У нее не было желания подслушивать возню Лайтфута с умудренной Мей-Энн. Ее интересовало одно – как пройдет дефлорация Пенси. Теперь можно было убираться подобру-поздорову. Она на цыпочках покинула палисадник.
Единственную улицу невольничьего поселка заливал лунный свет. Очень не хотелось возвращаться: ведь на кухне ей придется делить ложе всего-навсего с Джемом-младшим. Сцена, свидетельницей которой она стала, так распалила ее, перед глазами вставали такие соблазнительные картины, что она не могла себе позволить провести остаток ночи в одиночестве. Она нуждалась в обществе мужчины.
Конечно, она всегда могла прибегнуть к услугам Джубо; однако они давно не спали вместе, и теперь она боялась последствий. Достаточно одного соития – и она понесет. Какой ей после этого смысл спать с Лайтфутом, если она уже будет беременна от негра? Тем не менее потребность в мужчине была слишком велика, чтобы она могла остановиться на полдороге.
Держась в тени хижин, она миновала поселок, нырнула в распахнутые ворота конюшни и подкралась к пустому стойлу в дальнем ее конце, где спал Джубо. Она долго шарила в темноте рукой, пока не определила, в какой позе спит Джубо и где находится его мужское достоинство – часть тела, которая наиболее занимала кухарку.
– Кто здесь? – спросил он спросонья.
– Тихо ты! Это я, Лукреция Борджиа.
– Лукреция Борджиа? Ты забыла, что масса Маклин запретил мне притрагиваться к тебе? Теперь он хочет, чтобы ты родила ему светлокожего сосунка от этого блондинчика. Зачем ты меня будишь и оглаживаешь? Опомнись!
– Все в порядке, Джубо! – Она опустилась рядом с ним на колени, не прекращая ласк. – Верно, масса Маклин запретил тебе ко мне прикасаться. Но разве ты нарушаешь его запрет? Зато мне масса Маклин ничего не запрещал.
– Ты права, Лукреция Борджиа. Ах, как хорошо!
– Для меня это, конечно, не так приятно, как спать с тобой, зато для тебя – почти столько же удовольствия, как делать это по-настоящему. К тому же так я совершенно уверена, что не забеременею.
– Побыстрее, Лукреция Борджиа, побыстрее!
Она повиновалась. Его тело изогнулось, он судорожно втянул в легкие воздух и обессиленно рухнул на солому.
– Спасибо, Лукреция Борджиа!
– Не стоит благодарности. Просто мне этого захотелось. Твой сон будет теперь спокойнее.
– Это точно!
– И мой – тоже.
Она собралась уходить и напоследок бросила через плечо:
– Знаешь, что я тебе скажу, Джубо…
– Что, Лукреция Борджиа?
– Что все разговоры, будто белые мужчины сплошь немощны, – враки. Масса Лайтфут – загляденье, а не мужчина. Он даже тебя перещеголял.
– Ты, видать, сравниваешь его с тем, какой я сейчас, – с добродушным смехом откликнулся он.
Лукреция Борджиа возвратилась в Большой дом, где в чулане позади кухни спал Джем-младший. Она прижала младенца к себе. Его ротик нашарил ее сосок. Лукреция Борджиа баюкала его, пока он опять не заснул. Она вспоминала Пенси и Мей-Энн и отчаянно им завидовала. Белый мужчина! Везение, да и только! Впрочем, скоро наступит и ее черед. Она ждала своей очереди с замиранием сердца. Пока же она была готова довольствоваться Джубо, хоть в этом и было куда меньше радости.
Глава VIII
Ренсом Лайтфут провел на плантации Элм Гроув примерно месяц. Правда, жил там не все время: по пятницам, позавтракав, уезжал домой, чтобы снова возвратиться лишь в понедельник. Таким образом, для работы у него оставалось только по четыре ночи в неделю, однако он рассудил, что, не получая за свои труды наличными, может самостоятельно устанавливать себе режим.
Покончив с Пенси и Мей-Энн (которые весьма сожалели об этом – Пенси забыла прежние страхи и взирала на Ренсома с неприкрытым вожделением), он перебрался к Жемчужине и Агнес, у которых провел больше времени, чем у первой пары, – потому, должно быть, что Жемчужина пришлась ему по вкусу более остальных. Он покрыл бывшую женщину Джема, но не лег с Летти, поскольку она пока оставалась с Дейдом. Зато он лишил невинности бедняжку Эмми, которая вследствие этого объявила Лукреции Борджиа об утрате трудоспособности сроком на неделю. Одной полновесной кухаркиной пощечины оказалось достаточно, чтобы она мгновенно пришла в себя, хотя стонам не было конца – были бы слушатели.
По каким-то своим соображениям мистер Маклин припас Лукрецию Борджиа Ренсому на закуску. Оба с нетерпением ждали дня своего соития: Лукреция Борджиа никогда прежде не была с белым, а Ренсом восхищался ее скульптурным телосложением и, совсем как Большой Джем до него, говаривал, что у нее найдется, за что подержаться. До него долетали сполохи пламени, пожирающего Лукрецию Борджиа, и он сам мечтал о сладостных ожогах.
К нужному моменту для Джема-младшего притащили из невольничьей хижины колыбельку, чтобы Лукреция Борджиа могла спокойно улечься с Ренсомом на своем тюфяке. Ему так понравилось быть с ней, что он провел в чулане позади кухни несколько ночей, она же была вынуждена признать, что любовь белого оставила ее равнодушной. Во-первых, от него исходил непривычный запах, ранивший ее обоняние, тем более что Ренсом не принимал ванны с тех самых пор, как заявился в Элм Гроув, и смердел даже сильнее остальных его соплеменников. Во-вторых, Лукреция Борджиа обнаружила, что тело белого мужчины покрыто волосами, и для нее, привыкшей к гладкой, как шелк, коже черных мужчин, казалось странным, что на белом растительность присутствует повсюду, где она в состоянии произрастать: на груди, руках, ногах. Волосы создавали неудобства, царапали и прямо-таки выводили ее из себя. Она с сожалением вспоминала гладкую кожу Большого Джема и Джубо.
Но важнее всего было то, что негры не жалели сил, чтобы доставить ей удовольствие. Они ласкали ее, целовали, нежно шептали о любви, не торопились с кульминацией, чтобы не опередить ее; Ренсом Лайтфут, напротив, думал только о себе. Если на него накатывала охота, то он ничего не предпринимал, чтобы как-то оттянуть развязку. Ему не было никакого дела, удовлетворена ли Лукреция Борджиа. Он выполнял свою работу, иного от него никто не требовал. В его работе не оставалось времени на любовь, нежные слова и ласки. Он находился в объятиях женщины с одной-единственной целью, поэтому, достигнув этой цели, считал задачу выполненной. И прекрасно знал, что от чувств и нежных словечек негритянки не беременеют, для этого требовалось кое-что иное, для чего его и пригласили.
Он не оставался с Лукрецией Борджиа на всю ночь: отработав, быстро вставал и уходил спать в свою комнату. Часто, дождавшись ухода Ренсома, Лукреция Борджиа торопилась в конюшню, чтобы добрать недополученное в объятиях Джубо.
Примерно через месяц после окончательного отъезда Лайтфута Лукреция Борджиа доложила Маклину, что снова беременна, причем наверняка от Ренсома Лайтфута, и стала вымаливать у хозяина разрешение, чтобы Джубо мог возвратиться к ней на кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Единственную улицу невольничьего поселка заливал лунный свет. Очень не хотелось возвращаться: ведь на кухне ей придется делить ложе всего-навсего с Джемом-младшим. Сцена, свидетельницей которой она стала, так распалила ее, перед глазами вставали такие соблазнительные картины, что она не могла себе позволить провести остаток ночи в одиночестве. Она нуждалась в обществе мужчины.
Конечно, она всегда могла прибегнуть к услугам Джубо; однако они давно не спали вместе, и теперь она боялась последствий. Достаточно одного соития – и она понесет. Какой ей после этого смысл спать с Лайтфутом, если она уже будет беременна от негра? Тем не менее потребность в мужчине была слишком велика, чтобы она могла остановиться на полдороге.
Держась в тени хижин, она миновала поселок, нырнула в распахнутые ворота конюшни и подкралась к пустому стойлу в дальнем ее конце, где спал Джубо. Она долго шарила в темноте рукой, пока не определила, в какой позе спит Джубо и где находится его мужское достоинство – часть тела, которая наиболее занимала кухарку.
– Кто здесь? – спросил он спросонья.
– Тихо ты! Это я, Лукреция Борджиа.
– Лукреция Борджиа? Ты забыла, что масса Маклин запретил мне притрагиваться к тебе? Теперь он хочет, чтобы ты родила ему светлокожего сосунка от этого блондинчика. Зачем ты меня будишь и оглаживаешь? Опомнись!
– Все в порядке, Джубо! – Она опустилась рядом с ним на колени, не прекращая ласк. – Верно, масса Маклин запретил тебе ко мне прикасаться. Но разве ты нарушаешь его запрет? Зато мне масса Маклин ничего не запрещал.
– Ты права, Лукреция Борджиа. Ах, как хорошо!
– Для меня это, конечно, не так приятно, как спать с тобой, зато для тебя – почти столько же удовольствия, как делать это по-настоящему. К тому же так я совершенно уверена, что не забеременею.
– Побыстрее, Лукреция Борджиа, побыстрее!
Она повиновалась. Его тело изогнулось, он судорожно втянул в легкие воздух и обессиленно рухнул на солому.
– Спасибо, Лукреция Борджиа!
– Не стоит благодарности. Просто мне этого захотелось. Твой сон будет теперь спокойнее.
– Это точно!
– И мой – тоже.
Она собралась уходить и напоследок бросила через плечо:
– Знаешь, что я тебе скажу, Джубо…
– Что, Лукреция Борджиа?
– Что все разговоры, будто белые мужчины сплошь немощны, – враки. Масса Лайтфут – загляденье, а не мужчина. Он даже тебя перещеголял.
– Ты, видать, сравниваешь его с тем, какой я сейчас, – с добродушным смехом откликнулся он.
Лукреция Борджиа возвратилась в Большой дом, где в чулане позади кухни спал Джем-младший. Она прижала младенца к себе. Его ротик нашарил ее сосок. Лукреция Борджиа баюкала его, пока он опять не заснул. Она вспоминала Пенси и Мей-Энн и отчаянно им завидовала. Белый мужчина! Везение, да и только! Впрочем, скоро наступит и ее черед. Она ждала своей очереди с замиранием сердца. Пока же она была готова довольствоваться Джубо, хоть в этом и было куда меньше радости.
Глава VIII
Ренсом Лайтфут провел на плантации Элм Гроув примерно месяц. Правда, жил там не все время: по пятницам, позавтракав, уезжал домой, чтобы снова возвратиться лишь в понедельник. Таким образом, для работы у него оставалось только по четыре ночи в неделю, однако он рассудил, что, не получая за свои труды наличными, может самостоятельно устанавливать себе режим.
Покончив с Пенси и Мей-Энн (которые весьма сожалели об этом – Пенси забыла прежние страхи и взирала на Ренсома с неприкрытым вожделением), он перебрался к Жемчужине и Агнес, у которых провел больше времени, чем у первой пары, – потому, должно быть, что Жемчужина пришлась ему по вкусу более остальных. Он покрыл бывшую женщину Джема, но не лег с Летти, поскольку она пока оставалась с Дейдом. Зато он лишил невинности бедняжку Эмми, которая вследствие этого объявила Лукреции Борджиа об утрате трудоспособности сроком на неделю. Одной полновесной кухаркиной пощечины оказалось достаточно, чтобы она мгновенно пришла в себя, хотя стонам не было конца – были бы слушатели.
По каким-то своим соображениям мистер Маклин припас Лукрецию Борджиа Ренсому на закуску. Оба с нетерпением ждали дня своего соития: Лукреция Борджиа никогда прежде не была с белым, а Ренсом восхищался ее скульптурным телосложением и, совсем как Большой Джем до него, говаривал, что у нее найдется, за что подержаться. До него долетали сполохи пламени, пожирающего Лукрецию Борджиа, и он сам мечтал о сладостных ожогах.
К нужному моменту для Джема-младшего притащили из невольничьей хижины колыбельку, чтобы Лукреция Борджиа могла спокойно улечься с Ренсомом на своем тюфяке. Ему так понравилось быть с ней, что он провел в чулане позади кухни несколько ночей, она же была вынуждена признать, что любовь белого оставила ее равнодушной. Во-первых, от него исходил непривычный запах, ранивший ее обоняние, тем более что Ренсом не принимал ванны с тех самых пор, как заявился в Элм Гроув, и смердел даже сильнее остальных его соплеменников. Во-вторых, Лукреция Борджиа обнаружила, что тело белого мужчины покрыто волосами, и для нее, привыкшей к гладкой, как шелк, коже черных мужчин, казалось странным, что на белом растительность присутствует повсюду, где она в состоянии произрастать: на груди, руках, ногах. Волосы создавали неудобства, царапали и прямо-таки выводили ее из себя. Она с сожалением вспоминала гладкую кожу Большого Джема и Джубо.
Но важнее всего было то, что негры не жалели сил, чтобы доставить ей удовольствие. Они ласкали ее, целовали, нежно шептали о любви, не торопились с кульминацией, чтобы не опередить ее; Ренсом Лайтфут, напротив, думал только о себе. Если на него накатывала охота, то он ничего не предпринимал, чтобы как-то оттянуть развязку. Ему не было никакого дела, удовлетворена ли Лукреция Борджиа. Он выполнял свою работу, иного от него никто не требовал. В его работе не оставалось времени на любовь, нежные слова и ласки. Он находился в объятиях женщины с одной-единственной целью, поэтому, достигнув этой цели, считал задачу выполненной. И прекрасно знал, что от чувств и нежных словечек негритянки не беременеют, для этого требовалось кое-что иное, для чего его и пригласили.
Он не оставался с Лукрецией Борджиа на всю ночь: отработав, быстро вставал и уходил спать в свою комнату. Часто, дождавшись ухода Ренсома, Лукреция Борджиа торопилась в конюшню, чтобы добрать недополученное в объятиях Джубо.
Примерно через месяц после окончательного отъезда Лайтфута Лукреция Борджиа доложила Маклину, что снова беременна, причем наверняка от Ренсома Лайтфута, и стала вымаливать у хозяина разрешение, чтобы Джубо мог возвратиться к ней на кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89