Варги бросали на него голодные взгляды.
Гортаса позабавил человеческий страх, и он, ухмыляясь, нырнул в лабиринт тоннелей. Варги не отставали. Ледяные стены испускали свет, двери в дальнем конце коридора вели в спальни, комнаты, где люди ели, и помещение с клетками. А в самом сердце замка находилась яма, огромная открытая комната. Она была пуста, если не считать громадного кресла, сделанного из обломков льда.
Здесь сияние был ярче. Купол потолка терялся в темноте, в комнате было холодно, что нисколько не беспокоило Гортаса, но ребенок у пего на спине начал дрожать. Вытащив его, он поплотнее завернул мальчишку, подошел к креслу и преклонил колено на замерзшей земле.
– Милорд Кориуджи, – сказал он. – Я принес ребенка.
Огромный белый червь, свернувшийся кольцами на кресле, поднял голову. Человеческое лицо, бледное, как лицо прокаженного, холодно уставилось на оборотня и мальчика. В черных глазах мерцали голубые искры.
Он зашипел и облизнул человеческие губы раздвоенным змеиным языком.
– Хорошо. Вы убили отца и мать?
– Да, милорд.
Червь поднялся чуть выше на своем кресле. Его кольца были толстыми, словно туловище взрослого мужчины.
– Дай мне на него взглянуть.
Гортас развернул своего пленника, и червь соскользнул с кресла. Шем в ужасе наблюдал за тем, как к нему приближается страшное чудовище. Когда оно оказалось совсем близко, малыш закричал тоненьким хриплым голоском и принялся вырываться из рук Гортаса.
– Какой беспокойный волчонок, – проговорил червь. – Но мы его скоро вылечим. Отдай его Такумику.
Гортас что-то сказал одному из варгов на его родном языке, и гот умчался прочь, а червь уверенно скользнул назад, на свой трон. Варг вскоре вернулся, за ним едва поспевал человек. Прихрамывая на левую ногу, он вошел в огромный зал и повалился ничком на землю.
– Встань, – приказал червь.
Такумик встал. Он был из Хорнланда, варги убили его жену и трех сыновей. В тот момент, когда несчастного окружили варги, разодрав сухожилия на его ноге в клочья, Гортас предоставил ему выбор: умереть страшной смертью рядом со своей семьей или остаться жить и служить Кориуджи в течение пяти лет. Человек выбрал жизнь.
– Отдай ему ребенка.
Такумик сразу протянул к малышу руки.
– Ты будешь о нем заботиться, – сказал Кориуджи. – Он должен быть жив и в разумных пределах здоров. Если он умрет, я отдам тебя Гортасу. Скажи охотникам, какая ему понадобится еда. Иди.
Такумик поклонился и, не поворачиваясь спиной к своему повелителю, вышел из зала. Он отнес ребенка в похожую на пещеру комнату с ледяными стенами, которую делил с двумя другими слугами-людьми Кори-уджи, развел там небольшой огонь и положил мальчика около него. То, что он видел, да и делал на службе у червя, лишило его каких бы то ни было чувств, но безмолвное горе малыша пробудило в нем остатки сострадания, и он ласково вымыл его и устроил на одеяле. Этот ребенок был не из его народа: прямой нос, бледная кожа, глаза не того цвета. Такумик решил, что ему около года, он показался ему сильным, крепким, и его явно очень любили.
– Как тебя зовут? – спросил он на своем языке.
Широко раскрытые глаза смотрели на него, не понимая. Он повторил свой вопрос на языке людей, живущих в южных деревнях и деревянных домах. Мальчик никак не отреагировал. Возможно, он понял, а может быть, и нет. Такумику стало интересно, что ждет маленького пленника, но он быстро прогнал беспокойные мысли. Он не мог допустить, чтобы для него это было важно. Мужчина помешал похлебку в котелке на огне, положил немного в миску и сел, чтобы покормить малыша. Получилось у него не сразу. Но времени и терпения ему было не занимать, и в конце концов мальчик поел, а после этого молча лег около огня. Он больше не плакал, а его диковинные глаза уставились в пустоту.
Такумик плохо спал ночью, ему приснились его собственные дети: не их смерть – это было бы невыносимо, – а живые. Один раз он поднялся и прошел по коридору к яме, где люди облегчались, и помочился в вонючую дыру.
Вернувшись, он посмотрел на малыша, который подтянул ноги к подбородку и лежал, молча и не шевелясь. – Спи, – ласково проговорил он на своем родном языке.
Ближе к рассвету мальчик заворочался. Такумик спал, иначе он бы увидел, как Шем сел. Малыш уже понял, что слезы бесполезны, и потому не плакал. Меховой плащ, в который он был завернут, все еще пах им самим, Гортасом и едва различимо – матерью. Он не знал, что она умерла; понимал только, что его обижают, ему холодно и он оказался в незнакомом месте. Шем был напуган. Огонь погас, и в каморке стало темно. Рядом с ним, дергаясь в дурном сне, спал человек, который его накормил и разговаривал добрым голосом.
– Идти домой, – прошептал малыш, обращаясь к холодной, равнодушной темноте. – Шем идти домой?
Но никто ему не ответил.
ГЛАВА 12
Над северными горами разыгралась буря, неумолимая, как ночь.
Снег шел четыре дня. На пятый ураган стих: взошедшее солнце засияло в безоблачном небе, точно фонарь на столбе. В Чингаре, Кастрии и Слите уставшие от долгой зимы люди принялись расчищать заносы на дорогах. В Крепости Дракона конюхи выпустили на волю застоявшихся лошадей и начали убирать конюшни. Лоримир лег спать лишь на рассвете, после трехдневного марша через перевал, в котором участвовала половина гарнизона. Несмотря на сильную усталость, он остался доволен выносливостью своих людей, о чем с гордостью доложил Дракону. Они способны идти всю ночь, спать на ногах и убивать все, на что им укажут. Армия была почти готова к войне.
* * *
В мастерской своей лавки на Фонарной улице, в городе Уджо, Террил Чернико, по прозвищу Соколица, сидела на подушке, скрестив ноги, и стругала палку для лука.
В помещении было светло. Хотя утро давно наступило, она зажгла свечи. Луки всех размеров и видов, некоторые в чехлах, другие нет, висели на восточной и западной стенах. Северную занимали многочисленные полки, забитые свитками и книгами.
А в лавке ее ученик по имени Тико пел новую любовную песню.
Сказать, как я тебя люблю,
Не хватит духу мне.
Слова бесчисленны мои.
Как рыбы в глубине.
То солнце светит, то луна,
То звезды в вышине –
Я жду, как чаша ждет вина,
Когда придешь ко мне.
– Тико, – позвала Соколица.
– Да, госпожа. – Тико отодвинул занавес, отделявший одно помещение от другого.
– Спой что-нибудь другое. Все торговцы рыбой в Уджо поют сейчас эту песню.
Тико усмехнулся и потер усы – он начал их отращивать всего неделю назад, и они были еще совсем редкими – и исчез, насвистывая «Загадочную песню». Свистел он мелодично. Соколица с улыбкой вернулась к прерванной работе.
Она вырезала лук из орешника. Лук предназначался для ребенка, наследника одного из богатых домов, скорее игрушка, чем оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Гортаса позабавил человеческий страх, и он, ухмыляясь, нырнул в лабиринт тоннелей. Варги не отставали. Ледяные стены испускали свет, двери в дальнем конце коридора вели в спальни, комнаты, где люди ели, и помещение с клетками. А в самом сердце замка находилась яма, огромная открытая комната. Она была пуста, если не считать громадного кресла, сделанного из обломков льда.
Здесь сияние был ярче. Купол потолка терялся в темноте, в комнате было холодно, что нисколько не беспокоило Гортаса, но ребенок у пего на спине начал дрожать. Вытащив его, он поплотнее завернул мальчишку, подошел к креслу и преклонил колено на замерзшей земле.
– Милорд Кориуджи, – сказал он. – Я принес ребенка.
Огромный белый червь, свернувшийся кольцами на кресле, поднял голову. Человеческое лицо, бледное, как лицо прокаженного, холодно уставилось на оборотня и мальчика. В черных глазах мерцали голубые искры.
Он зашипел и облизнул человеческие губы раздвоенным змеиным языком.
– Хорошо. Вы убили отца и мать?
– Да, милорд.
Червь поднялся чуть выше на своем кресле. Его кольца были толстыми, словно туловище взрослого мужчины.
– Дай мне на него взглянуть.
Гортас развернул своего пленника, и червь соскользнул с кресла. Шем в ужасе наблюдал за тем, как к нему приближается страшное чудовище. Когда оно оказалось совсем близко, малыш закричал тоненьким хриплым голоском и принялся вырываться из рук Гортаса.
– Какой беспокойный волчонок, – проговорил червь. – Но мы его скоро вылечим. Отдай его Такумику.
Гортас что-то сказал одному из варгов на его родном языке, и гот умчался прочь, а червь уверенно скользнул назад, на свой трон. Варг вскоре вернулся, за ним едва поспевал человек. Прихрамывая на левую ногу, он вошел в огромный зал и повалился ничком на землю.
– Встань, – приказал червь.
Такумик встал. Он был из Хорнланда, варги убили его жену и трех сыновей. В тот момент, когда несчастного окружили варги, разодрав сухожилия на его ноге в клочья, Гортас предоставил ему выбор: умереть страшной смертью рядом со своей семьей или остаться жить и служить Кориуджи в течение пяти лет. Человек выбрал жизнь.
– Отдай ему ребенка.
Такумик сразу протянул к малышу руки.
– Ты будешь о нем заботиться, – сказал Кориуджи. – Он должен быть жив и в разумных пределах здоров. Если он умрет, я отдам тебя Гортасу. Скажи охотникам, какая ему понадобится еда. Иди.
Такумик поклонился и, не поворачиваясь спиной к своему повелителю, вышел из зала. Он отнес ребенка в похожую на пещеру комнату с ледяными стенами, которую делил с двумя другими слугами-людьми Кори-уджи, развел там небольшой огонь и положил мальчика около него. То, что он видел, да и делал на службе у червя, лишило его каких бы то ни было чувств, но безмолвное горе малыша пробудило в нем остатки сострадания, и он ласково вымыл его и устроил на одеяле. Этот ребенок был не из его народа: прямой нос, бледная кожа, глаза не того цвета. Такумик решил, что ему около года, он показался ему сильным, крепким, и его явно очень любили.
– Как тебя зовут? – спросил он на своем языке.
Широко раскрытые глаза смотрели на него, не понимая. Он повторил свой вопрос на языке людей, живущих в южных деревнях и деревянных домах. Мальчик никак не отреагировал. Возможно, он понял, а может быть, и нет. Такумику стало интересно, что ждет маленького пленника, но он быстро прогнал беспокойные мысли. Он не мог допустить, чтобы для него это было важно. Мужчина помешал похлебку в котелке на огне, положил немного в миску и сел, чтобы покормить малыша. Получилось у него не сразу. Но времени и терпения ему было не занимать, и в конце концов мальчик поел, а после этого молча лег около огня. Он больше не плакал, а его диковинные глаза уставились в пустоту.
Такумик плохо спал ночью, ему приснились его собственные дети: не их смерть – это было бы невыносимо, – а живые. Один раз он поднялся и прошел по коридору к яме, где люди облегчались, и помочился в вонючую дыру.
Вернувшись, он посмотрел на малыша, который подтянул ноги к подбородку и лежал, молча и не шевелясь. – Спи, – ласково проговорил он на своем родном языке.
Ближе к рассвету мальчик заворочался. Такумик спал, иначе он бы увидел, как Шем сел. Малыш уже понял, что слезы бесполезны, и потому не плакал. Меховой плащ, в который он был завернут, все еще пах им самим, Гортасом и едва различимо – матерью. Он не знал, что она умерла; понимал только, что его обижают, ему холодно и он оказался в незнакомом месте. Шем был напуган. Огонь погас, и в каморке стало темно. Рядом с ним, дергаясь в дурном сне, спал человек, который его накормил и разговаривал добрым голосом.
– Идти домой, – прошептал малыш, обращаясь к холодной, равнодушной темноте. – Шем идти домой?
Но никто ему не ответил.
ГЛАВА 12
Над северными горами разыгралась буря, неумолимая, как ночь.
Снег шел четыре дня. На пятый ураган стих: взошедшее солнце засияло в безоблачном небе, точно фонарь на столбе. В Чингаре, Кастрии и Слите уставшие от долгой зимы люди принялись расчищать заносы на дорогах. В Крепости Дракона конюхи выпустили на волю застоявшихся лошадей и начали убирать конюшни. Лоримир лег спать лишь на рассвете, после трехдневного марша через перевал, в котором участвовала половина гарнизона. Несмотря на сильную усталость, он остался доволен выносливостью своих людей, о чем с гордостью доложил Дракону. Они способны идти всю ночь, спать на ногах и убивать все, на что им укажут. Армия была почти готова к войне.
* * *
В мастерской своей лавки на Фонарной улице, в городе Уджо, Террил Чернико, по прозвищу Соколица, сидела на подушке, скрестив ноги, и стругала палку для лука.
В помещении было светло. Хотя утро давно наступило, она зажгла свечи. Луки всех размеров и видов, некоторые в чехлах, другие нет, висели на восточной и западной стенах. Северную занимали многочисленные полки, забитые свитками и книгами.
А в лавке ее ученик по имени Тико пел новую любовную песню.
Сказать, как я тебя люблю,
Не хватит духу мне.
Слова бесчисленны мои.
Как рыбы в глубине.
То солнце светит, то луна,
То звезды в вышине –
Я жду, как чаша ждет вина,
Когда придешь ко мне.
– Тико, – позвала Соколица.
– Да, госпожа. – Тико отодвинул занавес, отделявший одно помещение от другого.
– Спой что-нибудь другое. Все торговцы рыбой в Уджо поют сейчас эту песню.
Тико усмехнулся и потер усы – он начал их отращивать всего неделю назад, и они были еще совсем редкими – и исчез, насвистывая «Загадочную песню». Свистел он мелодично. Соколица с улыбкой вернулась к прерванной работе.
Она вырезала лук из орешника. Лук предназначался для ребенка, наследника одного из богатых домов, скорее игрушка, чем оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84