– Мы поднимем кружку перво-чопного рома за твое обретенное мужество. Пусть оно никогда не ослабевает и не подводит тебя! – он похлопал Росса по спине. – Да, мужик, ты далеко пойдешь!
XVII
Оставив позади себя здание компании «Жардин», Росс Баллинджер прошел мимо домов номер пять и шесть и оказался на улице Тринадцати факторий, которая протянулась за иностранными факториями. На другой стороне улицы находились два огромных, обшитых деревом здания, владельцами которых являлись торговцы гунхана. Дом, стоявший прямо напротив Росса, был в ширину размером с четыре местные фактории, а его сосед – представительство союза гунханов, известное под названием «Дом Консу» – еще больше.
Утром в понедельник, восемнадцатого марта, улица была довольно многолюдной. Россу встретились несколько иностранцев, проходящих к факториям, но большая часть улицы была заполнена жителями Кантона, спешащими каждый по своим делам. Некоторые из них катили небольшие, загруженные доверху тележки, другие несли огромные сумки, закинутые за спину или свисающие со сбалансированных на плечах шестов. Мужчины были одеты в простые крестьянские шаровары и куртки, и большинство из них не имели на ногах никакой обуви; некоторые прохожие носили конические соломенные шляпы – неизменный атрибут одежды, характерный для жителей сельской местности. Единственными представителями женского пола на улице выступали две девочки-подростка и прихрамывающая дородная женщина, которую они сопровождали. Ступни ног женщины были невероятно маленькими и неправильной формы – следствие специального тугого пеленания с младенческого возраста, проводимого в угоду тогдашней моде. Очевидно, женщина принадлежала к довольно состоятельным слоям китайского общества, в котором подобная процедура применялась не так уж и редко. Теперь же, видимо, ее семья переживала не лучшие времена, и она ковыляла по улице вместо того, чтобы ехать в паланкине.
– Росс! Сюда! – прокричал голос.
Роберт Том стоял на пешеходном мосту, перекинутом через грязный, мелкий ручеек, струящийся вдоль улицы. Росс помахал рукой Роберту в ответ и направился в сторону моста.
– Извини, что заставил тебя ждать, – сказал он, подходя к Роберту.
– Я сам здесь только что появился, – заверил Том. – Нам лучше не задерживаться: чиновник Лин ждет нас ровно в десять.
Не имея в запасе ни одной лишней минуты, Росс и его спутник быстрым шагом прошли две сотни ярдов до ворот, известных под названием Петишн Гэйт. Эти ворота находились на юго-западном углу стены, высотой в двадцать пять футов и длиной в шесть миль, окружавшей центр Кантона. Иностранцам обычно запрещалось выходить за пределы огороженного стеной города, однако Том имел на руках специальное разрешение, подписанное чиновником Лином и предназначенное для предъявления стражнику.
Пройдя ворота, Том и Росс очутились в царстве всевозможных храмов, флагштоков и небольших домиков с покрытыми красной черепицей крышами. В этом хаотичном месте проживали полмиллиона человек. Из любой точки города можно было видеть две пагоды, каждая свыше сотни футов высотой. Та, которая была повыше, называлась Пятиэтажной Пагодой и представляла собой красную башню, поднимавшуюся с холма возле центра северной стены.
В окружающем его беспорядочном нагромождении зданий Росс никак не мог распознать традиционный план, принятый для городов того времени – никаких улиц, парков или площадей, на которые можно было бы сослаться, описывая кому-нибудь пройденный маршрут. Его спутник, Роберт Том, наоборот, был довольно неплохо знаком с улочками, петляющими по Кантону. Он шел впереди, ловко пробираясь сквозь нескончаемые потоки людей, не обращая никакого внимания на их недоуменные взгляды и приглушенный говор. Жители, очевидно, были удивлены, видя парочку фан-куа вне пределов иностранного квартала.
По дороге к центру города Том рассказал Россу все, что ему удалось узнать о Лине Цзе-сю за прошедшую неделю. Лину было пятьдесят три года, он родился в Го-куане, в провинции Фуцзян, в семье, среди представителей которой было немало государственных деятелей и правительственных чиновников. Уже тогда, когда ему пошел всего лишь третий десяток, Лин был назначен на пост правителя Фуцзяна, затем начал быстро подниматься по служебной лестнице, став правителем Кьянгсу в 1832 году и верховным правителем Гу-куанга в 1837 году.
Лин пользовался особым расположением императора Тао-кунга, который доверял ему не только как государственному деятелю, но и как ученому человеку. Лин принадлежал к чин-вену, или «современному тексту» – школе, которая признавала реформаторские идеи Конфуция; поэтому ученики чин-вена следовали практике туо-ку кай-син, что означало в переводе с китайского: «поиск в древности разрешения на изменения сегодняшнего дня». Выдающийся сторонник этой философской школы, Лин был на переднем крае развития нового, прогрессивного течения, называемого джи-ши фы-джан ши-зье, или знания для развития государства и для практического использования в мире. Новый революционный смысл этого течения состоял в том, что он расширял взгляд приверженцев классической философской школы на вселенную, не ограничивая ее рубежами Поднебесной Империи.
Лин Цзе-сю пользовался в народе таким уважением, что люди уже заранее признавали всю пользу его прибытия из Пекина в Кантон с целью развернуть военную операцию, которая, несомненно, закончится полным разгромом торговцев опиумом, ненавистных фан-куа. Он совершил трудную поездку, одолев двенадцать сотен миль за шестьдесят дней – примерно по двадцать миль ежедневно. Не желая возлагать дополнительной нагрузки на бюджеты местных правителей, Лин путешествовал в сопровождении своих собственных поваров и обоза с провизией, посылая впереди себя гонцов с пожеланием того, чтобы любое угощение, которое для него приготовят, было бы цыа-цанг фан-дзай, обычной пищей, а не роскошным пиршеством. Жителей маленькой деревеньки, расположенной на берегу реки Кан, особенно впечатлило, что в канун Нового Года, четырнадцатого февраля по китайскому календарю, Лин Цзе-сю устроил церемонию в честь своих предков и совершил кау-тау в сторону Пекина, чтобы пожелать императору Тао-кунгу счастья в грядущем году.
– Боюсь, мы имеем дело с совершенно новым типом чиновника, – произнес Роберт, когда они с Россом входили в менее людный квартал, улицы которого были немного пошире и намного лучше ухожены. – У Лина есть ученики, изучающие происходящие в мире события, и они говорят, что он, черт подери, совершенно неподкупен – не то, что этот чванливый мужлан Теш Тьин-чен, который думает, что сможет искоренить употребление опиума, прекратив торговлю с Англией, и пытается убедить нас, что в этом случае мы погибнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
XVII
Оставив позади себя здание компании «Жардин», Росс Баллинджер прошел мимо домов номер пять и шесть и оказался на улице Тринадцати факторий, которая протянулась за иностранными факториями. На другой стороне улицы находились два огромных, обшитых деревом здания, владельцами которых являлись торговцы гунхана. Дом, стоявший прямо напротив Росса, был в ширину размером с четыре местные фактории, а его сосед – представительство союза гунханов, известное под названием «Дом Консу» – еще больше.
Утром в понедельник, восемнадцатого марта, улица была довольно многолюдной. Россу встретились несколько иностранцев, проходящих к факториям, но большая часть улицы была заполнена жителями Кантона, спешащими каждый по своим делам. Некоторые из них катили небольшие, загруженные доверху тележки, другие несли огромные сумки, закинутые за спину или свисающие со сбалансированных на плечах шестов. Мужчины были одеты в простые крестьянские шаровары и куртки, и большинство из них не имели на ногах никакой обуви; некоторые прохожие носили конические соломенные шляпы – неизменный атрибут одежды, характерный для жителей сельской местности. Единственными представителями женского пола на улице выступали две девочки-подростка и прихрамывающая дородная женщина, которую они сопровождали. Ступни ног женщины были невероятно маленькими и неправильной формы – следствие специального тугого пеленания с младенческого возраста, проводимого в угоду тогдашней моде. Очевидно, женщина принадлежала к довольно состоятельным слоям китайского общества, в котором подобная процедура применялась не так уж и редко. Теперь же, видимо, ее семья переживала не лучшие времена, и она ковыляла по улице вместо того, чтобы ехать в паланкине.
– Росс! Сюда! – прокричал голос.
Роберт Том стоял на пешеходном мосту, перекинутом через грязный, мелкий ручеек, струящийся вдоль улицы. Росс помахал рукой Роберту в ответ и направился в сторону моста.
– Извини, что заставил тебя ждать, – сказал он, подходя к Роберту.
– Я сам здесь только что появился, – заверил Том. – Нам лучше не задерживаться: чиновник Лин ждет нас ровно в десять.
Не имея в запасе ни одной лишней минуты, Росс и его спутник быстрым шагом прошли две сотни ярдов до ворот, известных под названием Петишн Гэйт. Эти ворота находились на юго-западном углу стены, высотой в двадцать пять футов и длиной в шесть миль, окружавшей центр Кантона. Иностранцам обычно запрещалось выходить за пределы огороженного стеной города, однако Том имел на руках специальное разрешение, подписанное чиновником Лином и предназначенное для предъявления стражнику.
Пройдя ворота, Том и Росс очутились в царстве всевозможных храмов, флагштоков и небольших домиков с покрытыми красной черепицей крышами. В этом хаотичном месте проживали полмиллиона человек. Из любой точки города можно было видеть две пагоды, каждая свыше сотни футов высотой. Та, которая была повыше, называлась Пятиэтажной Пагодой и представляла собой красную башню, поднимавшуюся с холма возле центра северной стены.
В окружающем его беспорядочном нагромождении зданий Росс никак не мог распознать традиционный план, принятый для городов того времени – никаких улиц, парков или площадей, на которые можно было бы сослаться, описывая кому-нибудь пройденный маршрут. Его спутник, Роберт Том, наоборот, был довольно неплохо знаком с улочками, петляющими по Кантону. Он шел впереди, ловко пробираясь сквозь нескончаемые потоки людей, не обращая никакого внимания на их недоуменные взгляды и приглушенный говор. Жители, очевидно, были удивлены, видя парочку фан-куа вне пределов иностранного квартала.
По дороге к центру города Том рассказал Россу все, что ему удалось узнать о Лине Цзе-сю за прошедшую неделю. Лину было пятьдесят три года, он родился в Го-куане, в провинции Фуцзян, в семье, среди представителей которой было немало государственных деятелей и правительственных чиновников. Уже тогда, когда ему пошел всего лишь третий десяток, Лин был назначен на пост правителя Фуцзяна, затем начал быстро подниматься по служебной лестнице, став правителем Кьянгсу в 1832 году и верховным правителем Гу-куанга в 1837 году.
Лин пользовался особым расположением императора Тао-кунга, который доверял ему не только как государственному деятелю, но и как ученому человеку. Лин принадлежал к чин-вену, или «современному тексту» – школе, которая признавала реформаторские идеи Конфуция; поэтому ученики чин-вена следовали практике туо-ку кай-син, что означало в переводе с китайского: «поиск в древности разрешения на изменения сегодняшнего дня». Выдающийся сторонник этой философской школы, Лин был на переднем крае развития нового, прогрессивного течения, называемого джи-ши фы-джан ши-зье, или знания для развития государства и для практического использования в мире. Новый революционный смысл этого течения состоял в том, что он расширял взгляд приверженцев классической философской школы на вселенную, не ограничивая ее рубежами Поднебесной Империи.
Лин Цзе-сю пользовался в народе таким уважением, что люди уже заранее признавали всю пользу его прибытия из Пекина в Кантон с целью развернуть военную операцию, которая, несомненно, закончится полным разгромом торговцев опиумом, ненавистных фан-куа. Он совершил трудную поездку, одолев двенадцать сотен миль за шестьдесят дней – примерно по двадцать миль ежедневно. Не желая возлагать дополнительной нагрузки на бюджеты местных правителей, Лин путешествовал в сопровождении своих собственных поваров и обоза с провизией, посылая впереди себя гонцов с пожеланием того, чтобы любое угощение, которое для него приготовят, было бы цыа-цанг фан-дзай, обычной пищей, а не роскошным пиршеством. Жителей маленькой деревеньки, расположенной на берегу реки Кан, особенно впечатлило, что в канун Нового Года, четырнадцатого февраля по китайскому календарю, Лин Цзе-сю устроил церемонию в честь своих предков и совершил кау-тау в сторону Пекина, чтобы пожелать императору Тао-кунгу счастья в грядущем году.
– Боюсь, мы имеем дело с совершенно новым типом чиновника, – произнес Роберт, когда они с Россом входили в менее людный квартал, улицы которого были немного пошире и намного лучше ухожены. – У Лина есть ученики, изучающие происходящие в мире события, и они говорят, что он, черт подери, совершенно неподкупен – не то, что этот чванливый мужлан Теш Тьин-чен, который думает, что сможет искоренить употребление опиума, прекратив торговлю с Англией, и пытается убедить нас, что в этом случае мы погибнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117