Как раз у меня вода
кончилась - я уж и так тянул, по самой малости пил, а оно чем меньше
пьешь, тем больше думаешь. А кончилась - и вовсе невмоготу: грудь печет,
губы трескаются, а в голове одна вода. Только и слышно, как плещет.
Я уж и так, и так: и фляжку покажу, и рот раскрою. Чего только не
изображал, а потом лег и не шевелюсь, потому как мочи нет. Ну, оно то ли
поняло, а может, само догадалось, только чую - тормошит. Руку протянул, а
там посудина с водой.
Ну, тут я ободрился малость. "Чего горевать? - думаю. - Может, поймет
оно меня, выпустит на волю-то. Ничего уж больше мне не надобно, мне б на
солнышко только глянуть, а там хоть помирай". А потом и сам вижу: неладно
со мной. Вовсе слабый стал, лежу и лежу, головы не поднять. Оно уж мне и
еду стало таскать - невесть что, а так даже не очень противно. Ни еды не
хочу, ни питья, ни разговору. Даже на волю больше не хочу.
Уж не знаю, сколько так было - там, внизу, времени нет: темь да
тоска, тоска да темь - только раз открываю глаза - и вижу. Глазами вижу.
Гнилушечки-то мои они давно прибрали, я только на ощупь и шарился. А тут
вдруг светло. Не так, чтоб сильный свет - еле-еле теплится, а мне с
темноты и он краше солнышка показался. Гляжу и наглядеться не могу - та же
клетка постылая, камень да бляшки эти - а все перемена. Сижу и гляжу, а
тут и оно пришло. Ой, матушка! Впервой я его толком разглядел, прямо
оторопь меня взяла. Еще страшней, чем в первый-то раз оно мне глянулось!
Встало оно, крюками уцепилось, уставилось на меня тем, что у него
заместо глаз, брюхо свое морщинистое выставило - глаза б на него не
глядели! Прямо совестно: оно для меня старалось - легко ли ему было про
свет додуматься? - а у меня от него с души воротит. А ведь я чай для него
не краше!
"Нет, - думаю, - какое ты ни есть, а я тебя полюблю. Как аврушек
милых, как кота рыжего, что с рук моих ел, как все зверье, что без страху
ко мне ходило. Вот возьму и полюблю себе назло, и никуда ты от меня не
денешься!"
И как решил, тут вся немочь с меня и сошла, пить-есть стал, по дому
ходить, даже петь потихоньку стал, чтобы себя развеселить. И все думаю про
него, думаю. Что вот не знало оно меня, не ведало, увидало чудище такое и
не испугалось, не отворотилося. Что вот кормит-поит и заботится, как
умеет. Не то, что деревенские! Ну и прочее такое, все хорошее, что в
голову придет. И крюки-то у него вовсе не страшные только чтоб держаться,
красивые даже, гладенькие такие. А на спине пластины костяные - это чтоб
сверху на пришибло, под землей чай ходит. А что глаз нет, так зачем ему
глаза в темноте-то?
И вот чую: на лад дело идет, я уж скучать стал, как его долго нет.
Пусто мне без него, маятно. И угадывать стал, как ему прийти. Оно еще
когда явится, а я уж знаю, радуюсь. И оно мало-помалу приручается. Само
еще не поймет, а ко мне тянется. Вот как станет мне худо, как позову его -
так и прибежит. Стоит и глядит, само не знает, чего пришло, а мне и любо.
Только одно болит: не разумеет оно меня покуда. Тянется ко мне, а меня не
разумеет. А ведь мне до того надо, чтоб хоть кто-то меня понял! Прежде-то
оно само выходило, что и бабка все про меня знает, а то просто за деревню
уйди - в лес, в поле ли, кликни - и прибежит кто-то живой, ответит. А тут
одно оно у меня - а не разумеет!
И еще по-другому мне как-то думаться стало. Впервой вот так-то
подумалось: чего это оно, такое чужое, мне отозвалось, а свои,
деревенские, знать меня не хотели? Вроде и люди незлые, за что ж они меня
невзлюбили? А может, я сам виноват? Сам от них за обидой схоронился? Ведь
полюби я кого, ну хоть как чудовище это, разве б он не откликнулся? Ведь
знал же про зверей, что коль душу на него не потратишь, на добро
поскупишься, то и не ответит тебе никто, а от людей хотел, чтоб просто так
меня, непохожего, любили! "Нет, - думаю, - коль выйду отсюда, по-другому
стану жить. Людей, их больше, чем зверье, жалеть надо. Звери-то, они
умные, все понимают, а люди - как слепые, тычутся, тычутся, и ни воли им,
ни радости".
Долго оно так тянулось; как знать, чем бы и кончилось, да приключился
мне тут великий страх. Помнится, я как раз поспать приладился, а тут
шатнулась вдруг земля, полезла из-под меня. Я было на ноги - а встать не
могу, наземь швыряет. У меня со страху и голос пропал, зову его, весь
зову, и чую: бежит оно ко мне, да не поспеет - ой, не поспеет! - потому
грохнуло уже, затрещало, заскрипело, лопнула посредине крыша, и пошла,
пошла трещина коленями, вот-вот накроет. И свет мигнул и погас.
И тут разжалось у меня горло, завопил я что есть мочи: не звал уже,
знал, что не поспеет, так, со страху орал.
И стало так, что у меня весь страх пропал. Услышало оно меня! Не как
прежде, не изнутри, а по правде услышало! Даже остановилось от удивления,
а потом еще пуще припустило. Влетает - а я к нему! Прижался меж крюками и
реву, со страху прежнего реву и с радости.

Ну, после того все переменилось. Забрало оно меня к себе. Тоже мешок
каменный, но попросторней. И, кроме бляшек тех, еще штуки разные стоят. Их
там, домов-то подземных, штук пять, а мой - последний. Я это потом узнал,
как выходить начал. Сперва-то оно меня еще запирало, да и темь была
непроглядная. Погодя оно мне и свет сделало и говорить со мной стало.
Пришло раз, а за ним штука такая сама ползет. Блестящая вся, ровно из
самого дорогого железа. Боязно, конечно, да я сердце сдержал - знал, что
не обидит.
И вдруг из этой штуки голос. Мертвый такой, скрипучий, и что говорит
- неведомо, а у меня ноги так и подкосились. Сел где стоял - и рот открыть
не могу. Ну, потом переломил себя, повторил, как сумел. Дело-то на лад и
пошло. И как поняло оно, что меня Ули зовут, как услышал я свое имя... ну
не рассказать! Ровно теплом душу опахнуло.
Учит оно меня своему языку, а я к тому способный, за всяким зверем
так повторю, что не отличит. Тут-то потрудней, да охота больно велика. Мы
уж стали помалу друг-друга понимать. Так, самое простое, потому как слова
у нас разные... ну, про другие вещи. И вот чудо: говорим мы с ним, а оно
ровно не верит. Верит и не верит, будто я камень какой. И еще я приметил:
оно меня от других чудищ прячет. Как кто придет - сразу дверь мою на
запор, еще и слушает, не сильно ли шевелюсь.
"Нет, - думаю, - бабка-то меня не зря упреждала. Видать, была промеж
нас сдавна вражда, вот оно за меня боится".
А потом стало оно мне всякие свои вещи показывать. Инструменты хитрые
принесло, что с ними делать показало и давай загадки загадывать. Вроде как
есть у них такая штука, что камень ровно глину мокрую режет - так мне из
камня того надо фигурок, какие оно велит, наделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14