– Нет, Тоня, не пойду к тебе, все мое на мне, поковыляю потихоньку дальше, на Север через Талицу, пока Бог силы дает топтать грешную землю. А люди? Везде люди живут.
На том они и расстались.
Прежде чем повесить замок на осиротевшую комнату соседей, Тоня вошла в нее, огляделась. В уголок закатилась выпавшая из коробки картофелина, подобрала ее. Окошко осмотрела, закрыто ли оно. Ее внимание что-то привлекло за топчаном. Там, между спинкой и бревнами стены, лежали кукла и книга. Видимо, когда уводили, Аня успела, спасая любимую Машеньку и книжку от энкавэдэшников, засунуть их за топчан.
Энкавэдэшники, если и видели, внимания не обратили. Очень уж у куклы вид неказистый, ну а книжек они не читают.
Она полистала «Родную речь». Между страничек лежит сложенная в несколько раз бумажка. Развернула ее, а это – картинка: храм с сияющими куполами. За ними видны луга, лес и небесная высь, с которой смотрит на землю Бог. Лист оказался надорванным в том месте, где на куполе храма был крест, и, казалось, что церковь сама по себе, а крест отдельно висит на фоне неба.
Держа книжку забинтованной рукой, осторожно разгладила сморщенную бумагу. Крест встал на место и получилась единая картина – святая церковь во всем своем великолепии. Взгляд смотрящего с неба Бога смягчился, теперь он смотрел доброжелательно.

IX

В заведении, где отвечают за воспитание нового поколения, она пыталась узнать адрес ребят. Стоя перед строгой начальницей она никак не могла внятно объяснить, зачем это ей надо.
– Какая кукла? Какая книжка? Ты что, рехнулась? Никому никаких адресов не даем. Они отправлены туда, куда надо, где их, в отличие от родителей, сделают настоящими советскими людьми. А ты смотри, шустрая очень. Как бы и твоего не пришлось нам воспитывать.
Тоня, ничего не ответив, молча пошла к выходу.
Потерялся след Ани и Славика. Вскоре началась война. Кем и чем они стали – неизвестно. Как неизвестна судьба их мамы Марии Ткаченко. Сгинула в тайге на лесоповале.
Через пару лет, совершенно случайно, в разговоре с расконвоиником из Горького, она узнала, почему не было известий от дяди Коли. Когда Маруся была беременна, муж ее написал письмо брату, поделился радостью. Письмо, первое и единственное за время ссылки, хоть и без обратного адреса, но было отправлено по почте.
Брат жил в большой коммуне. Не прекращающийся с семнадцатого года поиск врагов сделал многих граждан великой страны ищейками новой власти, которые повсюду проявляли бдительность. Письмо попало в руки такой бдительной. Как ни иносказательно оно было в описании северной жизни, что-то насторожило добровольную стукачку. Обратилась в НКВД. Там оказались более сообразительные читатели чужих писем.
Взяли брата. Слаб оказался человек, после небольшого внушения признался, что родня в ссылке. Здесь пошло легче – связь с ссыльными по созданию преступной организации для свержения Советской власти.
Так что в то время, когда дядю Колю с надеждой на спасение ждали племянники, кости его догнивали в какой-то неизвестной могиле.
Много еще осталось таких тайных захоронений. И при том сопротивлении, которое оказывают уже нынешние власти, мы еще долго многого не будем знать. Власть осталась от того корня, что уничтожал народ.
Но в это время и Фурман уже не хмурил сердито свои смоляные брови. Пробил и его час. Кремлевский стервятник решил избавиться и от этих палачей – свидетелей.
Среди многих, надо сказать, вполне справедливых обвинений, предъявленных Фурману, – превышение власти, сфабрикованные дела, садизм, – ему припомнили неосторожно произнесенную при аресте Марии Ткаченко фразу: «На стенах нужно вешать вождей».
Вот это уже совершенная клевета. Фурману просто не повезло. Слишком рьяный был служака. Много знал.

1 2 3 4 5 6 7 8 9