьютером, который со всей периферией – модемами, зип-драйвами, зап-драйвами и всем, что там бывает, – аккуратно разместился на столе с выдвижной крышкой. Сидел Дадли, откинувшись в старом деревянном стуле на колесиках, который я добыл ему на Парк-авеню, и в своей экипировке походил на бульдога, заделавшегося шерифом где-то на Юге: красные подтяжки и рабочие рубашка и штаны цвета хаки.
Вдоль стен шла деревянная обшивка, а поверху – полочка, на которой красовались с полсотни чучел певчих птиц под стеклянными колпаками. А над ними на голых стенах теснились дюжины фотографий в рамках и картин – все с певчими птицами.
– А уж это я буду судить, Дадли. На своем веку я повидал немало птичьих чучел.
Я протянул руку. Ой, я забыл. Дадли тактилофоб, он ни с кем не здоровается за руку. И вообще – старается не трогать ничего без необходимости. Нью-Йорк в глазах Дадли – это рассадник гриппа. Вообще-то его паранойя имеет некоторые основания, как начнешь оглядываться и замечать опасность заразы в обыденных вещах: кнопках лифта и банкомата, дверных ручках, перилах. Когда только можно, Дадли тычет в банкомат мизинцем, кнопки в лифте нажимает локтем, а дверь толкает плечом или старается войти в тот момент, когда кто-то выходит. Перчатки? «Они только собирают микробы», – утверждает Дадли.
– Voil?!
С витиеватым взмахом он сорвал белый шелковый платок с чучела голубой сойки.
Усевшись на корявом березовом суку, птичий самец распушил хохолок, клюв приоткрыт, крылья полуразвернуты. Не так, будто хочет взлететь, а словно бы отгоняет соперника угрозами и долгой трелью.
Я просиял, поворачивая березовый сук, чтобы полюбоваться чучелом со всех сторон.
– Оч-чень здорово, правда. И верно – единственное в своем роде.
– А где мое, старьевщик?
Он попытался скрестить руки на груди, но те оказались чересчур громоздкими.
– Voil?! – Я вложил маленькую коробочку из черного бархата в его лапу, и он торопливо распахнул ее, прихватив сквозь шелковый платок. – Овальный розоватый камень в три четверти карата, вокруг бордюр из аквамаринов, платиновая оправа. Вот счет на поставку.
Бартер – лучший друг уклониста от налогов.
– Ну я теб-бе скажу! – У Дадли сперло дыхание. – Это потрясающе! Говорю тебе, Кармела будет прыгать как обезьяна!
Я проглотил отрыжку смеха. Только вчера Энджи заметила, что Кармела волосата, как обезьяна.
– Когда ты собираешься поднять вопрос? – Я думал добавить: «А, псина?», только приличия удержали.
– Нынче же вечером! Сегодня! Может, прямо сейчас!
– К ноге, парень! – не выдержал я. – Пригласи ее сегодня на ужин со свечами и там действуй. Романтика, понимаешь?
– Кто бы говорил! Что ты об этом знаешь, Ромео? Где у Энджи кольцо? – Дадли натянул кольцо себе на мизинец и полюбовался им, отставив руку, время от времени бросая на меня подозрительные взгляды.
– С романтикой не ошибешься. К тому же так делают в кино, а кино – надежный эталон того, чего женщины надеялись бы дождаться от мужчин, не будь мужчины на самом деле такими бесчувственными болванами.
– Карета! Может, прогулка в карете? Или смотровая площадка на Эмпайр-стейт!
– Избито, как любой подобный финт, однако, может, в перспективе принесет тебе какие-то очки.
Дадли с трудом стащил кольцо с мизинца.
– Ну и как же вышло, что твоя умная девочка так и не заставила тебя преклонить колена и страстно заглянуть в ее глаза?
– Женитьба? С тем же успехом она могла бы сама сделать предложение мне. Покорно благодарен.
– Забавно. Правда, Гав, как это? – Он хрюкнул, затем улыбнулся с облегчением – кольцо слезло.
– Наверное, мне никогда не казалось, что она – или я – должны подписываться на женитьбу только ради самого факта.
– Необычно. – Дадли содрогнулся, отмахиваясь от темы, и показал на сойку. – Значит, это чучело можно поставить на стол, как оно стоит сейчас, или повесить на стену. Видишь, я выровнял сзади и поставил утопленный крючок. Будешь крем-соду или «Клево-форму»?
– «Клево-форму»?
– Напиток здоровья.
– Точно. Эта ерунда с рекламных щитов.
– Довольно вкусный! На.
Дадли вскрыл банку и налил мне глоток. Я опасливо попробовал.
– Пакость. На вкус – каопектат с манговым соком. Скорее крем-соды, промыть рот.
– По телику идет реклама, да и мне нравится.
Дадли помахал передо мной банкой «Клево-формы».
Мы чокнулись на расстоянии и сделали по долгому глотку.
– Дадли, у тебя энциклопедические мозги. У меня тут есть задачка для башковитых, я уже голову сломал.
– Напугай меня.
– Помнишь катавасию, в которую я влип в Нью-Джерси?
– Чучело теле-белочки, тетя-кола, мертвый байкер, гагара, полная жуков.
– Ну, не чучело белочки, а кукла, – уточнил я.
– А, кукла-белочка! – Глаза у него загорелись, и он нацелился на меня всезнающим пальцем. – Могу тебе рассказать о куклах-зверушках из настоящих шкур. Очень интересно, правда…
– Ладно, только я не это хотел спросить. Я вот что хочу сказать…
Он не слушал:
– В Сибири есть народы, которые делают кукол из животных. Погоди-ка: не то это якуты делают, не то эвенки. В любом случае, это куклы, сделанные из чучел. Народный промысел. Они используют их, чтобы рассказывать детям сказки.
– Правда? – Я постарался изобразить интерес. Если уж раскупорил мозги Дадли, тяжело будет загнать обратно в бутылку джинна бесполезных знаний. – Слушай, но я вот что хотел выяснить: – что ты знаешь о местных клубах? Тебе тут приходится видеть немало клубных тусовщиков. В какого типа клубе ты мог бы встретить тетю-колу?
С третьего глотка Дадли прикончил свою «Клево-форму».
– Ретро.
С его акцентом и дикцией это прозвучало как «Джефро».
– Это где?
– Это не где, а какое. Из твоего красочного, пусть и загадочного, описания эта тетя-кола выглядит нарочито старомодной. Так одеваются ретристы.
– Ретристы?
– Одеваются так, будто ФДР все еще президент, висят по свинг-клубам. Масса бывших панков, но бывает, они вожжаются с нынешними панками или рокабиллами.
– Понял, свингомания. А рокабиллы суть?…
– Ну, знаешь, люди, которые очень серьезно воспринимают рокабилли. «Сан Рекорда», «есть, сэр, полковник Паркер». Взбитые коки, черные кожаные куртки, подвернутые джинсы.
– «Смазчики» или двойники Элвиса?
– Но с призвуком гнусавого кантри, – уточнил Дадли. – Эдди Кокрен, Джин Винсент, «Бродячие коты», в таком духе. Но кто-то и попримитивнее. Более сельские, что ли.
– Понимаю.
– Но опять же, многие там ударяются и по свингу, ранним пятидесятым, по джайву сороковых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Лучшего чучела сойки тебе, бывалому старьевщику, не найти!
Толстым пальцем Дадли ткнул в меня из-за верстака, лишь я вошел в студию. Он сидел за компьютером, который со всей периферией – модемами, зип-драйвами, зап-драйвами и всем, что там бывает, – аккуратно разместился на столе с выдвижной крышкой. Сидел Дадли, откинувшись в старом деревянном стуле на колесиках, который я добыл ему на Парк-авеню, и в своей экипировке походил на бульдога, заделавшегося шерифом где-то на Юге: красные подтяжки и рабочие рубашка и штаны цвета хаки.
Вдоль стен шла деревянная обшивка, а поверху – полочка, на которой красовались с полсотни чучел певчих птиц под стеклянными колпаками. А над ними на голых стенах теснились дюжины фотографий в рамках и картин – все с певчими птицами.
– А уж это я буду судить, Дадли. На своем веку я повидал немало птичьих чучел.
Я протянул руку. Ой, я забыл. Дадли тактилофоб, он ни с кем не здоровается за руку. И вообще – старается не трогать ничего без необходимости. Нью-Йорк в глазах Дадли – это рассадник гриппа. Вообще-то его паранойя имеет некоторые основания, как начнешь оглядываться и замечать опасность заразы в обыденных вещах: кнопках лифта и банкомата, дверных ручках, перилах. Когда только можно, Дадли тычет в банкомат мизинцем, кнопки в лифте нажимает локтем, а дверь толкает плечом или старается войти в тот момент, когда кто-то выходит. Перчатки? «Они только собирают микробы», – утверждает Дадли.
– Voil?!
С витиеватым взмахом он сорвал белый шелковый платок с чучела голубой сойки.
Усевшись на корявом березовом суку, птичий самец распушил хохолок, клюв приоткрыт, крылья полуразвернуты. Не так, будто хочет взлететь, а словно бы отгоняет соперника угрозами и долгой трелью.
Я просиял, поворачивая березовый сук, чтобы полюбоваться чучелом со всех сторон.
– Оч-чень здорово, правда. И верно – единственное в своем роде.
– А где мое, старьевщик?
Он попытался скрестить руки на груди, но те оказались чересчур громоздкими.
– Voil?! – Я вложил маленькую коробочку из черного бархата в его лапу, и он торопливо распахнул ее, прихватив сквозь шелковый платок. – Овальный розоватый камень в три четверти карата, вокруг бордюр из аквамаринов, платиновая оправа. Вот счет на поставку.
Бартер – лучший друг уклониста от налогов.
– Ну я теб-бе скажу! – У Дадли сперло дыхание. – Это потрясающе! Говорю тебе, Кармела будет прыгать как обезьяна!
Я проглотил отрыжку смеха. Только вчера Энджи заметила, что Кармела волосата, как обезьяна.
– Когда ты собираешься поднять вопрос? – Я думал добавить: «А, псина?», только приличия удержали.
– Нынче же вечером! Сегодня! Может, прямо сейчас!
– К ноге, парень! – не выдержал я. – Пригласи ее сегодня на ужин со свечами и там действуй. Романтика, понимаешь?
– Кто бы говорил! Что ты об этом знаешь, Ромео? Где у Энджи кольцо? – Дадли натянул кольцо себе на мизинец и полюбовался им, отставив руку, время от времени бросая на меня подозрительные взгляды.
– С романтикой не ошибешься. К тому же так делают в кино, а кино – надежный эталон того, чего женщины надеялись бы дождаться от мужчин, не будь мужчины на самом деле такими бесчувственными болванами.
– Карета! Может, прогулка в карете? Или смотровая площадка на Эмпайр-стейт!
– Избито, как любой подобный финт, однако, может, в перспективе принесет тебе какие-то очки.
Дадли с трудом стащил кольцо с мизинца.
– Ну и как же вышло, что твоя умная девочка так и не заставила тебя преклонить колена и страстно заглянуть в ее глаза?
– Женитьба? С тем же успехом она могла бы сама сделать предложение мне. Покорно благодарен.
– Забавно. Правда, Гав, как это? – Он хрюкнул, затем улыбнулся с облегчением – кольцо слезло.
– Наверное, мне никогда не казалось, что она – или я – должны подписываться на женитьбу только ради самого факта.
– Необычно. – Дадли содрогнулся, отмахиваясь от темы, и показал на сойку. – Значит, это чучело можно поставить на стол, как оно стоит сейчас, или повесить на стену. Видишь, я выровнял сзади и поставил утопленный крючок. Будешь крем-соду или «Клево-форму»?
– «Клево-форму»?
– Напиток здоровья.
– Точно. Эта ерунда с рекламных щитов.
– Довольно вкусный! На.
Дадли вскрыл банку и налил мне глоток. Я опасливо попробовал.
– Пакость. На вкус – каопектат с манговым соком. Скорее крем-соды, промыть рот.
– По телику идет реклама, да и мне нравится.
Дадли помахал передо мной банкой «Клево-формы».
Мы чокнулись на расстоянии и сделали по долгому глотку.
– Дадли, у тебя энциклопедические мозги. У меня тут есть задачка для башковитых, я уже голову сломал.
– Напугай меня.
– Помнишь катавасию, в которую я влип в Нью-Джерси?
– Чучело теле-белочки, тетя-кола, мертвый байкер, гагара, полная жуков.
– Ну, не чучело белочки, а кукла, – уточнил я.
– А, кукла-белочка! – Глаза у него загорелись, и он нацелился на меня всезнающим пальцем. – Могу тебе рассказать о куклах-зверушках из настоящих шкур. Очень интересно, правда…
– Ладно, только я не это хотел спросить. Я вот что хочу сказать…
Он не слушал:
– В Сибири есть народы, которые делают кукол из животных. Погоди-ка: не то это якуты делают, не то эвенки. В любом случае, это куклы, сделанные из чучел. Народный промысел. Они используют их, чтобы рассказывать детям сказки.
– Правда? – Я постарался изобразить интерес. Если уж раскупорил мозги Дадли, тяжело будет загнать обратно в бутылку джинна бесполезных знаний. – Слушай, но я вот что хотел выяснить: – что ты знаешь о местных клубах? Тебе тут приходится видеть немало клубных тусовщиков. В какого типа клубе ты мог бы встретить тетю-колу?
С третьего глотка Дадли прикончил свою «Клево-форму».
– Ретро.
С его акцентом и дикцией это прозвучало как «Джефро».
– Это где?
– Это не где, а какое. Из твоего красочного, пусть и загадочного, описания эта тетя-кола выглядит нарочито старомодной. Так одеваются ретристы.
– Ретристы?
– Одеваются так, будто ФДР все еще президент, висят по свинг-клубам. Масса бывших панков, но бывает, они вожжаются с нынешними панками или рокабиллами.
– Понял, свингомания. А рокабиллы суть?…
– Ну, знаешь, люди, которые очень серьезно воспринимают рокабилли. «Сан Рекорда», «есть, сэр, полковник Паркер». Взбитые коки, черные кожаные куртки, подвернутые джинсы.
– «Смазчики» или двойники Элвиса?
– Но с призвуком гнусавого кантри, – уточнил Дадли. – Эдди Кокрен, Джин Винсент, «Бродячие коты», в таком духе. Но кто-то и попримитивнее. Более сельские, что ли.
– Понимаю.
– Но опять же, многие там ударяются и по свингу, ранним пятидесятым, по джайву сороковых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55