– обрадовался тот.
– Я.
– Все в порядке? Труп доставлен на место?
– Доставлен.
– Очень хорошо, спасибо вам большое. Подождите минутку, с вами будет наш главный редактор говорить.
Нина подождала. Жесткий голос произнес требовательно:
– Здравствуйте, Нина. Говорит Аркадий Андреев. Как он там?
– Терпимо. Думает, что заснет, но сейчас его снова жестоко мутить начнет.
– Дело хуже, чем мутить, – в голосе Андреева зазвучало колебание. – В последний раз он допился до... Как тут вам сказать...
– «Беляка» поймал? – засмеялась Нина.
– Ну да, было нечто вроде белой горячки. Вы не могли бы побыть там часа два, мы освободимся и разом приедем?
– Послушайте, я не знаю, какой вы там начальник, но я всего-навсего уборщица. В мои обязанности вовсе не входит развозить по домам пьяных и нянчиться с ними. У меня ребенок дома на чужих руках и вообще...
– Все правильно, Нина, – ровно ответил Андреев. – Но своими действиями вы сразу попали в нашу «команду». Проще сказать, стали своим человеком. Это, согласитесь, тоже немало. Мы приедем не позже, чем через два часа. Договорились?
– Ладно, – нехотя ответила она и положила трубку. Возиться с Воробьевым ей не улыбалось, и она с любопытством осмотрела квартиру. Через пару минут пришла к выводу, что нечасто в своей жизни видела подобные ухоженные, великолепные квартиры, словно с обложки мебельных журналов. Вся чистая, вылизанная, с еще не вылинявшей и не потертой заграничной мебелью, квартира эта никак не соответствовала облику горького пропойцы, который уже составился в голове Нины по отношению к Евгению Воробьеву. Два японских телевизора и два видеомагнитофона, пара кожаных кресел с высокими спинками, а в большой комнате просторный круглый стол и полдюжины стульев вокруг него. Застекленные книжные полки на всех стенах и яркие цветные фотографии, окантованные медными рамочками.
Не успел еще всего пропить, подвела итог Нина, видать, недавно только начал.
Но один признак разорения Нина все же обнаружила. В спальне, над широкой кроватью, висел портрет красивой молодой блондинки, но стекло его было разбито, а от подбородка блондинки к ее открытой шее стекало красное пятно. Не нужно было много ума, чтоб догадаться, что в портрет кинули бутылкой красного вина.
Воробьев застонал и позвал из маленькой комнаты:
– Мария, ты здесь?
Нина прошла к нему и присела на диван.
– Я здесь. Нет тут никакой Марии.
– А где она? – спросил он в подушку.
– Не знаю.
– Врешь, – убежденно ответил Воробьев, неожиданно повернулся, сильно схватил Нину за талию, повалил на диван и прижал к себе. Он не делал никаких дальнейших попыток, никаких движений, но прижимал ее к себе с такой нечеловеческой силой, что Нина подумала, что сейчас либо задохнется, либо у нее переломится хребет.
Он разом затих, но железных объятий своих не разомкнул, и сопротивляться было бесполезно, да и глупо, поскольку от этого, по понятию Нины, началась бы только возня да драка, а сил у нее надолго хватить не могло.
Она забросила ноги на диван, прижала руками длинноволосую голову к своему плечу и сказала мягко:
– Спи. Все хорошо.
– Угу, – по-детски всхлипнул он, через минуту объятия стали мягче и нежней, а потом распались вовсе.
Нина соскользнула с дивана, прошла на кухню, нашла банку растворимого кофе и приготовила себе большую чашку с тремя ложками сахара. И таких чашек выпила неторопливо две, выкурив под них три сигареты «Кэмел», которые обнаружила на подоконнике. Когда докурила, в дверях прозвучал звонок, она открыла. Первым вошел толстячок Максим, а следом за ним высокий парень спортивного сложения с тонким лицом, украшенным короткой, аккуратной бородкой.
– Аркадий Андреев – это я, – сказал он, внимательно глянув в глаза Нине. – В кругу друзей отныне можете называть меня по имени. А на людях либо Аркадий Сергеевич, либо товарищ главный редактор.
– Обгоняй жизнь, Аркадий! – засмеялся Максим. – Дело идет к тому, что очень скоро мы будем величать друг друга прекрасным обращением – «господин»!
– Логично. Как ваш подопечный, Нина?
– Он не мой.
– Логично. Он, понятное дело, общий. Еще раз спасибо за вашу неоценимую помощь и...
– Почему это неоценимую? – встрял Максим. – Она нас, можно сказать, всех от смерти спасла! Такие вещи цену имеют.
– Логично, – Андреев посмотрел на Нину, спросил осторожно: – Как у вас материальное положение? То есть, чего я там лицемерю, ясно, какое у вас положение! Так что разрешите...
– Денег не надо, – сказала Нина, увидев, что он полез в карман пиджака. – Не надо. Вы же сказали, что я в вашей команде, вот мне этого и достаточно.
– Сильно сказано! – Максим зааплодировал пухлыми ладошками, словно увидел в цирке красивый номер.
– Сильно, – согласился Андреев. – И поверьте, Нина, мы это запомним. За нами не заржавеет.
Он решительно прошел в маленькую комнату, глянул на спящего Воробьева и повернулся к Максиму:
– Ну, что ты стоишь? Бери телефон, звони, вызывай специалиста по выведению человека из запоя.
– Я пойду, – сказала Нина. – У меня ребенок с нянькой.
– Сколько ребенку? – с неожиданным интересом спросил Андреев.
– Год.
– И моему пацану год! Так на кой черт вы его с няньками держите, последние деньги тратите? У нас же есть свой ясли-сад, рядом со студией, и мой таракан там уже две недели, так что мы с женой довольны! Прекрасный сад, весь под нашим контролем.
– Прекрасный, да, наверное, не для меня. Я без году неделя у вас работаю.
– Не логично. Сейчас же топайте в садик, он справа от проходной, на вывеске написано, что наш, найдете Анну Дмитриевну, скажете, что от меня, а я за это время ей дозвонюсь.
Через три дня Игорек оказался в садике, и Нина пришла к выводу, что жизнь ее стала наконец ясной, спокойной и прочной. Правда, где-то на просторах государства металась Нинка-маленькая, не подающая о себе никаких вестей, и мысль о ней беспокоила Нину, но в этом плане сделать она ничего не могла. И даже предположить было невозможно, вернется ли когда-нибудь юная охламонка взглянуть на родного сына или обойдется без этого.
Евгений Воробьев объявился на работе через неделю. Побритый и подстриженный, с пышной вымытой головой, в белом свитере и отглаженных черных брюках. Он нашел Нину в чулане, потоптался, поздоровался и спросил:
– Ведь вы Нина Васильевна?
– Ну и что? – грубо ответила она, потому что с утра было злой и имела на это серьезную причину. Какая-то гадина в женском туалете бросила в урну расколотую бутылку из-под пепси, а Нинка, не поглядев, принялась чистить ее голой рукой и сильно порезала ладонь. Рану она залила перекисью водорода, перебинтовала, в медпункт не пошла и, проклиная все на свете, продолжала работу.
– Да особенного-то, конечно, ничего, – улыбнувшись, сказал Воробьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Я.
– Все в порядке? Труп доставлен на место?
– Доставлен.
– Очень хорошо, спасибо вам большое. Подождите минутку, с вами будет наш главный редактор говорить.
Нина подождала. Жесткий голос произнес требовательно:
– Здравствуйте, Нина. Говорит Аркадий Андреев. Как он там?
– Терпимо. Думает, что заснет, но сейчас его снова жестоко мутить начнет.
– Дело хуже, чем мутить, – в голосе Андреева зазвучало колебание. – В последний раз он допился до... Как тут вам сказать...
– «Беляка» поймал? – засмеялась Нина.
– Ну да, было нечто вроде белой горячки. Вы не могли бы побыть там часа два, мы освободимся и разом приедем?
– Послушайте, я не знаю, какой вы там начальник, но я всего-навсего уборщица. В мои обязанности вовсе не входит развозить по домам пьяных и нянчиться с ними. У меня ребенок дома на чужих руках и вообще...
– Все правильно, Нина, – ровно ответил Андреев. – Но своими действиями вы сразу попали в нашу «команду». Проще сказать, стали своим человеком. Это, согласитесь, тоже немало. Мы приедем не позже, чем через два часа. Договорились?
– Ладно, – нехотя ответила она и положила трубку. Возиться с Воробьевым ей не улыбалось, и она с любопытством осмотрела квартиру. Через пару минут пришла к выводу, что нечасто в своей жизни видела подобные ухоженные, великолепные квартиры, словно с обложки мебельных журналов. Вся чистая, вылизанная, с еще не вылинявшей и не потертой заграничной мебелью, квартира эта никак не соответствовала облику горького пропойцы, который уже составился в голове Нины по отношению к Евгению Воробьеву. Два японских телевизора и два видеомагнитофона, пара кожаных кресел с высокими спинками, а в большой комнате просторный круглый стол и полдюжины стульев вокруг него. Застекленные книжные полки на всех стенах и яркие цветные фотографии, окантованные медными рамочками.
Не успел еще всего пропить, подвела итог Нина, видать, недавно только начал.
Но один признак разорения Нина все же обнаружила. В спальне, над широкой кроватью, висел портрет красивой молодой блондинки, но стекло его было разбито, а от подбородка блондинки к ее открытой шее стекало красное пятно. Не нужно было много ума, чтоб догадаться, что в портрет кинули бутылкой красного вина.
Воробьев застонал и позвал из маленькой комнаты:
– Мария, ты здесь?
Нина прошла к нему и присела на диван.
– Я здесь. Нет тут никакой Марии.
– А где она? – спросил он в подушку.
– Не знаю.
– Врешь, – убежденно ответил Воробьев, неожиданно повернулся, сильно схватил Нину за талию, повалил на диван и прижал к себе. Он не делал никаких дальнейших попыток, никаких движений, но прижимал ее к себе с такой нечеловеческой силой, что Нина подумала, что сейчас либо задохнется, либо у нее переломится хребет.
Он разом затих, но железных объятий своих не разомкнул, и сопротивляться было бесполезно, да и глупо, поскольку от этого, по понятию Нины, началась бы только возня да драка, а сил у нее надолго хватить не могло.
Она забросила ноги на диван, прижала руками длинноволосую голову к своему плечу и сказала мягко:
– Спи. Все хорошо.
– Угу, – по-детски всхлипнул он, через минуту объятия стали мягче и нежней, а потом распались вовсе.
Нина соскользнула с дивана, прошла на кухню, нашла банку растворимого кофе и приготовила себе большую чашку с тремя ложками сахара. И таких чашек выпила неторопливо две, выкурив под них три сигареты «Кэмел», которые обнаружила на подоконнике. Когда докурила, в дверях прозвучал звонок, она открыла. Первым вошел толстячок Максим, а следом за ним высокий парень спортивного сложения с тонким лицом, украшенным короткой, аккуратной бородкой.
– Аркадий Андреев – это я, – сказал он, внимательно глянув в глаза Нине. – В кругу друзей отныне можете называть меня по имени. А на людях либо Аркадий Сергеевич, либо товарищ главный редактор.
– Обгоняй жизнь, Аркадий! – засмеялся Максим. – Дело идет к тому, что очень скоро мы будем величать друг друга прекрасным обращением – «господин»!
– Логично. Как ваш подопечный, Нина?
– Он не мой.
– Логично. Он, понятное дело, общий. Еще раз спасибо за вашу неоценимую помощь и...
– Почему это неоценимую? – встрял Максим. – Она нас, можно сказать, всех от смерти спасла! Такие вещи цену имеют.
– Логично, – Андреев посмотрел на Нину, спросил осторожно: – Как у вас материальное положение? То есть, чего я там лицемерю, ясно, какое у вас положение! Так что разрешите...
– Денег не надо, – сказала Нина, увидев, что он полез в карман пиджака. – Не надо. Вы же сказали, что я в вашей команде, вот мне этого и достаточно.
– Сильно сказано! – Максим зааплодировал пухлыми ладошками, словно увидел в цирке красивый номер.
– Сильно, – согласился Андреев. – И поверьте, Нина, мы это запомним. За нами не заржавеет.
Он решительно прошел в маленькую комнату, глянул на спящего Воробьева и повернулся к Максиму:
– Ну, что ты стоишь? Бери телефон, звони, вызывай специалиста по выведению человека из запоя.
– Я пойду, – сказала Нина. – У меня ребенок с нянькой.
– Сколько ребенку? – с неожиданным интересом спросил Андреев.
– Год.
– И моему пацану год! Так на кой черт вы его с няньками держите, последние деньги тратите? У нас же есть свой ясли-сад, рядом со студией, и мой таракан там уже две недели, так что мы с женой довольны! Прекрасный сад, весь под нашим контролем.
– Прекрасный, да, наверное, не для меня. Я без году неделя у вас работаю.
– Не логично. Сейчас же топайте в садик, он справа от проходной, на вывеске написано, что наш, найдете Анну Дмитриевну, скажете, что от меня, а я за это время ей дозвонюсь.
Через три дня Игорек оказался в садике, и Нина пришла к выводу, что жизнь ее стала наконец ясной, спокойной и прочной. Правда, где-то на просторах государства металась Нинка-маленькая, не подающая о себе никаких вестей, и мысль о ней беспокоила Нину, но в этом плане сделать она ничего не могла. И даже предположить было невозможно, вернется ли когда-нибудь юная охламонка взглянуть на родного сына или обойдется без этого.
Евгений Воробьев объявился на работе через неделю. Побритый и подстриженный, с пышной вымытой головой, в белом свитере и отглаженных черных брюках. Он нашел Нину в чулане, потоптался, поздоровался и спросил:
– Ведь вы Нина Васильевна?
– Ну и что? – грубо ответила она, потому что с утра было злой и имела на это серьезную причину. Какая-то гадина в женском туалете бросила в урну расколотую бутылку из-под пепси, а Нинка, не поглядев, принялась чистить ее голой рукой и сильно порезала ладонь. Рану она залила перекисью водорода, перебинтовала, в медпункт не пошла и, проклиная все на свете, продолжала работу.
– Да особенного-то, конечно, ничего, – улыбнувшись, сказал Воробьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109