Допрашивающие были уверены, что кто-то умышленно перерезал трос. Значит, саботаж. Мы возвращались домой совершенно убитые.
– Эх, зло берет! Пропустим по рюмочке, это поможет, – сказал Мендрас. – Очень жаль того парня, конечно. Но почему сразу саботаж? Или мы плохо работаем, мало стараемся? Человек работает хорошо, пока он страха не испытает. А уж потом и уверенность в себе теряет, и все у него из рук валится.
– Мне тоже жалко беднягу. Неизвестно, как он там. Пойду узнаю.
– Сначала зайдемте ко мне. Водка у нас есть, а дома уютнее, чем в кабаке. Жена обрадуется. Она как-то была на стройке, видела вас и с тех пор часто вспоминает. Вы ей понравились.
– Я охотно зайду, но удобно ли так, без предупреждения?
– Вы не знаете мою жену. Она такая хозяйка, что, если гость нагрянет даже среди ночи, у нее найдется, что подать на стол.
Жену Мендраса мы застали на кухне. Полная, румяная, в красивом вышитом переднике, с косынкой на голове, она прямо просилась на рекламу кулинарных изделий.
– Что же ты не сказал, что зайдет пани Катажина? Я крашу шерсть и руки у меня все в краске, даже поздороваться не могу. Проходите, пожалуйста, садитесь.
Мы выпили по рюмке. Больше не хотелось. Стоял такой зной, что и от одной рюмки закружилась голова. Пани Мендрас принесла большое блюдо с картофельными оладьями и прекрасные соленые огурцы.
– Пойду теперь в «Скорую помощь». По дороге забегу на минутку домой, чтобы бабушка не волновалась.
В «Скорой помощи» мне сказали, что раненого поместили в больницу на улице Траугутта. Я побежала туда, незаметно проскользнула мимо дежурной, увлеченной беседой с каким-то больным, разыскала хирургическое отделение и попросила сестру провести меня к дежурному врачу.
– Вот он как раз идет, в расстегнутом халате.
Я подбежала к нему.
– Простите, доктор. Сегодня к вам привезли молодого парня, попавшего в аварию на стройке. Его фамилия Роговский.
– Привезли, значит, он тут. Аварий было много, всех не упомнишь.
– Доктор, в «Скорой помощи» мне сказали, что у него пролом грудной клетки. Для меня это очень важно, я отвечаю за эту аварию и, поймите, не могу уйти, ничего не узнав.
– У меня дежурство, гражданка, справки выдают внизу. Кроме того, день посещений – завтра, придете и все узнаете.
– Человек попал в аварию на стройке, которой я руковожу. Неужели вы на моем месте могли бы спокойно ждать завтрашнего дня? Ведь я за него отвечаю.
– Если его фамилия Роговский, то у него сломана нога. Уже наложили гипс.
– Простите, но тут что-то не так. В «Скорой помощи» мне сказали, что у него пролом грудной клетки и ушибы и что его будут оперировать.
Врач взглянул на меня так, словно только сейчас меня заметил.
– Это вы меня простите. Я три ночи не спал, работаю и в больнице и в «Скорой помощи». Сейчас посмотрим, что с вашим Роговским. Пойдемте.
В комнате, где сильно пахло лекарствами, но стояли одни лишь письменные столы, врач порылся в каких-то папках, нашел нужную, посмотрел рентгеновский снимок и улыбнулся мне.
– И они вам наврали, и я. Все не так. Парню повезло – никаких переломов, только ушибы и шок. Если не будет осложнений, а их быть не должно, потому что этот ваш Роговский силен, как буйвол, то недели через две мы его выпишем.
– Большое спасибо. Не сердитесь на меня. Это моя первая авария.
– Вы начальник стройки? Никогда до сих пор не встречал женщины, занимающей такую должность.
Доктор был теперь очень любезен. Он больше не торопился и проводил меня до самого выхода.
Я возвращалась домой, заметно повеселев. Завтра с утра надо сообщить управляющему. Пусть тоже порадуется.
Следствие продолжалось. Трос отправили в политехнический институт на экспертизу. Каждого из наших людей допрашивали по нескольку раз. Все это было настолько тягостно и неприятно, что мы чувствовали себя совершенно убитыми.
Прошло дней пять, и меня вызвали в трест. Там мне сообщили, что я отстранена от работы вплоть до окончания следствия, и велели сдать дела.
Тяжело было прощаться со стройкой. Рабочие недоумевали, Мендрас ходил сам не свой, даже кричать перестал. Его, впрочем, тоже временно снимали с работы.
Когда мы уже подписали акт, на участок приехал управляющий.
– Я хотел вам сказать, что мы вас отстранили по требованию милиции. Это будто бы в интересах следствия. Мне рассказывал один управляющий из Катовиц, что у них там тоже был такой случай. Они уже убедились, что дело в плохом качестве тросов. Придется подождать результатов экспертизы. Хороший тут у вас коллектив, жаль, что так получилось. Кстати, вам, кажется, полагается отпуск. Поезжайте отдыхать, Дубинская. И вы, Мендрас, тоже. Пока вернетесь, все как раз и выяснится. И будете продолжать работать.
– Вот это другой разговор, – вмешался один из строителей. – А то мы уж хотели шум поднимать, отстаивать их.
– В политехническом институте хорошая аппаратура, с экспертизой долго тянуть не будут. Но безопасности ради… Тьфу, что это я говорю?! Порядка ради вам лучше уехать.
– Пан управляющий, я уже принял дела. Боюсь, что мне не удастся сдать их обратно в таком отличном состоянии. Я так не умею, – польстил мне мой преемник.
Я хотела попрощаться с коллективом, но мне не разрешили.
– Вы к нам вернетесь, не сомневайтесь. Это уже наша забота. С мнением коллектива теперь тоже считаются. Вы только не беспокойтесь, отдыхайте, как следует, – сказал маляр, известный по своим резким критическим выступлениям на месткоме. – А мы знаем, как надо действовать.
Я поехала в Валим, взяв перед отъездом с секретаря управляющего обещание телеграфировать мне, как только станут известны результаты экспертизы.
Люцина обрадовалась мне, как всегда. Теперь, когда дети подросли, она устроилась на работу в бухгалтерию консервного завода. Мой приезд означал, что дети будут вымыты, накормлены, что застрекочет швейная машина. Люцина с мужем смогут в субботу вечером пойти на танцы.
– Конечно, я понимаю пани Дзюню, во Вроцлаве ей лучше. Да и со здоровьем у нее неважно. Свекровь моя тоже хотя и добрая женщина, но уже мало чем может помочь. Виолетта ходит в садик, это вроде бы немного облегчает жизнь, но, с другой стороны, малыш, когда остается один, больше капризничает.
– Я сделаю, что смогу. Две недели – большой срок. Покажи, где у тебя отрезы и скажи, что нужно сшить в первую очередь.
– Сшей передники и брючки для обоих. В брюках им удобнее всего. И теплее. Ведь они все время на полу возятся. И сделай такие заплаты, как в прошлый раз.
Я взялась за работу. Утром, одев и покормив детей, я отправлялась с ними на прогулку в лес. Днем же, когда дети засыпали, садилась за шитье. По вечерам я тоже шила или помогала Люцине стирать и гладить.
– Если б не ваши с пани Дзюней приезды, я бы, наверное, совсем пропала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
– Эх, зло берет! Пропустим по рюмочке, это поможет, – сказал Мендрас. – Очень жаль того парня, конечно. Но почему сразу саботаж? Или мы плохо работаем, мало стараемся? Человек работает хорошо, пока он страха не испытает. А уж потом и уверенность в себе теряет, и все у него из рук валится.
– Мне тоже жалко беднягу. Неизвестно, как он там. Пойду узнаю.
– Сначала зайдемте ко мне. Водка у нас есть, а дома уютнее, чем в кабаке. Жена обрадуется. Она как-то была на стройке, видела вас и с тех пор часто вспоминает. Вы ей понравились.
– Я охотно зайду, но удобно ли так, без предупреждения?
– Вы не знаете мою жену. Она такая хозяйка, что, если гость нагрянет даже среди ночи, у нее найдется, что подать на стол.
Жену Мендраса мы застали на кухне. Полная, румяная, в красивом вышитом переднике, с косынкой на голове, она прямо просилась на рекламу кулинарных изделий.
– Что же ты не сказал, что зайдет пани Катажина? Я крашу шерсть и руки у меня все в краске, даже поздороваться не могу. Проходите, пожалуйста, садитесь.
Мы выпили по рюмке. Больше не хотелось. Стоял такой зной, что и от одной рюмки закружилась голова. Пани Мендрас принесла большое блюдо с картофельными оладьями и прекрасные соленые огурцы.
– Пойду теперь в «Скорую помощь». По дороге забегу на минутку домой, чтобы бабушка не волновалась.
В «Скорой помощи» мне сказали, что раненого поместили в больницу на улице Траугутта. Я побежала туда, незаметно проскользнула мимо дежурной, увлеченной беседой с каким-то больным, разыскала хирургическое отделение и попросила сестру провести меня к дежурному врачу.
– Вот он как раз идет, в расстегнутом халате.
Я подбежала к нему.
– Простите, доктор. Сегодня к вам привезли молодого парня, попавшего в аварию на стройке. Его фамилия Роговский.
– Привезли, значит, он тут. Аварий было много, всех не упомнишь.
– Доктор, в «Скорой помощи» мне сказали, что у него пролом грудной клетки. Для меня это очень важно, я отвечаю за эту аварию и, поймите, не могу уйти, ничего не узнав.
– У меня дежурство, гражданка, справки выдают внизу. Кроме того, день посещений – завтра, придете и все узнаете.
– Человек попал в аварию на стройке, которой я руковожу. Неужели вы на моем месте могли бы спокойно ждать завтрашнего дня? Ведь я за него отвечаю.
– Если его фамилия Роговский, то у него сломана нога. Уже наложили гипс.
– Простите, но тут что-то не так. В «Скорой помощи» мне сказали, что у него пролом грудной клетки и ушибы и что его будут оперировать.
Врач взглянул на меня так, словно только сейчас меня заметил.
– Это вы меня простите. Я три ночи не спал, работаю и в больнице и в «Скорой помощи». Сейчас посмотрим, что с вашим Роговским. Пойдемте.
В комнате, где сильно пахло лекарствами, но стояли одни лишь письменные столы, врач порылся в каких-то папках, нашел нужную, посмотрел рентгеновский снимок и улыбнулся мне.
– И они вам наврали, и я. Все не так. Парню повезло – никаких переломов, только ушибы и шок. Если не будет осложнений, а их быть не должно, потому что этот ваш Роговский силен, как буйвол, то недели через две мы его выпишем.
– Большое спасибо. Не сердитесь на меня. Это моя первая авария.
– Вы начальник стройки? Никогда до сих пор не встречал женщины, занимающей такую должность.
Доктор был теперь очень любезен. Он больше не торопился и проводил меня до самого выхода.
Я возвращалась домой, заметно повеселев. Завтра с утра надо сообщить управляющему. Пусть тоже порадуется.
Следствие продолжалось. Трос отправили в политехнический институт на экспертизу. Каждого из наших людей допрашивали по нескольку раз. Все это было настолько тягостно и неприятно, что мы чувствовали себя совершенно убитыми.
Прошло дней пять, и меня вызвали в трест. Там мне сообщили, что я отстранена от работы вплоть до окончания следствия, и велели сдать дела.
Тяжело было прощаться со стройкой. Рабочие недоумевали, Мендрас ходил сам не свой, даже кричать перестал. Его, впрочем, тоже временно снимали с работы.
Когда мы уже подписали акт, на участок приехал управляющий.
– Я хотел вам сказать, что мы вас отстранили по требованию милиции. Это будто бы в интересах следствия. Мне рассказывал один управляющий из Катовиц, что у них там тоже был такой случай. Они уже убедились, что дело в плохом качестве тросов. Придется подождать результатов экспертизы. Хороший тут у вас коллектив, жаль, что так получилось. Кстати, вам, кажется, полагается отпуск. Поезжайте отдыхать, Дубинская. И вы, Мендрас, тоже. Пока вернетесь, все как раз и выяснится. И будете продолжать работать.
– Вот это другой разговор, – вмешался один из строителей. – А то мы уж хотели шум поднимать, отстаивать их.
– В политехническом институте хорошая аппаратура, с экспертизой долго тянуть не будут. Но безопасности ради… Тьфу, что это я говорю?! Порядка ради вам лучше уехать.
– Пан управляющий, я уже принял дела. Боюсь, что мне не удастся сдать их обратно в таком отличном состоянии. Я так не умею, – польстил мне мой преемник.
Я хотела попрощаться с коллективом, но мне не разрешили.
– Вы к нам вернетесь, не сомневайтесь. Это уже наша забота. С мнением коллектива теперь тоже считаются. Вы только не беспокойтесь, отдыхайте, как следует, – сказал маляр, известный по своим резким критическим выступлениям на месткоме. – А мы знаем, как надо действовать.
Я поехала в Валим, взяв перед отъездом с секретаря управляющего обещание телеграфировать мне, как только станут известны результаты экспертизы.
Люцина обрадовалась мне, как всегда. Теперь, когда дети подросли, она устроилась на работу в бухгалтерию консервного завода. Мой приезд означал, что дети будут вымыты, накормлены, что застрекочет швейная машина. Люцина с мужем смогут в субботу вечером пойти на танцы.
– Конечно, я понимаю пани Дзюню, во Вроцлаве ей лучше. Да и со здоровьем у нее неважно. Свекровь моя тоже хотя и добрая женщина, но уже мало чем может помочь. Виолетта ходит в садик, это вроде бы немного облегчает жизнь, но, с другой стороны, малыш, когда остается один, больше капризничает.
– Я сделаю, что смогу. Две недели – большой срок. Покажи, где у тебя отрезы и скажи, что нужно сшить в первую очередь.
– Сшей передники и брючки для обоих. В брюках им удобнее всего. И теплее. Ведь они все время на полу возятся. И сделай такие заплаты, как в прошлый раз.
Я взялась за работу. Утром, одев и покормив детей, я отправлялась с ними на прогулку в лес. Днем же, когда дети засыпали, садилась за шитье. По вечерам я тоже шила или помогала Люцине стирать и гладить.
– Если б не ваши с пани Дзюней приезды, я бы, наверное, совсем пропала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134