Машина тронулась. Разговор не клеился, его поддерживал один только Сковронский. Жена его не проронила ни слова. Потом замолчал и он.
Через некоторое время, преодолев смущение, я завела с водителем разговор о достоинствах и недостатках встречных машин. На автостраде оказалось, что наш, уже не первой молодости, «опель» развивает большую скорость.
– А знаете, у меня мотоцикл НСУ. Неплохой. В этом году я уже наездила на нем тысячу километров.
– Мой сын мечтает о мотоцикле. Второй год собирает деньги. Но он хочет «Яву».
– Вы сами водите? – удивился Сковронский.
– Сама.
– Должен признаться, что в жизни не видал женщины за рулем мотоцикла.
– Просто вам не попадались. У нас ведь вообще мало мотоциклов.
Сковронская кивком головы ответила на несколько обращенных к ней вопросов и продолжала упорно молчать.
В Болеславце машина остановилась у двухэтажного дома, где жили Сковронские. Они сделали во Вроцлаве много покупок – весь багажник был забит свертками и пакетами.
Я должна была сразу ехать к месту работы в село Михов. Там уже более двух лет восстанавливали фабрику технического фарфора. Мне предстояло завершить восстановительные работы.
Я ждала в машине. Все пакеты уже выгрузили и снесли в квартиру Сксвронских. Время шло, а мы все стояли. Водитель закурил сигарету.
– Мы ждем кого-нибудь?
– Да, начальник поедет с нами.
– Зачем? Ведь уже седьмой час, уговорите его, пусть останется дома!
– Вы его не знаете. Раз он сказал – спорить бесполезно.
Наконец появился Сковронский и извинился за задержку: дома его ждал посетитель.
– Зачем вам ехать? Уже поздно. Мне, право же, неловко доставлять вам столько хлопот. Я прекрасно доберусь сама, а пан Сташек скажет мне, к кому там обратиться.
– Это исключено. Поехали, пан Сташек, – решительно пресек мои уговоры Сковронский.
Мы выбрались из Болеславца и поехали лесом. В воздухе пахло нагретой хвоей. Изредка попадались дома. Они казались брошенными, нежилыми. Вскоре надпись на дорожном столбе указала, что мы приближаемся к цели. Вдоль дороги потянулись ряды хат, потом большие дома, но все, как один, пустые. Нигде ни души, даже собак не видно.
– В этой деревне никто не живет: земля плохая, заработков поблизости никаких. На стройку рабочие приезжают из другой деревни. Вы будете жить у лесничего. Там у нас две комнаты, телефон. Готовить будет хозяйка.
– Оказывается, управляющий правду сказал. Здесь настоящая ссылка, а я сюда попала в наказание. Жаль, что есть телефон, – попыталась я шутить, – уж лучше бы не было никакой связи с внешним миром.
Мы подъехали к красивому двухэтажному дому, окруженному молодыми хвойными деревцами. Навстречу выбежала белая лохматая собака. Вслед за ней из дома вышел высокий молодой человек.
– Роман! По какому случаю пожаловал в такой поздний час?
– Привез вам жиличку. Начальника строительства. Знакомьтесь.
– Подольский моя фамилия. Добрый вечер, – улыбнулся хозяин и, здороваясь с шофером, добавил: – Мы очень рады. Но боюсь, вы у нас долго не выдержите. Тут ведь никого кругом. Только лес да мы с женой.
Он повел нас в дом; на пороге остановился и крикнул:
– Камила, иди посмотри, какие у нас гости!
Мы вошли в чистенькую переднюю, а оттуда в комнату, где стоял длинный узкий стол, накрытый пестрой скатертью, стулья и буфет у стены.
– Жена очень вам обрадуется… – начал Подольский.
– Еще бы! Представляю, – перебил его Сковронский, – вы не знаете, какие я тут всякий раз слышу причитания. Она его с утра до ночи изводит. «Не могу я тут одна, – Сковронский передразнил женский голос, – к маме уеду». Мариан ей: «Почему одна? А я что, не человек, что ли?» А она свое: «Мне женщина нужна, я с женщиной хочу поговорить, разве ж ты знаешь, какие платья теперь в моде?»
– Камила! – позвал снова Подольский. – Выходи, сама доскажешь остальное. А то тут Роман за тебя старается.
Вошла Камила, радостно улыбаясь.
– До чего ж я рада! Вы к нам надолго или только на сегодня?
– Надолго.
– Чудесно, – она подбежала и расцеловала меня в обе щеки. – Я не люблю расставаний.
Камила была молодая женщина лет двадцати с небольшим, полненькая, с толстой косой, светло-голубыми глазами, ямочками на щеках и ярким румянцем. Муж был на несколько лет ее старше, намного выше ростом и худой, но такой же светлый, как она. Он все больше помалкивал, чувствовалось, что в семье верховодит Камила.
Она тут же собрала нам ужин, следила, чтобы мы ели, и говорила без умолку:
– Ему кажется, что если человек сыт, да к тому же не гол, как сокол, то он должен быть счастлив, А здесь тоскливо, прямо хоть вой! Кругом лес да лес. Целый год не с кем слова сказать. С Марианом говорить бессмысленно: что ни скажешь, он всегда согласен, потому что все равно не слушает, думает о своем.
После ужина Сковронский, который почти все время молчал, исподтишка наблюдая за мной, встал и начал прощаться.
– Как, вы уже уезжаете? – расстроилась Камила. – Зачем? Лучше переночуйте у нас. Гроза собирается, в лесу опасно.
– Надо ехать, Камила. Я загляну к вам дня через два. Завтра утром у меня, к сожалению, дела в Болеславце. Спокойной ночи. Не скучайте и заботьтесь о Катажине.
Машина уехала. Мы с Камилой стояли на крылечке.
– Давайте говорить друг другу «ты», – предложила она. – Это удобнее и приятнее. Мариан! Ты давай тоже! Иди сюда…
Я с удовольствием согласилась.
– Разве это женская профессия – техник-строитель? В газетах писали, что женщины работают каменщиками, трактористками – тоже, по-моему, странно. А уж женщина на такой стройке?! Ты, верно, впервые в подобном захолустье? – болтала Камила, не дожидаясь ответа. – До ближайших соседей – три километра. До магазина столько же. Иногда так надоедает все это, что я готова бежать, куда глаза глядят. Но, в общем, жить здесь можно. С продуктами забот нету: деревня, правда, далеко, но нам все приносят.
На улице посвежело, мы вернулись в комнату и снова сели за стол. Было тихо и покойно. Верхний свет после ужина погасили, и теперь комнату освещала небольшая настольная лампа с зеленым абажуром.
– Мариан уперся, – продолжала рассказывать Камила, – и ни за что не хочет отсюда уезжать. Надеется, что с пуском завода здесь начнется новая жизнь. Правда, только благодаря стройке нам провели электричество. Всего два года назад мы еще керосиновой лампой пользовались – из-за одного дома не хотели вести линию. А как началась стройка, сразу подключили. Ну, пошли спать. Надеюсь, тебе у нас понравится. Завтра день большой, успеем наговориться.
Мариан Подольский, молча сидевший с нами все это время, теперь встал, выглянул в окно, покачал головой:
– Погода завтра будет неважная. Спокойной ночи! – и вышел.
Камила ввела меня в комнатку на втором этаже и зажгла свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Через некоторое время, преодолев смущение, я завела с водителем разговор о достоинствах и недостатках встречных машин. На автостраде оказалось, что наш, уже не первой молодости, «опель» развивает большую скорость.
– А знаете, у меня мотоцикл НСУ. Неплохой. В этом году я уже наездила на нем тысячу километров.
– Мой сын мечтает о мотоцикле. Второй год собирает деньги. Но он хочет «Яву».
– Вы сами водите? – удивился Сковронский.
– Сама.
– Должен признаться, что в жизни не видал женщины за рулем мотоцикла.
– Просто вам не попадались. У нас ведь вообще мало мотоциклов.
Сковронская кивком головы ответила на несколько обращенных к ней вопросов и продолжала упорно молчать.
В Болеславце машина остановилась у двухэтажного дома, где жили Сковронские. Они сделали во Вроцлаве много покупок – весь багажник был забит свертками и пакетами.
Я должна была сразу ехать к месту работы в село Михов. Там уже более двух лет восстанавливали фабрику технического фарфора. Мне предстояло завершить восстановительные работы.
Я ждала в машине. Все пакеты уже выгрузили и снесли в квартиру Сксвронских. Время шло, а мы все стояли. Водитель закурил сигарету.
– Мы ждем кого-нибудь?
– Да, начальник поедет с нами.
– Зачем? Ведь уже седьмой час, уговорите его, пусть останется дома!
– Вы его не знаете. Раз он сказал – спорить бесполезно.
Наконец появился Сковронский и извинился за задержку: дома его ждал посетитель.
– Зачем вам ехать? Уже поздно. Мне, право же, неловко доставлять вам столько хлопот. Я прекрасно доберусь сама, а пан Сташек скажет мне, к кому там обратиться.
– Это исключено. Поехали, пан Сташек, – решительно пресек мои уговоры Сковронский.
Мы выбрались из Болеславца и поехали лесом. В воздухе пахло нагретой хвоей. Изредка попадались дома. Они казались брошенными, нежилыми. Вскоре надпись на дорожном столбе указала, что мы приближаемся к цели. Вдоль дороги потянулись ряды хат, потом большие дома, но все, как один, пустые. Нигде ни души, даже собак не видно.
– В этой деревне никто не живет: земля плохая, заработков поблизости никаких. На стройку рабочие приезжают из другой деревни. Вы будете жить у лесничего. Там у нас две комнаты, телефон. Готовить будет хозяйка.
– Оказывается, управляющий правду сказал. Здесь настоящая ссылка, а я сюда попала в наказание. Жаль, что есть телефон, – попыталась я шутить, – уж лучше бы не было никакой связи с внешним миром.
Мы подъехали к красивому двухэтажному дому, окруженному молодыми хвойными деревцами. Навстречу выбежала белая лохматая собака. Вслед за ней из дома вышел высокий молодой человек.
– Роман! По какому случаю пожаловал в такой поздний час?
– Привез вам жиличку. Начальника строительства. Знакомьтесь.
– Подольский моя фамилия. Добрый вечер, – улыбнулся хозяин и, здороваясь с шофером, добавил: – Мы очень рады. Но боюсь, вы у нас долго не выдержите. Тут ведь никого кругом. Только лес да мы с женой.
Он повел нас в дом; на пороге остановился и крикнул:
– Камила, иди посмотри, какие у нас гости!
Мы вошли в чистенькую переднюю, а оттуда в комнату, где стоял длинный узкий стол, накрытый пестрой скатертью, стулья и буфет у стены.
– Жена очень вам обрадуется… – начал Подольский.
– Еще бы! Представляю, – перебил его Сковронский, – вы не знаете, какие я тут всякий раз слышу причитания. Она его с утра до ночи изводит. «Не могу я тут одна, – Сковронский передразнил женский голос, – к маме уеду». Мариан ей: «Почему одна? А я что, не человек, что ли?» А она свое: «Мне женщина нужна, я с женщиной хочу поговорить, разве ж ты знаешь, какие платья теперь в моде?»
– Камила! – позвал снова Подольский. – Выходи, сама доскажешь остальное. А то тут Роман за тебя старается.
Вошла Камила, радостно улыбаясь.
– До чего ж я рада! Вы к нам надолго или только на сегодня?
– Надолго.
– Чудесно, – она подбежала и расцеловала меня в обе щеки. – Я не люблю расставаний.
Камила была молодая женщина лет двадцати с небольшим, полненькая, с толстой косой, светло-голубыми глазами, ямочками на щеках и ярким румянцем. Муж был на несколько лет ее старше, намного выше ростом и худой, но такой же светлый, как она. Он все больше помалкивал, чувствовалось, что в семье верховодит Камила.
Она тут же собрала нам ужин, следила, чтобы мы ели, и говорила без умолку:
– Ему кажется, что если человек сыт, да к тому же не гол, как сокол, то он должен быть счастлив, А здесь тоскливо, прямо хоть вой! Кругом лес да лес. Целый год не с кем слова сказать. С Марианом говорить бессмысленно: что ни скажешь, он всегда согласен, потому что все равно не слушает, думает о своем.
После ужина Сковронский, который почти все время молчал, исподтишка наблюдая за мной, встал и начал прощаться.
– Как, вы уже уезжаете? – расстроилась Камила. – Зачем? Лучше переночуйте у нас. Гроза собирается, в лесу опасно.
– Надо ехать, Камила. Я загляну к вам дня через два. Завтра утром у меня, к сожалению, дела в Болеславце. Спокойной ночи. Не скучайте и заботьтесь о Катажине.
Машина уехала. Мы с Камилой стояли на крылечке.
– Давайте говорить друг другу «ты», – предложила она. – Это удобнее и приятнее. Мариан! Ты давай тоже! Иди сюда…
Я с удовольствием согласилась.
– Разве это женская профессия – техник-строитель? В газетах писали, что женщины работают каменщиками, трактористками – тоже, по-моему, странно. А уж женщина на такой стройке?! Ты, верно, впервые в подобном захолустье? – болтала Камила, не дожидаясь ответа. – До ближайших соседей – три километра. До магазина столько же. Иногда так надоедает все это, что я готова бежать, куда глаза глядят. Но, в общем, жить здесь можно. С продуктами забот нету: деревня, правда, далеко, но нам все приносят.
На улице посвежело, мы вернулись в комнату и снова сели за стол. Было тихо и покойно. Верхний свет после ужина погасили, и теперь комнату освещала небольшая настольная лампа с зеленым абажуром.
– Мариан уперся, – продолжала рассказывать Камила, – и ни за что не хочет отсюда уезжать. Надеется, что с пуском завода здесь начнется новая жизнь. Правда, только благодаря стройке нам провели электричество. Всего два года назад мы еще керосиновой лампой пользовались – из-за одного дома не хотели вести линию. А как началась стройка, сразу подключили. Ну, пошли спать. Надеюсь, тебе у нас понравится. Завтра день большой, успеем наговориться.
Мариан Подольский, молча сидевший с нами все это время, теперь встал, выглянул в окно, покачал головой:
– Погода завтра будет неважная. Спокойной ночи! – и вышел.
Камила ввела меня в комнатку на втором этаже и зажгла свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134