У него носки в полосочку и узкий обтягивающий свитер. Я уже заметил, что многие больные люди любят носить такие вещи. Работники хозтоваров прекрасно видят, что прохожие проявляют гораздо больше интереса к мальчику, чем к новой торговой точке. Мне нравится его счастливое пустое лицо и то, что он пустился в свой незатейливый медвежий пляс, чтобы выразить, как он доволен жизнью. Все мучаются, не знают, куда себя деть, и только мальчик-инвалид купается в лучах счастья от собственной ненормальности. Я беру себе второй бутерброд с колбасой. Олигофрен решил угоститься шампанским, но какая-то немолодая женщина, видимо его мать, резко отобрала у него стаканчик. Он нисколько не обижается на эти строгости и продолжает танцевать себе дальше. Ко мне подходит продавщица и спрашивает, не хочу ли я заглянуть в отдел подарков. С удовольствием, говорю я и злюсь, что так легко дал отвлечь себя от того, что меня занимает. Но тут со спины на меня набрасывается Сюзанна и выручает из неловкого положения.
– Ну надо лее, то по сто лет не видимся, а то встречаемся чуть не каждые пять минут! – радостно говорит Сюзанна и втискивается между мною и продавщицей.
– Н-да, ни в чем мы меры не знаем, – говорю я и протягиваю ей шампанское.
– Куда двигаешься? – спрашивает Сюзанна.
– Я не двигаюсь, я стою и думаю, что делать: пойти как человек обедать или остаться тут и подзаправиться как следует на халяву.
– Похоже, не ты один, кто решает эту проблему века.
– Tы тоже?
– Нет, – говорит Сюзанна, – я иду в «Нудельхольц». Пошли со мной?
– Это что, кафе?
– Да, очень милое и совсем недорогое.
Я возвращаю свое шампанское продавщице и ухожу вместе с Сюзанной.
– У меня там свой столик, они его для меня держат, потому что я два-три раза в неделю обязательно у них обедаю.
Мне удается незаметно просунуть руку в свою матерчатую сумку и утолкать на самое дно контрольные башмаки, потому что мне совершенно не хочется говорить о своей работе, во всяком случае сейчас. Сюзанна сегодня в облегающей блузке и элегантной серой юбке с черными пуговичками сбоку. За последние годы Сюзанна как-то раздалась в груди, а между передними зубами образовались щели. Бодрым, энергичным шагом она устремилась вперед, понося на ходу своих коллег:
– Ты себе не представляешь, какие зануды и придурки эти адвокаты!
Я обратил внимание на молодую парочку с коляской. Они сидят на корточках рядом с коляской и поедают сосиску, пустив ее по кругу. Краем глаза я вижу, как у Сюзанны во рту движется язык: слева направо и обратно – справа налево. Сюзанна никогда не смыкает губ полностью, даже если молчит. Гневные тирады придают ее лицу какую-то оформленность и жесткость. «Нудельхольц» оказался маленьким и довольно тесным кафе. Вытянутое длинной кишкой, оно вмещало в себя десятка два столиков, из которых добрая половина сейчас была занята. Мы садимся поближе к окошку, и я углубляюсь в меню. Сюзанна все еще продолжает поносить своих адвокатов. Я наблюдаю за пожилым мужчиной, сидящим за соседним столиком. У него упала картофелина, и теперь он пытается закатить ее ногой под стол. Интересно, сменит ли Сюзанна пластинку, если обратить ее внимание на пожилого мужчину? Вместо этого Сюзанна сама вдруг говорит мне:
– Если ты уже выбрал, закрой меню, чтобы дать понять официанту, что он уже может к нам подойти.
Я послушно закрываю меню. Взгляд мой по-прежнему прикован к картофелине. Уже через минуту Сюзанна извиняется:
– Прости меня за эти наставления. Просто сегодня на мою бедную голову свалилось слишком много гадостей.
– Да ладно, – небрежно говорю я.
Сюзанна пьет воду и смотрит на прохожих за окном.
– Несчастье основной массы, – говорит она (прямо так и сказала: несчастье основной массы, что меня очень удивило), – состоит в том, что этим бедным людям за всю жизнь не попадается ни одного сколько-нибудь значительного человека.
Я согласно киваю и тоже прикладываюсь к своему бокалу с водой.
– Ведь все эти Венцели, Шротхоффы, Зайдели (Венцель – один из ее коллег), – говорит Сюзанна, – они общаются только с такими же Венцелями, Шротхоффами и Зайделями, и в результате мы имеем апофеоз посредственности.
Я демонстрирую полную солидарность с этим суждением.
Сюзанна заказывает пасту, я удовлетворяюсь более дешевым ризотто.
– При этом я сама совершенно не защищена от посредственности, – говорит Сюзанна, – хотя я изо всех сил стараюсь держаться подальше от всей этой пошлости. Иногда вечерами сижу на кровати и чуть не плачу оттого, что мне никогда уже больше не работать в театре. У меня есть подруга Криста, так у нее то же самое. Чего только она не хотела сделать в жизни! Хотела пойти учиться, заниматься философией, ездить по свету. И что теперь? Теперь она сидит в своей квартире на берегу какого-то вонючего озера и читает телевизионную программу. А посмотри на Мартину! Она тратит все деньги на шмотки и косметику, привязалась к какому-то молодому мужику, которому она и даром не нужна не то что как женщина, а даже как кухарка. А Химмельсбах?! Ты ведь его, кажется, знаешь?
Я согласно киваю.
– Химмельсбах – это вообще тихий ужас! – продолжает Сюзанна, все больше расходясь. – Каким он мне казался необыкновенным! Еще бы, фотограф, работает в Париже, хочет публиковаться в европейских журналах! И где он теперь?
– Я тут его видел мельком, – говорю я, – кажется, дела у него так себе.
– Кошмар! – восклицает Сюзанна. – Вокруг меня тоже одна сплошная посредственность.
Я уже чувствую, что еще минута – и Сюзанна примется за меня, скажет, что и ты, мол, дружок, ничего собою не представляешь. Но вместо этого она переходит на каких-то неведомых мне германисток, которые работают у нее в конторе секретаршами.
– Tbl бы послушал их разговоры! Такое впечатление, что они уже родились на свет секретаршами.
Я бы с удовольствием сделал Сюзанне какой-нибудь комплимент, но боюсь, что она воспримет это как попытку утешить ее. Сюзанна вздыхает и смотрит на свои бусы из тускловатого искусственного жемчуга.
– Хорошо, что мне сегодня еще надо работать, а то бы я сейчас напилась.
– В смысле? – осторожно спрашиваю я.
– Мне хочется напиться, потому что все надоело до чертиков.
– А как ты себе представляешь в реальности, – спрашиваю я, – единение масс с примечательными личностями? Каким образом ты думаешь все это обустроить – чтобы массы регулярно общались с личностями?
Сюзанна смотрит на меня.
– Ты что, хочешь поселить в каждый дом по одному выдающемуся гражданину или выдающейся гражданке и чтобы у них были свои часы приема, ежедневно с десяти до часу, кроме четверга? Или лучше запускать раз в неделю выдающихся граждан в районные управы, чтобы они проводили разъяснительную работу среди населения относительно того, что такое выдающаяся личность и как приобщиться к избранным?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41