Может, лучше вернуться на контрольно-пропускной пункт?
Но это означало бы поражение. Я еще раз огляделась. Неподалеку, за пустырем, начиналась аккуратно застроенная улочка, показавшаяся мне тихой и безопасной. Только бы не пришлось далеко ходить…
И я пошла по этой улочке. Стрельба отдалялась. Вдруг я услыхала, что меня окликают, и, обернувшись, увидела какую-то женщину. Она стояла в дверях дома и делала мне знаки.
Через полчаса я тем же путем возвращалась назад, радуясь, что так быстро и удачно все сделала. Вместо сала в моей сумке лежали два шерстяных отреза.
«Если вернусь благополучно, – подумала я, – один отрез отдам хозяйке». На контрольно-пропускном пункте подвернулся грузовик, на котором я отправилась в обратный путь. Теперь меня распирало от радости. Я уже забыла, как боялась этой поездки, и строила планы на будущее: отрез я продам, вырученных денег хватит не только на сало, кое-что даже останется. Поеду снова. Буду ездить столько раз, сколько удастся. Наконец-то у меня появятся собственные деньги. Куплю полуботинки, сошью новое пальто и бабке за все смогу платить.
Кальвария встретила меня звучавшим из репродуктора хейналом. Было только двенадцать.
Я вприпрыжку мчалась домой. Поездка удалась на славу. Я была довольна собой. А бабка сразу же на меня напустилась.
– Шатаешься неведомо где полдня, а теперь явилась – есть небось захотела? Виктории два раза пришлось за водой ходить. Лежит теперь, надорвалась. Жрать-то все мастера, а работать некому. Дождешься, выставлю я тебя в один прекрасный день из дому…
Я промолчала. Очень уж редко случалось мне испытывать чувство превосходства над бабкой. Сделав вид, будто ее речь меня не касается, я поставила сумку, театральным жестом вытащила из нее два отреза прекрасной, стопроцентной бельской шерсти, расправила их и положила на стол. А сама отошла к окну – словно хотела полюбоваться на дело своих рук со стороны. Постояла с минутку, небрежно скинула пальто и, не торопясь, налила в таз воды.
Бабка замолчала на полуслове, а тетка Виктория, лежавшая на диване с компрессом на голове, даже привстала от неожиданности. Потом обе подбежали к столу и молча уставились на отрезы. Первой бросилась в наступление бабка:
– Откуда у тебя эта материя? Где стащила?
– Не волнуйся, бабушка, это не краденое. Один отрез мой, второй – хозяйкин. Сейчас я ее позову, пусть сама выбирает.
Мне пришлось подробно обо всем рассказать. Еле дослушав до конца, они принялись бурно протестовать, перекрикивая друг друга.
– Погоди, – убеждала меня Виктория, – с какой стати отдавать ей целый отрез? Вы же так не договаривались. Достаточно будет, если бабушка вернет ей деньги за сало. У нее денег куры не клюют, захочет – сама себе купит.
Я только качала головой, а затем произнесла каким-то новым, не допускающим возражения тоном:
– Как я решила, так и сделаю. Если б не хозяйка, мне бы в глаза не видать этого отреза.
В ответ я не услышала ни единого слова одобрения или упрека. Ровным счетом ничего. Их интересовала только судьба отреза. Прежде чем тема была исчерпана, бабка собралась уходить.
– Куда же вы, мама? – удивилась Виктория.
– Ясно, куда! За салом. То, что у нас дома, не годится. С чем, по-твоему, Катажине завтра ехать в Бельск?
Снова я еду в Бельск – в который уж раз? Я совсем сбилась со счету – ездила ведь ежедневно, даже в воскресенье.
Редко удавалось проделать весь путь на одной машине. Иногда надо было пересаживаться по два, по три раза. В иные дни машину случалось дожидаться часами. Меня знали уже на всех контрольно-пропускных пунктах. Сегодня опять не повезло. На первом грузовике, набитом мешками с картошкой, я доехала до Вадовиц. Там долго ждала попутную машину. А бабка даже этого не может взять в толк, злится, ей все кажется, я совершаю развлекательные прогулки.
Домой я вернулась под утро. Дверь комнаты была открыта. Я в нерешительности остановилась на пороге. В полумраке белела разобранная постель. Бабка и Виктория спали. Я сняла рюкзак, пальто, включила плитку и поставила на нее чайник, налила воды в таз. Все это я проделывала через силу, машинально. Очень скверно себя чувствовала. В пути казалось, что вот скину рюкзак – и сразу станет легче, да не тут-то было. Выдохлась. Тело ломило так, точно меня пропустили через мясорубку. Попробовала холодных картофельных оладий. Не понравились. Выпила чаю и легла в постель. Лежала, а сон не приходил. Текли минуты, стенные часы вызванивали каждую четверть часа. А я все не засыпала. За окном сперва чуть забрезжило, а потом внезапно, чуть ли не в один миг, стало совсем светло. Кто-то пробежал по дороге на станцию. Хлопнула дверь на первом этаже. Встала бабка. Прямо с постели, босиком, в своей широченной ночной рубашке, она подошла к моему рюкзаку. Развязала его, вынула материю, быстро пересчитала отрезы, убрала их в шкаф и заперла на ключ. Я подумала, что лучше притвориться спящей, и зажмурилась. Пусть бабка считает, что я сплю. Я лежала с закрытыми глазами и изо всех сил старалась не думать о минувшей ночи.
Поездка с начала до конца была неудачной и тяжелой. С утра дул пронизывающий ветер. Я продрогла еще до отъезда из Кальварии. Казалось, конца всему этому не будет. На обратном пути в пятом часу добралась до Андрыхува. Машины вдруг точно сквозь землю провалились. Регулировщицы объясняли, что, видимо, передвигается линия фронта. Попутчики не стали дожидаться и решили все вместе идти пешком в Вадовицы. Я осталась, другого выхода не было – до Кальварии путь неблизкий, а уже смеркалось. В дороге я всегда питалась тем, что брала из дому, – обычно это был хлеб со смальцем и соленые огурцы. Тяжело ждать столько времени, особенно с пустым желудком на холодном ветру. Регулировщицы периодически сменялись – лишь это вносило некоторое разнообразие. Я продрогла и мечтала хотя бы об одном глотке горячего чая.
Наконец, уже далеко за полночь, на шоссе появился одинокий грузовик. В кабине сидел только шофер. Место рядом с ним было занято каким-то ящиком. Я забралась в кузов и пристроилась там на своем рюкзаке. Поехали. Благополучно миновали Вадовицы, потом Клечу. Вдруг машина затормозила. Авария. Протекает радиатор.
Шофер отправился на поиски воды. Я осталась одна. Кабину он запер. Я боялась пустого шоссе и хотела пойти с водителем, но тот не разрешил.
Ночь была темной, ветер гнал по небу огромные свинцовые тучи, трепал брезент. Я оказалась в одиночестве посреди этой сумрачной пустыни. Знакомые предметы изменили свои очертания. Все сильнее выл ветер. Я пыталась взять себя в руки, думать о чем-нибудь приятном. Не получалось. Вдруг щелкнула ручка кабины, но я убедила себя, что это мне только почудилось. Между тем звук повторился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Но это означало бы поражение. Я еще раз огляделась. Неподалеку, за пустырем, начиналась аккуратно застроенная улочка, показавшаяся мне тихой и безопасной. Только бы не пришлось далеко ходить…
И я пошла по этой улочке. Стрельба отдалялась. Вдруг я услыхала, что меня окликают, и, обернувшись, увидела какую-то женщину. Она стояла в дверях дома и делала мне знаки.
Через полчаса я тем же путем возвращалась назад, радуясь, что так быстро и удачно все сделала. Вместо сала в моей сумке лежали два шерстяных отреза.
«Если вернусь благополучно, – подумала я, – один отрез отдам хозяйке». На контрольно-пропускном пункте подвернулся грузовик, на котором я отправилась в обратный путь. Теперь меня распирало от радости. Я уже забыла, как боялась этой поездки, и строила планы на будущее: отрез я продам, вырученных денег хватит не только на сало, кое-что даже останется. Поеду снова. Буду ездить столько раз, сколько удастся. Наконец-то у меня появятся собственные деньги. Куплю полуботинки, сошью новое пальто и бабке за все смогу платить.
Кальвария встретила меня звучавшим из репродуктора хейналом. Было только двенадцать.
Я вприпрыжку мчалась домой. Поездка удалась на славу. Я была довольна собой. А бабка сразу же на меня напустилась.
– Шатаешься неведомо где полдня, а теперь явилась – есть небось захотела? Виктории два раза пришлось за водой ходить. Лежит теперь, надорвалась. Жрать-то все мастера, а работать некому. Дождешься, выставлю я тебя в один прекрасный день из дому…
Я промолчала. Очень уж редко случалось мне испытывать чувство превосходства над бабкой. Сделав вид, будто ее речь меня не касается, я поставила сумку, театральным жестом вытащила из нее два отреза прекрасной, стопроцентной бельской шерсти, расправила их и положила на стол. А сама отошла к окну – словно хотела полюбоваться на дело своих рук со стороны. Постояла с минутку, небрежно скинула пальто и, не торопясь, налила в таз воды.
Бабка замолчала на полуслове, а тетка Виктория, лежавшая на диване с компрессом на голове, даже привстала от неожиданности. Потом обе подбежали к столу и молча уставились на отрезы. Первой бросилась в наступление бабка:
– Откуда у тебя эта материя? Где стащила?
– Не волнуйся, бабушка, это не краденое. Один отрез мой, второй – хозяйкин. Сейчас я ее позову, пусть сама выбирает.
Мне пришлось подробно обо всем рассказать. Еле дослушав до конца, они принялись бурно протестовать, перекрикивая друг друга.
– Погоди, – убеждала меня Виктория, – с какой стати отдавать ей целый отрез? Вы же так не договаривались. Достаточно будет, если бабушка вернет ей деньги за сало. У нее денег куры не клюют, захочет – сама себе купит.
Я только качала головой, а затем произнесла каким-то новым, не допускающим возражения тоном:
– Как я решила, так и сделаю. Если б не хозяйка, мне бы в глаза не видать этого отреза.
В ответ я не услышала ни единого слова одобрения или упрека. Ровным счетом ничего. Их интересовала только судьба отреза. Прежде чем тема была исчерпана, бабка собралась уходить.
– Куда же вы, мама? – удивилась Виктория.
– Ясно, куда! За салом. То, что у нас дома, не годится. С чем, по-твоему, Катажине завтра ехать в Бельск?
Снова я еду в Бельск – в который уж раз? Я совсем сбилась со счету – ездила ведь ежедневно, даже в воскресенье.
Редко удавалось проделать весь путь на одной машине. Иногда надо было пересаживаться по два, по три раза. В иные дни машину случалось дожидаться часами. Меня знали уже на всех контрольно-пропускных пунктах. Сегодня опять не повезло. На первом грузовике, набитом мешками с картошкой, я доехала до Вадовиц. Там долго ждала попутную машину. А бабка даже этого не может взять в толк, злится, ей все кажется, я совершаю развлекательные прогулки.
Домой я вернулась под утро. Дверь комнаты была открыта. Я в нерешительности остановилась на пороге. В полумраке белела разобранная постель. Бабка и Виктория спали. Я сняла рюкзак, пальто, включила плитку и поставила на нее чайник, налила воды в таз. Все это я проделывала через силу, машинально. Очень скверно себя чувствовала. В пути казалось, что вот скину рюкзак – и сразу станет легче, да не тут-то было. Выдохлась. Тело ломило так, точно меня пропустили через мясорубку. Попробовала холодных картофельных оладий. Не понравились. Выпила чаю и легла в постель. Лежала, а сон не приходил. Текли минуты, стенные часы вызванивали каждую четверть часа. А я все не засыпала. За окном сперва чуть забрезжило, а потом внезапно, чуть ли не в один миг, стало совсем светло. Кто-то пробежал по дороге на станцию. Хлопнула дверь на первом этаже. Встала бабка. Прямо с постели, босиком, в своей широченной ночной рубашке, она подошла к моему рюкзаку. Развязала его, вынула материю, быстро пересчитала отрезы, убрала их в шкаф и заперла на ключ. Я подумала, что лучше притвориться спящей, и зажмурилась. Пусть бабка считает, что я сплю. Я лежала с закрытыми глазами и изо всех сил старалась не думать о минувшей ночи.
Поездка с начала до конца была неудачной и тяжелой. С утра дул пронизывающий ветер. Я продрогла еще до отъезда из Кальварии. Казалось, конца всему этому не будет. На обратном пути в пятом часу добралась до Андрыхува. Машины вдруг точно сквозь землю провалились. Регулировщицы объясняли, что, видимо, передвигается линия фронта. Попутчики не стали дожидаться и решили все вместе идти пешком в Вадовицы. Я осталась, другого выхода не было – до Кальварии путь неблизкий, а уже смеркалось. В дороге я всегда питалась тем, что брала из дому, – обычно это был хлеб со смальцем и соленые огурцы. Тяжело ждать столько времени, особенно с пустым желудком на холодном ветру. Регулировщицы периодически сменялись – лишь это вносило некоторое разнообразие. Я продрогла и мечтала хотя бы об одном глотке горячего чая.
Наконец, уже далеко за полночь, на шоссе появился одинокий грузовик. В кабине сидел только шофер. Место рядом с ним было занято каким-то ящиком. Я забралась в кузов и пристроилась там на своем рюкзаке. Поехали. Благополучно миновали Вадовицы, потом Клечу. Вдруг машина затормозила. Авария. Протекает радиатор.
Шофер отправился на поиски воды. Я осталась одна. Кабину он запер. Я боялась пустого шоссе и хотела пойти с водителем, но тот не разрешил.
Ночь была темной, ветер гнал по небу огромные свинцовые тучи, трепал брезент. Я оказалась в одиночестве посреди этой сумрачной пустыни. Знакомые предметы изменили свои очертания. Все сильнее выл ветер. Я пыталась взять себя в руки, думать о чем-нибудь приятном. Не получалось. Вдруг щелкнула ручка кабины, но я убедила себя, что это мне только почудилось. Между тем звук повторился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134