– Вот и готово. Завтра отправлю.
– Тетя Тоня, а вдруг вы забудете, давайте я сама сбегаю к заводоуправлению, там висит почтовый ящик.
Соседка рассмеялась. Слыша ее смех, неизвестно почему рассмеялся сидевший на топчане Славик.
– Ну, так и быть, раз тебе невтерпеж. Только не попадись.
Тетя Тоня отдала письмо Ане, которая наскоро одела ботинки, от нетерпения кое-как зашнуровала, и в одном платье выбежала на улицу. В это время года уже начинались заморозки. Быстрый бег в растоптанных ботинках раздавался мелкой дробью по подмерзшей земле. Было немножко страшновато. Ночью в спецпоселке запрещено ходить. Кругом темно, лишь за бараками, вокруг неподалеку расположенной зоны, горят фонари и ярко светят прожекторы. Через два барака она перешла на тротуар, который выведет ее прямо к заводоуправлению, где находится почтовый ящик. На тротуаре не так темно, как между бараками. Свет фонарей от обнесенного высоким забором комбината, да время от времени включаемые охранниками прожекторы, освещают дорогу.
Через несколько минут Аня стояла у прикрепленного на стене заводоуправления почтового ящика. Рядом горела большая лампочка. Оглянулась по сторонам, быстро вытащила из-за пазухи письмо, потянулась к щелочке – рука не достает. Подпрыгнула несколько раз. Ничего не получается, только треугольничек измялся. Неподалеку раздались чьи-то шаркающие шаги. Аня испугалась – вдруг в НКВД узнали про письмо? Присмотревшись, она увидела приближающегося старика, одетого в фуфайку. Истрепанные брюки. Ноги в обмотках, спадающих на самодельные калоши. Этого можно не бояться. Старик остановился, удивившись встрече в столь позднее время с маленьким человеком.
– Девочка! У тебя какие-то затруднения?
– Я письмо бросить не. могу, не достаю.
– Счастлив тот человек, у которого осталось кому писать. Это дело поправимое, еще вырастешь. Давай брошу.
– Нет, дедушка! Письмо я сама должна бросить. Вы лучше меня поднимите.
Он без возражения поднял Аню, она разгладила смятую бумагу, быстро проговорила: «Ты лети, письмо, лети, прямо к дяде попади», сунула его в щелочку и для верности прикрыла крышечку. Дедушка поставил ее на землю, перекрестил почтовый ящик:
– Видимо, важное сообщение, раз никому не доверяешь. Тебя как зовут?
– Аня.
– Дойдет оно до места, Анечка. Тебе в какую сторону? К баракам? Ну, беги, благослови тебя Господь, – с этими словами дед перекрестил девочку, и она заторопилась домой.

III

На второй день, в полдень, возвратившись из магазина, где она выкупала хлеб, Аня увидела Юрку. Он уже растопил печь и теперь возил на себе хохочущего Славика, правившего им за уши. Юра издавал звуки, смутно напоминающие лошадиное ржание. Заметив входящую Аню, он засмущался, посадил на топчан Славика и извиняющимся тоном произнес:
– Аня! Я больше не буду дергать тебя за косы. Не сердись на меня. Я нечаянно.
Забияка Юрка, которого крепко били в школе за задиристость и упрямство, просит у нее прощения?! Вот это да!
– Ладно, Юрка! Я уже забыла. Да мне и не больно было. Дергай сколько хочешь, и не такое могу выдержать.
– Сказал, не буду, значит, больше не буду. Мама говорит: только тронь Аню хоть пальцем, выдеру, как Сидорову козу. Да мне и самому больше не хочется.
А после небольшой паузы:
– Аня, я тебе дров принес. У вас их почти нет, да и те сырые, гореть не хотят. Тетя Нюра и дядя Саша, из того барака, велели мне, чтобы я для вас из их поленницы без спросу брал, сколько надо. А это тебе домашнее задание.
– Юра, учительница спрашивала про меня, ну, почему в школу не пришла?
– Она уже знает. Все знают. Но ничего не сказала.
Горькая обида подступила к Ане. Учительница всегда ее хвалила за хорошую учебу, а как маму взяли, сразу забыла про нее, Ну и пусть!
Назавтра был день приема передач арестованным. С собранным тетей Тоней узелком, – в котором нехитрая еда: несколько картошин, луковица, кусочек хлеба, в баночке каша с постным маслом, – в одной руке, и с перевязанными веревочкой, забытыми мамой фуфайкой, платком и кофтой в другой, Аня пошла в НКВД.
Дежурный, чем-то рассерженный, ничего у Ани не взял:
– Твоя мать на допросе. Придешь через день к следователю, в седьмой кабинет, он дает разрешение на передачу.
На слезные просьбы взять хотя бы фуфайку, ведь маму забрали в одном платье, энкавэдэшник, не говоря ни слова, взял ее за шиворот и вытолкал за дверь.
– Ходят. Топчут. Сказал – послезавтра, в седьмой кабинет.
Закончился этот день, прошел в ожидании второй. Пришел рассвет, и в назначенный день тетя Тоня опять провожает Аню до ограды НКВД. На прощание перекрестила.
На робкий стук в указанную дверь раздается бодрый голос:
– Кто там? Заходите, нет времени!
Негнущимися ногами Аня переступает порог и замирает у двери. Перед ней, весь в кожаных ремнях поверх шинели, стоял Фурман. Он узнал ее. Фурман всех знал. Он глумливо раскланялся с Аней, стоящей перед ним с узелком в руках, словно истукан.
– Чем могу служить, мадам?
– Я маме передачу принесла.
– Зачем ей передача? У нас с голоду не умирают. А это что?
– Мама забыла одеть фуфайку и платок, а сейчас уже холодно.
– Твоя мама мне на холод не жаловалась. У нас не то что не мерзнут – многим жарко. Ничем помочь не могу, ее отправляют в Соликамск.
– Как в Соликамск? Почему?
– До суда там будет находится.
– Дяденька, какой суд! Моя мама ничего плохого не сделала!
Держа обе руки на портупее, он насмешливо глядел на Аню.
Смех так и брызнул из его черных глаз.
– Твоя мама сама призналась в попытке совершения диверсионного акта – хотела сжечь лесотаску и лесозавод.
– Наша мама никуда не ходила, кроме работы. У нее руки больные.
– Руки больные! – Фурман хлопнул ладонью по груде папок, лежащих на столе. – Эти также говорят о больных руках. НКВД вылечит любые болезни. – Глаза его посуровели. – Вас бы всех под корень, племя крапивное, но подрасти… Все. Следствие закончено. Она уже за мной не числится. Все вопросы решай в Соликамске.
Фурман торопился по своим энкавэдэшным делам. Пришел очередной циркуляр об усилении борьбы с врагами народа среди спецконтингента. Новая возможность попасть в приказ о вынесении благодарности, а то заслужить и большего. При этих мыслях сердце его сладостно щемило – может выйти и досрочное присвоение звания.
Понурив голову, с отяжелевшими узелками, Аня вышла на крыльцо, вплотную к которому стояла подогнанная задним бортом грузовая машина, поверх кузова обшитая досками с большими щелями. Она знала, что на таких машинах возят арестованных и заключенных.
Тетя Тоня ожидала ее у поворота дороги, с тревогой поглядела на узелки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9