С другой — возвращаться к практике продажи идеологического дерьма вроде “Белой Зари” категорически не хотелось. Представить себе, что под бдительной опекой фанатиков Белого Возрождения можно написать нечто представляющее собой минимальную художественную ценность… даже для развитого воображения Мондрагона такая задача казалась непосильной. Но кто сказал, что он должен ограничиться одной книгой? В конце концов, не каждому писателю выпадает шанс присутствовать при поворотных моментах истории. Наверное, упускать такую возможность действительно глупо.
— Разумеется, — в голосе Даны послышалась озабоченность, как будто она прочитала мысли Мондрагона, — я отправила его вам электронной почтой две минуты назад. Если вас что-то не устраивает, я свяжусь с нашими юристами…
Сантьяго ткнул пальцем в соответствующий сенсор, и ин-формблок послушно заурчал, распечатывая ему присланный из Нью-Йорка контракт на фирменной, синеватой с золотом, бумаге отеля “Третий Рим”. Невидимым для Даны движением левой руки он активировал виртуального секретаря, который обычно проверял все предлагаемые Мондрагону договора на предмет скрытых ловушек. В далеком Нью-Йорке Дана откинула с лица роскошную черную прядь волос и на мгновение повернулась к камере в профиль. Этот миг все и решил.
— Сколько вам потребуется времени на знакомство с документом? Мы можем договориться о следующем звонке — я свяжусь с вами, когда вам будет удобно.
— Сеньорита, — сказал Мондрагон, стараясь не обращать внимания на секретаря, высвечивавшего сумму контракта пульсирующим ярко-зеленым лучом (на их тайном языке это означало “Прошу обратить особое внимание!”), — мы, безусловно, должны договориться о том, когда я в следующий раз смогу удостоиться чести и великого счастья лицезреть вас. Дело даже не в контракте, сеньорита… Скажите мне одно — и от того, что вы мне скажете, будет зависеть, соглашусь ли я принять столь лестное предложение мистера Фробифишера. итак, сеньорита Дана, позволено ли будет мне узнать, входит ли референт мистера Фробифишера в тот упомянутый вами узкий крут людей, который соберется 20 октября на базе “Асгард”? Иными словами, есть ли у меня шанс встретиться там с вами лицом к лицу без посредства нашей великолепной техники?
Девушка на экране рассмеялась. Когда она смеялась, на тонкой смуглой шее ее то появлялась, то исчезала маленькая ямочка. Сантьяго как зачарованный смотрел на эту ямочку, ощущая, что его с каждой секундой все глубже и глубже затягивает водоворот любовного безумия.
— Дана, — сказала наконец девушка. — Зовите меня просто Дана, не надо сеньориты. Да, я буду на базе “Асгард” со своим боссом. Так, стало быть, вы согласны?
Сантьяго помотал головой.
— Если я соглашусь, не раздумывая, вы скажете, что в следующем сеансе связи нет необходимости. Поэтому окончательный ответ я дам вам завтра. Во всяком случае, так вы можете передать своему боссу. Но неофициально — и только вам, Дана, — я говорю: я буду с нетерпением ждать нашей встречи!
— Прекрасно, — Дана вновь стала серьезным референтом важного политического деятеля, — я позвоню вам завтра в это же время. Вас это устраивает?
— Да, — сказал Мондрагон. — Целиком и полностью.
Когда экран потух, он поднялся с кресла и, спотыкаясь о валявшиеся под ногами предметы (бутылки из-под шампанского, томик Набокова, ваза с огрызками персиков, Катины чулки с поясом, купленная вчера на Арбате изогнутая сабля в золоченых ножнах), направился к бару. Зеркальные дверцы бара распахнулись под мелодичный перезвон колокольцев. В розоватом сиянии ждали своего часа десятки бутылок с разнообразнейшими напитками, в специальной хрустальной емкости искрились голубоватые кубики настоящего льда. Роскошь, разумеется, — в питейных заведениях цена коктейля со льдом давно уже в два раза превышала стоимость того же напитка, просто охлажденного до нужной температуры, — но “Третий Рим” держал марку одного из лучших отелей Москвы. Сантьяго помедлил и смешал себе старого доброго “Дракулу” — как раз под настроение. С удовольствием медленно выцедил коктейль, стоя у большого панорамного окна, за которым блестели похожие на дорогую голливудскую декорацию золотые купола кремлевских соборов. Левее закрывала порядочный кусок городского неба громада византийского храма Христа Спасителя, за ней тянулись утопающие в зелени кварталы трехэтажных особняков и таун-хау-сов Остоженки. Далеко внизу по маленькой улице медленным потоком текли разноцветные жучки-авто. Вингеры здесь уступали по популярности наземному транспорту, а тот, в свою очередь, не мог достойно конкурировать с метрополитеном. Московское метро произвело на Сантьяго сильное впечатление — очень старое, оно тем не менее прекрасно сохранилось, многие станции казались просто подземными дворцами. Сомов рассказывал, что еще во времена его детства в подземке ездили только бедняки, а всевозможные бездомные и бродяги чувствовали себя там полноправными хозяевами. По его словам, в те годы метро стало грязным и запущенным, настоящим рассадником болезней и преступности. Двадцать лет санации все изменили. Правда, методично проводившиеся СГК облавы, сопровождавшиеся отправкой на строительство Стены все новых и новых эшелонов, сократили население древней столицы России до такой степени, что московские власти всерьез подумывали о закрытии метрополитена, переставшего приносить прибыль. Но постепенный процесс миграции уцелевших жителей восточных районов страны в Москву вновь сделал общественный транспорт рентабельным — новоиспеченные москвичи селились в основном в дешевом муниципальном жилье на почти опустевших в период чисток отдаленных окраинах, а бензин стоил денег. Сомов предупреждал, что в метро до сих пор небезопасно — особенно вечером и дальше от центра, — но Мондрагону пока не представился случай проверить это утверждение на практике.
Стоя у окна с бокалом в руке, он думал о том, что варварская красота этого города сродни очарованию хищницы, пленившему его сердце при первой встрече с Катериной. Мощная, властная красота — но слишком уж откровенная, слишком плотская. Такой красотой быстро насыщаешься, она слишком рано перестает удивлять, в ней нет вдохновляющей душу легкости. Тяжесть византийского наследства прижимала город к земле.
Я хочу ее, подумал Мондрагон. Я хочу эту почти девочку с ее смуглой, просвечивающей под ключицами кожей, с ее ямкой на шее, с ее точеным носиком и абрикосовым пушком щек. Я еще никогда никого так не хотел. Но это невозможно — я только видел ее на экране видеофона. Три минуты. От силы пять. Я сошел с ума. Мне кажется, я чувствовал ее запах. Если я когда-нибудь смогу прикоснуться губами к ее коже… Проклятый Фробифишер!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Разумеется, — в голосе Даны послышалась озабоченность, как будто она прочитала мысли Мондрагона, — я отправила его вам электронной почтой две минуты назад. Если вас что-то не устраивает, я свяжусь с нашими юристами…
Сантьяго ткнул пальцем в соответствующий сенсор, и ин-формблок послушно заурчал, распечатывая ему присланный из Нью-Йорка контракт на фирменной, синеватой с золотом, бумаге отеля “Третий Рим”. Невидимым для Даны движением левой руки он активировал виртуального секретаря, который обычно проверял все предлагаемые Мондрагону договора на предмет скрытых ловушек. В далеком Нью-Йорке Дана откинула с лица роскошную черную прядь волос и на мгновение повернулась к камере в профиль. Этот миг все и решил.
— Сколько вам потребуется времени на знакомство с документом? Мы можем договориться о следующем звонке — я свяжусь с вами, когда вам будет удобно.
— Сеньорита, — сказал Мондрагон, стараясь не обращать внимания на секретаря, высвечивавшего сумму контракта пульсирующим ярко-зеленым лучом (на их тайном языке это означало “Прошу обратить особое внимание!”), — мы, безусловно, должны договориться о том, когда я в следующий раз смогу удостоиться чести и великого счастья лицезреть вас. Дело даже не в контракте, сеньорита… Скажите мне одно — и от того, что вы мне скажете, будет зависеть, соглашусь ли я принять столь лестное предложение мистера Фробифишера. итак, сеньорита Дана, позволено ли будет мне узнать, входит ли референт мистера Фробифишера в тот упомянутый вами узкий крут людей, который соберется 20 октября на базе “Асгард”? Иными словами, есть ли у меня шанс встретиться там с вами лицом к лицу без посредства нашей великолепной техники?
Девушка на экране рассмеялась. Когда она смеялась, на тонкой смуглой шее ее то появлялась, то исчезала маленькая ямочка. Сантьяго как зачарованный смотрел на эту ямочку, ощущая, что его с каждой секундой все глубже и глубже затягивает водоворот любовного безумия.
— Дана, — сказала наконец девушка. — Зовите меня просто Дана, не надо сеньориты. Да, я буду на базе “Асгард” со своим боссом. Так, стало быть, вы согласны?
Сантьяго помотал головой.
— Если я соглашусь, не раздумывая, вы скажете, что в следующем сеансе связи нет необходимости. Поэтому окончательный ответ я дам вам завтра. Во всяком случае, так вы можете передать своему боссу. Но неофициально — и только вам, Дана, — я говорю: я буду с нетерпением ждать нашей встречи!
— Прекрасно, — Дана вновь стала серьезным референтом важного политического деятеля, — я позвоню вам завтра в это же время. Вас это устраивает?
— Да, — сказал Мондрагон. — Целиком и полностью.
Когда экран потух, он поднялся с кресла и, спотыкаясь о валявшиеся под ногами предметы (бутылки из-под шампанского, томик Набокова, ваза с огрызками персиков, Катины чулки с поясом, купленная вчера на Арбате изогнутая сабля в золоченых ножнах), направился к бару. Зеркальные дверцы бара распахнулись под мелодичный перезвон колокольцев. В розоватом сиянии ждали своего часа десятки бутылок с разнообразнейшими напитками, в специальной хрустальной емкости искрились голубоватые кубики настоящего льда. Роскошь, разумеется, — в питейных заведениях цена коктейля со льдом давно уже в два раза превышала стоимость того же напитка, просто охлажденного до нужной температуры, — но “Третий Рим” держал марку одного из лучших отелей Москвы. Сантьяго помедлил и смешал себе старого доброго “Дракулу” — как раз под настроение. С удовольствием медленно выцедил коктейль, стоя у большого панорамного окна, за которым блестели похожие на дорогую голливудскую декорацию золотые купола кремлевских соборов. Левее закрывала порядочный кусок городского неба громада византийского храма Христа Спасителя, за ней тянулись утопающие в зелени кварталы трехэтажных особняков и таун-хау-сов Остоженки. Далеко внизу по маленькой улице медленным потоком текли разноцветные жучки-авто. Вингеры здесь уступали по популярности наземному транспорту, а тот, в свою очередь, не мог достойно конкурировать с метрополитеном. Московское метро произвело на Сантьяго сильное впечатление — очень старое, оно тем не менее прекрасно сохранилось, многие станции казались просто подземными дворцами. Сомов рассказывал, что еще во времена его детства в подземке ездили только бедняки, а всевозможные бездомные и бродяги чувствовали себя там полноправными хозяевами. По его словам, в те годы метро стало грязным и запущенным, настоящим рассадником болезней и преступности. Двадцать лет санации все изменили. Правда, методично проводившиеся СГК облавы, сопровождавшиеся отправкой на строительство Стены все новых и новых эшелонов, сократили население древней столицы России до такой степени, что московские власти всерьез подумывали о закрытии метрополитена, переставшего приносить прибыль. Но постепенный процесс миграции уцелевших жителей восточных районов страны в Москву вновь сделал общественный транспорт рентабельным — новоиспеченные москвичи селились в основном в дешевом муниципальном жилье на почти опустевших в период чисток отдаленных окраинах, а бензин стоил денег. Сомов предупреждал, что в метро до сих пор небезопасно — особенно вечером и дальше от центра, — но Мондрагону пока не представился случай проверить это утверждение на практике.
Стоя у окна с бокалом в руке, он думал о том, что варварская красота этого города сродни очарованию хищницы, пленившему его сердце при первой встрече с Катериной. Мощная, властная красота — но слишком уж откровенная, слишком плотская. Такой красотой быстро насыщаешься, она слишком рано перестает удивлять, в ней нет вдохновляющей душу легкости. Тяжесть византийского наследства прижимала город к земле.
Я хочу ее, подумал Мондрагон. Я хочу эту почти девочку с ее смуглой, просвечивающей под ключицами кожей, с ее ямкой на шее, с ее точеным носиком и абрикосовым пушком щек. Я еще никогда никого так не хотел. Но это невозможно — я только видел ее на экране видеофона. Три минуты. От силы пять. Я сошел с ума. Мне кажется, я чувствовал ее запах. Если я когда-нибудь смогу прикоснуться губами к ее коже… Проклятый Фробифишер!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134