Везде, везде ворковали голуби.
И тут он услышал первый крик. Залаяла собака. Сперва далеко, но они очень быстро приближались. Раз-два – и очутились совсем близко. Хруст-хруст-хруст – хрустели кусты. Они уже подходили к самой поляне, но слов пока было не разобрать. Собака снова залаяла.
Он открыл глаза и увидел, что Хупер сидит и на него смотрит.
– Идут.
Киншоу не ответил, не шелохнулся, только снова глаза закрыл.
Он лежал, его обмывала вода, и он думал: «Ну их, не надо, пусть бы нас не нашли. Хоть пока бы. До чего тут здорово. Никуда не хочу отсюда».
Ему даже Хупер уже не мешал. В лесу он ему не мешал. Тут совсем другая жизнь. Ну, не нашли бы они дорогу – так умерли бы или бы выжили. Но ему именно так хотелось. Уйти, все переменить. И вот за ними идут, их заберут – обратно.
На мгновенье он просто ужаснулся. Потом вспомнил, что было со вчерашнего утра с Хупером. Все и так переменилось. Может, наладится еще.
Опять раздался крик. Когда он снова открыл глаза, он не увидел деревьев и солнца: их заслоняла чья-то голова.
Глава десятая
Это все Киншоу, все Киншоу, он меня в воду столкнул.
Киншоу дернулся как ужаленный, потрясенный таким наглым предательством.
– Врешь, врешь! Это не я, меня и не было даже, я до тебя пальцем не дотронулся, ты сам!
– Он меня сзади толкнул.
– Врешь, врешь, врешь!
– Чарльз, ну как ты разговариваешь? Что за тон?
– Не трогал я его!
– Но для чего бы тогда Эдмунду выдумывать? Я уверена, что ему совершенно незачем говорить неправду.
– Ну да! Этот врушка проклятый, этот подлюга что хочешь наговорит. Я его не трогал!
– Что это еще за выраженья? Мне очень за тебя стыдно.
Они сидели в малой столовой. За открытым окном гудел от пчел и зноя и пестрел цветами сад. Киншоу хотелось поскорей отсюда вырваться.
– Я бы насмерть мог разбиться, правда? Так голову об камень расшиб! Мог умереть.
– Нет, миленький. Вряд ли. Ты об этом не думай. Но, конечно, ты перенес ужасный испуг.
– А он как сядет на меня и давай лупить. Уже потом. Лупит и лупит.
Киншоу смотрел, как его мать склонилась над Хупером, изучая синяк. Он думал: ненавижу. Ненавижу обоих. Хупер отводил от него глаза.
Киншоу начал:
– Он рыбу ловил, руками, и поскользнулся. Упал и голову расшиб, вот и все. А меня тогда и не было даже.
Он заглотнул конец фразы. Оправдываться – толку чуть. Все молчали. Мама с мистером Хупером стояли бок о бок у кухонного стола, оба с каменными лицами. Киншоу отвернулся. Пусть чему хотят, тому и верят. Они сказали – он во всем виноват, во всем, он первый убежал в лес, это его затея. Хупер не виноват, он только пошел за ним. Ну, а почему он убежал – им и дела мало. Жажда приключений, они сказали, глупая выходка. И как им объяснить, что он уйти хотел насовсем, навсегда.
Он побрел к двери.
– Чарльз, постой. Гулять тебе нельзя.
Он запнулся.
– Возьми книгу и отправляйся к себе в комнату.
– Зачем? Я же чувствую себя хорошо.
– А тебе не приходит в голову, что это за то, что ты вел себя нехорошо?
– Нет, ничего я не вел, неправда, я его не трогал.
– Ах, сейчас не об этом речь. Я имела в виду, как это гадко вообще – убежать и еще подвести Эдмунда.
– А зачем он пошел, я его не звал.
– И вдобавок вы перенесли ужасный испуг.
– Ну, я-то не перенес.
– Незачем говорить дерзости и глупости, даже если тебе кажется, что ты очень храбрый. Уж я-то, наверное, знаю, что для тебя лучше.
– Со мной все нормально.
– Не говори «нормально», Чарльз, сколько раз тебя просить? Так вот, детка, тебе уже сказано – иди к себе в комнату. И что это за манера – дерзить и спорить? Тебе, в конце концов, всего одиннадцать лет. Ты бы хоть мистера Хупера постеснялся.
– А почему гулять-то нельзя?
– Потому что на тебя невозможно положиться. Неизвестно, что ты еще выкинешь. Я безумно огорчена, ты и представить себе не можешь, в каком мы сейчас состоянии и что мы вчера пережили, когда вернулись домой, а вас нет. Ну вот. Ты должен остаться в комнате и отдохнуть.
Мистер Хупер откашлялся.
– Может быть, во что-нибудь поиграть, – высказался он наконец, – в шашки, например... Наверное, им неплохо пойти в гостиную и поиграть в тихую игру, скажем, в шашки.
– Ну вот еще!
– Чарльз!
– Не играю я с ним в шашки! Я с ним вообще не играю!
– Чарльз, я запрещаю тебе разговаривать в подобном тоне. И немедленно извинись перед мистером Хупером. И перед Эдмундом. Как это можно? Он же твой друг.
Киншоу захотелось завизжать и орать и орать им обоим в лицо, пока до них, наконец, дойдет. Он сказал:
– Если хотите знать, так я бы обрадовался, если б он размозжил башку об этот паршивый камень, жалко, что я рано вернулся и его нашел, без меня бы он умер, и хорошо бы, и лучше б он умер!
Миссис Хелина Киншоу рухнула на стул, и с губ ее сорвался стон.
Киншоу сам ужаснулся.
– Я же говорил, говорил, он меня толкнул, он хотел, чтоб я разбился!
– Я тебя не трогал, Хупер, сам знаешь, и заткнись!
– Он меня все время лупил, так мне наподдавал!
– Врешь ты все, врушка несчастная! – и Киншоу бросился на него.
– Ну-ну!
Мистер Хупер его удержал. Длинные, костлявые пальцы мистера Хупера вцепились в руку Киншоу.
– Скверное поведение, очень скверное, – сказал он. – Удивляюсь, как вам обоим не совестно?
– Все равно он хулиган! – как маленький проскулил Хупер.
Киншоу вырвался от мистера Хупера. Он чуть не плакал, ведь тут хоть бейся головой об стенку. Он не мог сказать: я за ним ухаживал, вытащил его из воды, откачал, отпоил, отдал ему свитер, я ему вообще все отдал, я дрожал, как бы он не умер, я ему говорил: все хорошо, все нормально, ты только не бойся, ты потерпи, Хупер. Меня и не было, когда он свалился, я его не трогал, даже когда он орал, а я хотел, чтоб он перестал, не трогал я его. Все неправда.
Ничего этого он не сказал. Он смотрел, как Хупер сидит на стуле в малой столовой, и сам себе удивлялся. Он терпел его пока мог, до последнего. А теперь прямо взял бы и убил.
Он понял, что просто они его не знают, никто, они понятия не имеют, о чем он думает, их можно купить на любое вранье Хупера. И ведь врет-то он так нахально, ни на что не похоже, просто смех, сразу ясно, что врет. А они верят, до того они, выходит, мало его знают – ну, и верят. Киншоу показалось, что они далеко-далеко и он совсем один. Вот ведь думаешь, как будто тебя знают, должны бы знать. Но даже мама его не знала. Смотрела на него – и видела совсем другого человека. Она не знала, что у него на уме, она по-настоящему никогда ничего про него не знала.
Хупер – барахло. Теперь уж он убедился. О перемирии не могло быть и речи. Киншоу вдруг страшно устал.
– Пусть лучше оба идут наверх...
Миссис Хелина Киншоу хлюпнула носом и высморкалась.
– ...По-моему, это самое разумное. Оба в ужасном состоянии. Но, естественно, если вы против...
– Нет, что вы! О, я просто в отчаянии, даже плохо соображаю, раскалывается голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47