– Сережа! Набат! Сережа, кажется, пожар. Слышишь, как бьют в колокол.
– Да, да, сейчас.
Срешпев вскочил, бросился к окнам, но зарева не увидел.
– Очевидно, горит в другой стороне. Я сейчас выбегу, узнаю. Ты не пугайся. Лизок!
Стрешнев быстро оделся и выскочил, прогрохотав по лестнице каблуками. Лиза замерла, прислушиваясь. Малыш задремал. В сонной мгле раздавались тревожные крики и надсадный стон колокола.
«А вдруг близко загорелось? Надо быть готовой ко всему», – подумала Лиза и стала торопливо одеваться, укладывать вещи ребенка в большую корзину. Крики на улице усиливались. Слышался топот ног – люди бежали к реке…
Лиза подошла к окну и с тревогой стала всматриваться в предрассветную мглу.
Вдруг под окном послышались шаги и голос Стрешнева:
– Сюда, сюда, пожалуйста, на второй этаж.
Лиза вздрогнула и побежала на кухню, где уже сидели одетые няня и кухарка.
– Ой, барыня, вы встали… А в городе-то что деется! Протва вышла из берегов и затопила несколько улиц. Из домов на лодках вывозят. Этакого никогда не бывало.
Дверь отворилась: вошла Варенька с ребенком на руках, Циолковский с узлом, Стрешнев с чемоданом и рябоватая кухарка с самоваром в руках.
Лиза подбежала к Вареньке, взяла ребенка:
– Варенька, я очень сочувствую. Проходите, пожалуйста, располагайтесь как дома, мы будем рады вас приютить.
– Вчера еще все было благополучно, – сдавленным от волнения голосом заговорил Циолковский, – а сегодня беда… Одним словом – стихия!
– Ничего, ничего. Вода спадет, а пока поживете у нас, – старался успокоить Стрешнев. – Вот эти две комнаты – мой кабинет и зала – в вашем полном распоряжении.
– Спасибо, спасибо, Сергей Андреич, – если не стесним… Впрочем, как не стеснить? Ведь нас целая семья.
– Об этом ни слова, Константин Эдуардович. Да вы все мокрые! Эй, нянюшка, Лизок, дайте переодеться гостям да велите Лукерье ставить самовар…
Через час Циолковские, напившись чаю, улеглись спать на диване, уложив маленькую Любашу в старом большом чемодане на пуховой подушке. Хозяева тоже легли. Однако уснуть никто не мог: за окном раздавался надсадный гул набата…
Днем у Циолковского начался жар, и встревоженные Стрешневы послали за фельдшером Розановым, в которого в городе верили больше, чем в заезжих докторов.
Розанов – тихий сутулый человек с окладистой бородой и в очках – вошел неслышно. Поставив на стул в передней кожаный саквояж, разделся, вымыл в кухне руки и только тогда легонько постучался в столовую.
Он долго выслушивал больного в черную деревянную трубку, щупал пульс, измерял температуру, патом удалился с хозяевами и Варенькой в другую комнату и шепотом объявил:
– Дела нехороши: у больного сильная простуда.
– Ах, боже мой! Что же делать? – упавшим голосом воскликнула Варенька.
– Будем лечить, голубушка. Будем лечить! – спокойным, глуховатым голосом сказал фельдшер. – Человек молодой, крепкий… Я думаю, все обойдется. Отчаиваться не надо, милая. Недельки две полежит и встанет.
– Две недели! – горестно вздохнула Варенька, – Как же теперь быть? Ведь у нас дом затопило и все имущество!
– Полно, полно, Варвара Евграфовна, – вмешался Стрешнев, – наша квартира, прислуга и мы сами в вашем распоряжении. Чувствуйте себя здесь как дома, мы сделаем все, что в наших силах. Мы не оставим вас.
– Да, да, Варенька, – обняла ее Лиза. – И я, и мама, и Сережа – все будем вам помогать.
– Вот видите, голубушка. Все складывается хорошо, – сказал фельдшер. – Я тоже не оставлю больного, пока он не встанет на ноги. Пошлите-ка кого-нибудь в аптеку, да пойдемте к больному, надо поставить горчичники. А потом я скажу, чем кормить и как ухаживать…
Циолковский болел тяжело. К ночи температура поднималась до сорока. Он метался и бредил. Фельдшер Розанов делал все, что было в его силах, но болезнь не отступала…
В ночь на девятые сутки был сильный жар, больной бредил, резко упал пульс. Фельдшер Розанов, бледный напуганный сидел вместе с Варей у постели больного и придерживал лед на лбу. Он уже испробовал все средства и теперь решительно не знал, что делать.
Было за полночь, но в доме никто не спал. Все чувствовали, что в эту ночь что-то должно случиться…
Лиза, заглянув в дверь, увидела, что Варенька почти падает со стула, увела ее, уложила в столовой на диване, а сама заглянула в кабинет.
Фельдшер махнул ей рукой:
– Отдыхайте, я посижу…
Лиза и Сергей сидели в столовой, привернув фитиль лампы и чутко прислушиваясь: не позовут ли.
В четвертом часу утра дверь, слегка скрипнув, распахнулась, и из нее с всклокоченными волосами, с очками на лбу, вышел фельдшер.
– Ну, что, что, Виктор Семеныч? – со страхом спросила Лиза.
Фельдшер достал большой полосатый платок, отер бледное вспотевшее лицо и в изнеможении шагнул к креслу:
– Слава богу! Кризис миновал…
2
В субботу Стрешнев вернулся из училища рано и, увидев на столе большой пакет, обрадованно заглянул в спальню.
– Лизок, ты можешь на минутку?
– Да, Коленька спит, а что?
– Вот принесли пакет из Петербурга, очевидно, Верховский откликнулся на мою просьбу. Помнишь, я писал ему про Константина Эдуардовича – просил помочь…
Лиза, прикрыв ребенка пледом, вышла и села к столу:
– Ты писал – помню. Ну, что же, показывай.
Стрешнев достал из пакета изящно переплетенную небольшую книжку, раскрыл ее:
– Менделеев! «О сопротивлении жидкостей и воздухоплавании». Вот будет сюрприз для Константина Эдуардовича.
– А это что за журналы?
– «Воздухоплаватель»… Издается в Петербурге. Я даже не знал… И газеты… французские…
– Позволь, Сережа. – Лиза нетерпеливо развернула газету.
– Любопытно. Пишут, что в Париже в июне будут отмечать столетие со дня изобретения братьями Монгольфье воздушного шара. «Этот день, – по-французски читала Лиза, – в Париже будет отмечен большим торжеством. Изобретатели Ренар и Кребс поднимутся в небо на управляемом дирижабле «Ля Франс» и совершат на нем полет до Версаля и обратно».
– Интересно! – воскликнул Стрешнев. – Я сейчас же иду к Константину Эдуардовичу – книжка и газеты сразу поставят его на ноги.
– Нет, нет, не сейчас, Сережа. Константин Эдуардович спит. А сон для него – важнее книжек.
– Хорошо, Лизок, я не буду будить. Я просто положу это ему на столик. Константин Эдуардович проснется и увидит… Ты представляешь, как он обрадуется!
– Ну, хорошо, иди отнеси. И не забудь написать в Петербург Верховскому. Это наш благодетель и истинный друг.
В четверг вечером, когда Сергей, Лиза, Варенька и мать Лизы Екатерина Афанасьевна сидели за чаем, в столовую вошел Циолковский, облаченный в длинный, волочащийся по полу халат Стрешнева. Его впалые глаза радостно сверкали, на худом желтоватом лице выступил румянец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166