Вода была темная и грязная. Я все время ждал, что вот-вот дойду до места прорыва и потеряю под ногами опору. И действительно, я не дошел еще и до середины пруда, как мне пришлось поплыть. Метрах в трех-четырех я обнаружил другой конец плотины. Взобравшись на него, я добрался до противоположного берега. Больше прорывов не оказалось.
Я вылез из воды и бегом обогнул пруд, чтобы поскорее одеться. Зубы у меня стучали. Несколько раз я по колено проваливался в грязь, но ветер обсушил меня — и я был уже почти сухой, когда одевался.
Я присел на большой камень возле пруда. Солнце склонялось к закату. Я продрог, устал и проголодался. Вынув из кармана завтрак, я принялся жевать, глядя на воду. На западе, за камышами, которые опоясывали пруд, я увидел вынырнувшее вдруг большое темное облако. Оно заслонило солнце, сразу потемнело, от земли потянуло гнилью, и все вокруг стало ужасно унылым. Затем солнечный луч пробился сквозь тучу, скользнул по черной воде, и в луговых впадинах начал стелиться туман. Камень, на котором я сидел, наполовину увязал в болоте, все вокруг меня было холодным и осклизлым, и мне казалось, что я погряз в океане грязи.
Когда я вернулся в поместье, Георг взял мою лошадь под уздцы и сказал:
— Старик ждет тебя в своем кабинете. Поторопись. — Затем он взглянул на меня и вполголоса спросил: — Ну как? Что ты надумал? Зимой-то там... а?..
В кабинете в камине пылали дрова. Фон Иезериц сидел, или, вернее, полулежал перед камином в маленьком кресле, опираясь о край сиденья тощими ягодицами и вытянув перед собой ноги. В руках он держал трубку с длинным чубуком. Он повернул голову, голубые глаза его остановились на мне, и он крикнул:
— Ну?
Я стал навытяжку и сказал:
— Я согласен.
Он поднялся, широко расставив ноги, и я поразился его росту — до сих пор я видел его только на лошади.
— Ты хорошо подумал?
— Так точно, господин полковник.
Он принялся шагать взад и вперед по комнате, посасывая трубку.
— Думаешь, справишься? — произнес он сдержанно.
— Так точно, господин полковник! Если только удастся восстановить плотину. В ней брешь в четыре метра длиной.
Он резко остановился и окинул меня взглядом.
— Откуда ты знаешь, что четыре метра?
— Я входил в воду.
— И других повреждений нет?
— Нет, господин полковник.
Он снова зашагал по комнате.
— Не так плохо, как я думал.
Он остановился и почесал трубкой у себя за ухом.
— Так, значит, ты полез в воду?
— Так точно, господин полковник.
Он одобрительно посмотрел на меня.
— Ну, скажу тебе, ты первый, кому это пришло в голову!
Он сел и вытянул перед собой ноги.
— А еще?
— Еще, господин полковник, надо будет дренажировать оба нижних луга. Ну а остальные три — эти достаточно будет просто очистить от грязи и засыпать там ямы.
— А ты справишься сам с ремонтом конюшни и дома?
— Так точно, господин полковник...
Помолчав, он поднялся, прислонился к камину и сказал:
— Слушай же хорошенько, что я тебе скажу.
— Слушаю, господин полковник.
— Несколько лошадей — для меня это мелочь. Это не идет в счет. Важно другое...
Он сделал паузу, расставил ноги и торжественно произнес:
— ...Важно, чтобы частица немецкой земли не оставалась заброшенной, чтобы она могла обеспечить существование немецкой семьи. Понятно?
Я ответил не сразу, так как меня поразило слово «семья». Ведь речь шла о том, чтобы поручить ферму мне.
Он переспросил с нетерпением:
— Ты понял меня?
Я ответил:
— Так точно, господин полковник.
— Вот и хорошо. Завтра же приступишь к делу. Георг даст тебе людей и все необходимое. Итак, договорились?
— Так точно, господин полковник.
— Вот и хорошо. Но запомни! Как только ты устроишься на этом болоте — больше ни пфеннига! Даже если ты будешь подыхать с голоду — ни пфеннига! Что бы ни произошло — ни пфеннига!
Мне понадобился целый год, чтобы сделать все, что я наметил. Даже в армии мне никогда не приходилось так тяжело. Я жил в невероятно трудных условиях и еще раз убедился в том, что отметил в бытность мою в Курляндии: привыкнуть можно и к жаре, и к холоду, но к грязи — никогда.
С плотиной пришлось повозиться. Едва я заделывал ее в одном месте, как она прорывалась в другом. К тому же начиная с октября грозы не прекращались. Весь день мы работали, стоя в воде, а сверху нас хлестал дождь. Только ночью нам удавалось обсохнуть. Мы спали в доме на каменных плитах, завернувшись в лошадиные попоны. Крышу мы починили, но тяга в камине была очень плохая, и нам оставалось на выбор — либо дрожать от холода, либо задыхаться в дыму. И все же постепенно мы укрепляли плотину. Но скоро я понял, что она не очень-то надежна и за ней всегда придется тщательно следить.
Мои помощники доставляли мне много хлопот. Они жаловались, что я очень круто обращаюсь с ними. Я попросил фон Иезерица для острастки выгнать одного, и после этого у меня все пошло как по маслу. Правда, один из них, тот, кого мне дали взамен, заболел воспалением легких и тоже вынужден был уйти, а самого меня несколько дней выматывал сильный приступ малярии. Дважды меня чуть не засосало в болоте.
Наконец наступил день, когда я мог пойти к фон Иезерицу и сказать ему, что ферма приведена в порядок. У двери его кабинета я встретил старого Вильгельма. Он дружески помахал мне рукой, и это так меня поразило, что я даже не ответил на его приветствие. Старый Вильгельм был фермером фон Иезерица. Фермеры относились к конюхам свысока и считали ниже своего достоинства разговаривать с ними.
Фон Иезерица я нашел в его любимом кресле. Вытянув перед собой ноги в высоких сапогах, он, развалясь, лежал со своей длинной трубкой в руке. По правую руку от него на низком столике темного дерева стояли в ряд шесть кружек пива и шесть стопок водки.
— Я кончил, господин полковник.
— Хорошо! — воскликнул фон Иезериц и взял стопку.
Поднявшись, он поднес ее мне. Я сказал: «Благодарю вас, господин полковник». Он тоже взял себе стопку, одним духом осушил ее и запил кружкой пива. Выпив водку, я поставил стопку на столик, но пива фон Иезериц мне не предложил.
— Итак, — сказал он, обтирая губы рукавом, — ты кончил?
— Так точно, господин полковник.
Он посмотрел на меня, лицо его сморщилось и приняло хитрое выражение.
— Нет, нет, — проговорил он наконец, потирая тыльной стороной ладони свой лошадиный подбородок, — нет, ты не кончил, тебе надо сделать еще кое-что.
— Что же, господин полковник?
В глазах его заиграли веселые искорки.
— Итак, ты кончил, не так ли? Дом готов, и ты можешь устраиваться.
— Так точно, господин полковник.
— У тебя нет ни мебели, ни простынь, ни посуды, и ты все же хочешь переезжать? Держу пари, ты и не подумал об этом.
— Никак нет, господин полковник.
— Вот видишь, ты не все сделал.
Он погладил подбородок и засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Я вылез из воды и бегом обогнул пруд, чтобы поскорее одеться. Зубы у меня стучали. Несколько раз я по колено проваливался в грязь, но ветер обсушил меня — и я был уже почти сухой, когда одевался.
Я присел на большой камень возле пруда. Солнце склонялось к закату. Я продрог, устал и проголодался. Вынув из кармана завтрак, я принялся жевать, глядя на воду. На западе, за камышами, которые опоясывали пруд, я увидел вынырнувшее вдруг большое темное облако. Оно заслонило солнце, сразу потемнело, от земли потянуло гнилью, и все вокруг стало ужасно унылым. Затем солнечный луч пробился сквозь тучу, скользнул по черной воде, и в луговых впадинах начал стелиться туман. Камень, на котором я сидел, наполовину увязал в болоте, все вокруг меня было холодным и осклизлым, и мне казалось, что я погряз в океане грязи.
Когда я вернулся в поместье, Георг взял мою лошадь под уздцы и сказал:
— Старик ждет тебя в своем кабинете. Поторопись. — Затем он взглянул на меня и вполголоса спросил: — Ну как? Что ты надумал? Зимой-то там... а?..
В кабинете в камине пылали дрова. Фон Иезериц сидел, или, вернее, полулежал перед камином в маленьком кресле, опираясь о край сиденья тощими ягодицами и вытянув перед собой ноги. В руках он держал трубку с длинным чубуком. Он повернул голову, голубые глаза его остановились на мне, и он крикнул:
— Ну?
Я стал навытяжку и сказал:
— Я согласен.
Он поднялся, широко расставив ноги, и я поразился его росту — до сих пор я видел его только на лошади.
— Ты хорошо подумал?
— Так точно, господин полковник.
Он принялся шагать взад и вперед по комнате, посасывая трубку.
— Думаешь, справишься? — произнес он сдержанно.
— Так точно, господин полковник! Если только удастся восстановить плотину. В ней брешь в четыре метра длиной.
Он резко остановился и окинул меня взглядом.
— Откуда ты знаешь, что четыре метра?
— Я входил в воду.
— И других повреждений нет?
— Нет, господин полковник.
Он снова зашагал по комнате.
— Не так плохо, как я думал.
Он остановился и почесал трубкой у себя за ухом.
— Так, значит, ты полез в воду?
— Так точно, господин полковник.
Он одобрительно посмотрел на меня.
— Ну, скажу тебе, ты первый, кому это пришло в голову!
Он сел и вытянул перед собой ноги.
— А еще?
— Еще, господин полковник, надо будет дренажировать оба нижних луга. Ну а остальные три — эти достаточно будет просто очистить от грязи и засыпать там ямы.
— А ты справишься сам с ремонтом конюшни и дома?
— Так точно, господин полковник...
Помолчав, он поднялся, прислонился к камину и сказал:
— Слушай же хорошенько, что я тебе скажу.
— Слушаю, господин полковник.
— Несколько лошадей — для меня это мелочь. Это не идет в счет. Важно другое...
Он сделал паузу, расставил ноги и торжественно произнес:
— ...Важно, чтобы частица немецкой земли не оставалась заброшенной, чтобы она могла обеспечить существование немецкой семьи. Понятно?
Я ответил не сразу, так как меня поразило слово «семья». Ведь речь шла о том, чтобы поручить ферму мне.
Он переспросил с нетерпением:
— Ты понял меня?
Я ответил:
— Так точно, господин полковник.
— Вот и хорошо. Завтра же приступишь к делу. Георг даст тебе людей и все необходимое. Итак, договорились?
— Так точно, господин полковник.
— Вот и хорошо. Но запомни! Как только ты устроишься на этом болоте — больше ни пфеннига! Даже если ты будешь подыхать с голоду — ни пфеннига! Что бы ни произошло — ни пфеннига!
Мне понадобился целый год, чтобы сделать все, что я наметил. Даже в армии мне никогда не приходилось так тяжело. Я жил в невероятно трудных условиях и еще раз убедился в том, что отметил в бытность мою в Курляндии: привыкнуть можно и к жаре, и к холоду, но к грязи — никогда.
С плотиной пришлось повозиться. Едва я заделывал ее в одном месте, как она прорывалась в другом. К тому же начиная с октября грозы не прекращались. Весь день мы работали, стоя в воде, а сверху нас хлестал дождь. Только ночью нам удавалось обсохнуть. Мы спали в доме на каменных плитах, завернувшись в лошадиные попоны. Крышу мы починили, но тяга в камине была очень плохая, и нам оставалось на выбор — либо дрожать от холода, либо задыхаться в дыму. И все же постепенно мы укрепляли плотину. Но скоро я понял, что она не очень-то надежна и за ней всегда придется тщательно следить.
Мои помощники доставляли мне много хлопот. Они жаловались, что я очень круто обращаюсь с ними. Я попросил фон Иезерица для острастки выгнать одного, и после этого у меня все пошло как по маслу. Правда, один из них, тот, кого мне дали взамен, заболел воспалением легких и тоже вынужден был уйти, а самого меня несколько дней выматывал сильный приступ малярии. Дважды меня чуть не засосало в болоте.
Наконец наступил день, когда я мог пойти к фон Иезерицу и сказать ему, что ферма приведена в порядок. У двери его кабинета я встретил старого Вильгельма. Он дружески помахал мне рукой, и это так меня поразило, что я даже не ответил на его приветствие. Старый Вильгельм был фермером фон Иезерица. Фермеры относились к конюхам свысока и считали ниже своего достоинства разговаривать с ними.
Фон Иезерица я нашел в его любимом кресле. Вытянув перед собой ноги в высоких сапогах, он, развалясь, лежал со своей длинной трубкой в руке. По правую руку от него на низком столике темного дерева стояли в ряд шесть кружек пива и шесть стопок водки.
— Я кончил, господин полковник.
— Хорошо! — воскликнул фон Иезериц и взял стопку.
Поднявшись, он поднес ее мне. Я сказал: «Благодарю вас, господин полковник». Он тоже взял себе стопку, одним духом осушил ее и запил кружкой пива. Выпив водку, я поставил стопку на столик, но пива фон Иезериц мне не предложил.
— Итак, — сказал он, обтирая губы рукавом, — ты кончил?
— Так точно, господин полковник.
Он посмотрел на меня, лицо его сморщилось и приняло хитрое выражение.
— Нет, нет, — проговорил он наконец, потирая тыльной стороной ладони свой лошадиный подбородок, — нет, ты не кончил, тебе надо сделать еще кое-что.
— Что же, господин полковник?
В глазах его заиграли веселые искорки.
— Итак, ты кончил, не так ли? Дом готов, и ты можешь устраиваться.
— Так точно, господин полковник.
— У тебя нет ни мебели, ни простынь, ни посуды, и ты все же хочешь переезжать? Держу пари, ты и не подумал об этом.
— Никак нет, господин полковник.
— Вот видишь, ты не все сделал.
Он погладил подбородок и засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79