Она наблюдает за соседкой, которая вышла на балкон покурить, и засыпает. Она сидит, откинувшись назад, с открытым ртом, руки неподвижно лежат на коленях. Кажется, белые простыни, висящие слева и справа от нее, сейчас накроют ее с головой, как покойницу. Но тут старушка очнулась и тут же потянулась к своим вещичкам, проверить, не высохли ли они наконец. Потрясающая картина. Покойница пробуждается и легким прикосновением к погребальному покрывалу отодвигает в очередной раз свою реальную смерть, оставляя ее до лучших времен. Курильщица принялась уже за вторую сигарету. Она чувствует, что за ней наблюдают, и от этого, похоже, впадает в тихую ярость. При этом поблизости нет никого, на кого она могла бы вылить свое раздражение. Она бросает в пустоту гневные взгляды, в которых светится унылая тоска, и нервно пыхтит своей сигаретой. Чуть позже я сам попадаюсь в сети своего собственного безумия. По дороге в уборную я застреваю в коридоре перед зеркалом и вдруг понимаю, что у меня опять лицо одиннадцатилетнего мальчика. Опять передо мною это лицо мучнисто-белого цвета, круглое, как луна, светлые волосы, водянистые голубые глаза, пересохшие слипающиеся губы с потрескавшейся кожей, во рту неприятный привкус, который никуда не девается, кожа на голове постоянно чешется, язык не шевелится, и только маленькие лунные глазки испуганно смотрят по сторонам, а в них одни сплошные вопросы. Когда начнутся мучения? Откуда их ждать? Кто сегодня будет смеяться надо мной? Кто из сверстников подойдет сегодня ко мне и крикнет: «Растянулась рожа в блин, получился жирный евин»? Кто дернет меня за мой дурацкий свитер и отпустит какую-нибудь шуточку по поводу моей одежды? Неужели опять я пойду домой и сяду, как сейчас, на диван и буду сидеть до тех пор, пока не пройдет наваждение? Нет, с таким лицом я не могу показаться фрау Балькхаузен. Вся забитость, затурканность, пришибленность моего детства возвращается ко мне, проходя через меня все снова и снова, вдавливая меня в диван, с которого я не могу подняться уже в течение часа. Потом я все-таки поднимаюсь и открываю шкаф. Теперь в моей комнате как минимум два странных предмета: открытый шкаф и я. Моя рука тянется к стопке белья, выглаженного еще Лизой. Я трогаю его, как та женщина на балконе. Я вынимаю себе полотенце и какое-то время немножко ношу его по квартире. Я чувствую, что устал, как та женщина на балконе, и ложусь на диван, подсунув под голову сложенное полотенце. От полотенца пахнет Лизой, и это помогает мне заснуть. Я сплю почти час. Призрак с мальчишеским лицом исчезает.
От затяжных дождей река вышла из берегов. Широкие прибрежные газоны залиты водой. Сходни на причале сняты, за каменным парапетом несутся бешеные потоки, теснясь и толкаясь. Фрау Балькхаузен стоит рядом с пожарной машиной и наблюдает за тем, как пожарники закладывают подвальные окна в некоторых домах мешками с песком. Платье у нее землисто-серого цвета, и выглядит она как-то затравленно. Ссутулившись и явно смущаясь, она отводит взгляд в сторону, когда я подхожу к ней и здороваюсь. Сначала мы решаем пройтись, но потом выясняем, что нам обоим нравится смотреть на бурливую реку. Мы садимся на скамейку и смотрим на мутно-желтую воду. Помолчав, фрау Балькхаузен начинает рассказывать мне о своей проблеме, которая сводится к тому, что ей скучно.
– За что бы я ни принималась, – говорит фрау Балькхаузен, – я заранее знаю, что на меня обязательно рано или поздно нападет тоска. Скорее рано, чем поздно. В последнее время мне совсем уже тошно стало, и я поняла, с этим надо что-то делать… И тут я встретила вас. Я вздрагиваю. Хорошо, что фрау Балькхаузен этого не замечает.
– А какого типа скука вас беспокоит? – спрашиваю я. – Индивидуально-частного порядка или общественно-массового?
– Что значит «индивидуально-частного порядка»? – спрашивает фрау Балькхаузен.
– У вас не бывает такого ощущения, – спрашиваю я, – когда вы находитесь наедине с собою, будто скука возникает у вас внутри, а вы ничего не можете с нею поделать, вы просто начинаете резко чувствовать этот неожиданный очаг воспаления?
– Точно, точно. Такой совершенно неожиданный очаг воспаления.
– Это называется скука индивидуально-частного порядка. А бывает еще по-другому: вот вы находитесь среди людей, в театре, например, или в бассейне, или еще где, вы общаетесь с людьми, вы довольны, потому что вы, собственно говоря, и пошли в театр или бассейн для того, чтобы приятно пообщаться и развлечься. Но потом вам вдруг начинает казаться, что все это развлечение на самом деле не развлечение, а одна сплошная скука.
– Точно! Именно так у меня и бывает! – говорит фрау Балькхаузен. – И это мне больше всего не нравится. У меня постоянно такое. Встречаюсь со знакомыми, всё хорошо, весело, приятно, а потом вдруг раз – и я чувствую, что на самом деле меня все это нисколько не занимает, что все как бы проходит мимо, не цепляет. Жуткое чувство! Это индивидуально-частная скука или общественно-массовая, как вы считаете?
Все шло как на хорошем сеансе психотерапии, и мне уже не остановить ни фрау Балькхаузен, ни себя.
– А вот когда у вас был последний приступ скуки, что вы почувствовали сначала – свою собственную опустошенность или пустоту окружающих?
– Последний приступ… Э-э-э… Как вам сказать… – замялась фрау Балькхаузен. – Сейчас… Это когда я ездила в Тюбинген… Это вообще был кошмар… Мне даже стыдно вспоминать.
– Вы ездили туда одна? – спрашиваю я и вытираю пот, выступивший на лбу наверное, от смущения. Фрау Балькхаузен внимательно смотрит на меня. Мне кажется, она думает, что это у меня от серьезного подхода к делу и внутреннего напряжения.
– Нет, – говорит фрау Балькхаузен, – я ездила туда с моим другом. Он где-то вычитал, что в Тюбингене сейчас проходит большая выставка импрессионистов. Я сразу же сказала: едем! Импрессионисты! Это же здорово! Наконец-то мы сможем увидеть оригиналы! Мы оба были очень рады. Мы решили поехать с ночевкой, чтобы сходить на выставку еще и на следующий день. Ведь когда перед тобою шедевры, разве разглядишь всё с одного раза, правда? Ну вот. Мы поехали, ехали-ехали, несколько часов, пришли на выставку. Прямо в начале зала, справа, висит картина… как же она называется… «Урожай» или что-то в этом роде, неважно, такой чудный летний пейзаж, да вы наверняка знаете! И тут на меня напала такая тоска, такая скука! Я подумала про себя: вот тебе и Сезанн. Посмотрела налево, а там тоже летний пейзаж, названия уже не помню, и я подумала: да такие картинки сейчас висят в каждом классе или у секретарш, кому теперь это нужно?! Гладкие картинки для украшения приемных! Такая скучища, что на меня прямо как паралич напал, стою и шагу не могу шагнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41