- подняв каштановую головку от глянцевой страницы, спросила Ангел-Рая.
- Да черную сумочку, - ответил растерянно Фима. - Там книжка, мне нужен "Наружный" на букву "Н".
- Господи, да я его наизусть помню: двести пятьдесят четыре шестьсот семь.
Повторяя номер, Фима подошел к снятой и лежащей, тоже уютно - на бочку - телефонной трубке. Несколько мгновений он смотрел на эту трубку, потом осторожно поднял ее. В ней слышны были совершенно естественные, на разных звуковых планах голоса. На ближнем плане переливался и звенел умоляющим колокольчиком (она к кому-то обращалась) небесный голос жены.
- Але, - сказал он, - двести пятьдесят четыре шестьсот семь.
- Ты мой золотой, - нежно проговорила она. - Все, записала. Чмок!
- А ты...
Он хотел сказать - зачем тебе книжка-то была, ты ж этот номер наизусть помнишь... но сдержался...
- Я в Духовном центре, не волнуйся, меня Агриппа довезет. А ты ложись, Васенька, тебе ведь завтра рано...
Когда, опустив трубку на рычаг, Фима зашел в спальню, Ангел-Рая уже спала, неслышно и кротко.
Несколько минут он тупо смотрел на нее, пытаясь постичь...
Бросил это, вздохнул и пошел чистить зубы.
глава 27
Темно-серый новенький "даятсу-апплауз" мчал по шоссе Иерусалим Тель-Авив.
Ури Бар-Ханина, ведущий программист американо-израильского концерна, вез своего шурина Борю Кагана на собеседование по поводу устройства на работу в некую фирму по производству сверхчувствительных оптических приборов.
Говоря иными словами, с огромным трудом и благодаря своему безупречному авторитету Юрику удалось добыть для Бори вполне достойную должность с удовлетворительным окладом. И сейчас он страшно волновался - как бы кретин Боря не ляпнул на собеседовании чего-нибудь непотребного, в своем духе и в соответствии со своими взглядами и пристрастиями.
- Главное, помалкивай, - повторял он Боре, - отвечай доброжелательно и односложно, но с достоинством. И придерживай свой поганый язык... Это вообще-то наш филиал, хотя почему-то они предпочитают называть себя американской фирмой.
- Я тебя умоляю, - рассеянно заметил на это Боря, - если они этот ебаный восточный эмират называют западным и демократическим государством...
Они уже спустились по серпантину Иерусалимского коридора и мчались распахнутой во всю ширь ослепительной долиной Аялона. По обеим сторонам дороги на желтых скошенных полях рядками были расставлены аккуратные кубики сена, и вдали урчала крошечная сенокосилка.
Юрик опустил боковое стекло и глубоко вдохнул душистый сенной ветер.
- Боже мой! - проговорил он. - Как я люблю Аялон! Несколько дней назад здесь еще и не начинали косить. Быстро они управились. Молодцы кибуцы! Хотя говорят, что они нерентабельны и съедают львиную долю налогов...
- Я готов платить налоги, - сказал никогда не плативший никаких налогов Боря, - чтобы хоть изредка видеть работающего еврея.
- Значит, ты запомнил, - повторил в десятый раз Юрик. - Ты улыбаешься и держишь за зубами свой паршивый антисемитский язык.
- Пытаюсь представить себе эту улыбочку! - пробормотал Боря.
Возле деревни хабадников они застряли в пробке. Здесь всегда по утрам бывали дорожные пробки. Боря достал сигареты и закурил. Юрик покосился на него, но промолчал. После истории с наркотиками он разрешал ему выкуривать не больше полупачки в день.
- Вон, домишко нашего Папы Римского, - кивнул Боря в ту сторону, где среди деревьев и домиков Кфар-Хабада возвышался краснокирпичный замок Любавического ребе, точная копия его бруклинского дома.
- Заткнись, сволочь! - раздельно проговорил Ури Бар-Ханина. - У меня сегодня тяжелый рабочий день.
- Ну извини, мамуля, извини. Я все никак не могу привыкнуть к твоему еврейскому происхождению.
Он помолчал минуту и вдруг спросил с почти искренней интонацией:
- Юрик, а помнишь, как мы в садике пели "В лесу родилась елочка!" и звали: "Снегурочка, явись!" А воспиталка Марина кричала: "Детки, не шумите, соблюдайте порядок! Если будет такой бардак, Снегурочка не явится!" А еще она говорила: "Нашим детям подарки приносит Дед Мороз, а американским Ку-Клукс-Клаус..."
- Господи, как ты мне надоел! - сказал Ури Бар-Ханина. - Ты все врешь, все по-прежнему... Слава Богу, что на меня это давно не действует.
- Да ты просто забыл, я клянусь тебе! Юрик! А Дед Мороз был ее ебарь, Маринкин. Она же ему давала прямо в детском саду, в мертвый час! Ты что, не помнишь? Боже, ты ничего не помнишь, кроме своих молитв!
- Боря, я же тебя просил...
- Ну, подожди, подожди, ты что - не помнишь, что он был Дедом Морозом? А когда утренник кончился и он уже переоделся и вышел на крыльцо, они прощались, они как-то надрывно поцеловались, и она вслед перекрестила его. Я видел из окна... Он шел в глубоком снегу. И сверху падал такой лохматый снег, какого больше я никогда, никогда в этой... не увижу.
- Ты все это придумал минуту назад, - сказал Юрик, и они наконец поехали.
- Я все это помнил всю жизнь, - медленно проговорил Боря, глядя перед собой. - Я никогда ничего не забываю. Я, например, помню, как крепко ты всегда держал меня за руку, когда мы танцевали в кружок. Ты тогда держал меня за руку даже крепче, чем сейчас - за шкирку.
- Господи! - с отчаянием и тоже глядя перед собой, простонал Юрик. - За что?!
Когда они уже въезжали в Тель-Авив по мосту Ла Гардиа, Боря спросил:
- Слушай, а почему, собственно, Он выбрал их на роль избранного народа?
- Кого - их? - раздраженно уточнил Юрик.
- Ну, нас. Ведь есть более достойные претенденты - шведы, например. Народ спокойный, основательный.
- Тогда никаких шведов не было, - возразил Юрик, как обычно заглатывая наживку.
- Ну... тогда китайцев. А что, смотри: этот народ даже больше подходит по условиям игры, его не нужно увеличивать, его и так - как песку морского... - Он оживился. - А что, правда - именно китайцы. Народ огромный - раз, трудолюбивый - два...
- А - три? - спросил Юрик.
- А Конфуций! - возмущенно вставил Боря.
- Боря! - твердо проговорил Юрик. - Я очень волнуюсь. Сегодня решается твое будущее. Через пять минут мы будем на месте. Я прошу тебя сосредоточиться и выглядеть - ты можешь, когда захочешь, - человеком воспитанным, респектабельным и достойным.
- Знаешь, чего бы я хотел? - перебил его Боря Каган. - Принадлежать какому-нибудь небольшому и не слишком торчащему европейскому народу. Каким-нибудь бельгийцам или шотландцам...
- Или датчанам, - насмешливо подсказал Юрик.
Боря вдруг оживился:
- Да-да! Именно Дания, именно датчане! Симпатичный, никому не наступающий на мозоли народ! К тому же, ты знаешь, старик, что датчане в годы Катастрофы спасли всех своих евреев?! Рыбаки вывезли их ночью на лодках...
Сказал и - осекся... Он ощутил вдруг с безысходной ясностью, что, и умерев, и родившись вновь, даже при других обстоятельствах и в новой шкуре, он до Страшного суда обречен чувствовать этот мир, судить о нем и совершать поступки, ведомый импульсами и предпочтениями своей древней еврейской души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
- Да черную сумочку, - ответил растерянно Фима. - Там книжка, мне нужен "Наружный" на букву "Н".
- Господи, да я его наизусть помню: двести пятьдесят четыре шестьсот семь.
Повторяя номер, Фима подошел к снятой и лежащей, тоже уютно - на бочку - телефонной трубке. Несколько мгновений он смотрел на эту трубку, потом осторожно поднял ее. В ней слышны были совершенно естественные, на разных звуковых планах голоса. На ближнем плане переливался и звенел умоляющим колокольчиком (она к кому-то обращалась) небесный голос жены.
- Але, - сказал он, - двести пятьдесят четыре шестьсот семь.
- Ты мой золотой, - нежно проговорила она. - Все, записала. Чмок!
- А ты...
Он хотел сказать - зачем тебе книжка-то была, ты ж этот номер наизусть помнишь... но сдержался...
- Я в Духовном центре, не волнуйся, меня Агриппа довезет. А ты ложись, Васенька, тебе ведь завтра рано...
Когда, опустив трубку на рычаг, Фима зашел в спальню, Ангел-Рая уже спала, неслышно и кротко.
Несколько минут он тупо смотрел на нее, пытаясь постичь...
Бросил это, вздохнул и пошел чистить зубы.
глава 27
Темно-серый новенький "даятсу-апплауз" мчал по шоссе Иерусалим Тель-Авив.
Ури Бар-Ханина, ведущий программист американо-израильского концерна, вез своего шурина Борю Кагана на собеседование по поводу устройства на работу в некую фирму по производству сверхчувствительных оптических приборов.
Говоря иными словами, с огромным трудом и благодаря своему безупречному авторитету Юрику удалось добыть для Бори вполне достойную должность с удовлетворительным окладом. И сейчас он страшно волновался - как бы кретин Боря не ляпнул на собеседовании чего-нибудь непотребного, в своем духе и в соответствии со своими взглядами и пристрастиями.
- Главное, помалкивай, - повторял он Боре, - отвечай доброжелательно и односложно, но с достоинством. И придерживай свой поганый язык... Это вообще-то наш филиал, хотя почему-то они предпочитают называть себя американской фирмой.
- Я тебя умоляю, - рассеянно заметил на это Боря, - если они этот ебаный восточный эмират называют западным и демократическим государством...
Они уже спустились по серпантину Иерусалимского коридора и мчались распахнутой во всю ширь ослепительной долиной Аялона. По обеим сторонам дороги на желтых скошенных полях рядками были расставлены аккуратные кубики сена, и вдали урчала крошечная сенокосилка.
Юрик опустил боковое стекло и глубоко вдохнул душистый сенной ветер.
- Боже мой! - проговорил он. - Как я люблю Аялон! Несколько дней назад здесь еще и не начинали косить. Быстро они управились. Молодцы кибуцы! Хотя говорят, что они нерентабельны и съедают львиную долю налогов...
- Я готов платить налоги, - сказал никогда не плативший никаких налогов Боря, - чтобы хоть изредка видеть работающего еврея.
- Значит, ты запомнил, - повторил в десятый раз Юрик. - Ты улыбаешься и держишь за зубами свой паршивый антисемитский язык.
- Пытаюсь представить себе эту улыбочку! - пробормотал Боря.
Возле деревни хабадников они застряли в пробке. Здесь всегда по утрам бывали дорожные пробки. Боря достал сигареты и закурил. Юрик покосился на него, но промолчал. После истории с наркотиками он разрешал ему выкуривать не больше полупачки в день.
- Вон, домишко нашего Папы Римского, - кивнул Боря в ту сторону, где среди деревьев и домиков Кфар-Хабада возвышался краснокирпичный замок Любавического ребе, точная копия его бруклинского дома.
- Заткнись, сволочь! - раздельно проговорил Ури Бар-Ханина. - У меня сегодня тяжелый рабочий день.
- Ну извини, мамуля, извини. Я все никак не могу привыкнуть к твоему еврейскому происхождению.
Он помолчал минуту и вдруг спросил с почти искренней интонацией:
- Юрик, а помнишь, как мы в садике пели "В лесу родилась елочка!" и звали: "Снегурочка, явись!" А воспиталка Марина кричала: "Детки, не шумите, соблюдайте порядок! Если будет такой бардак, Снегурочка не явится!" А еще она говорила: "Нашим детям подарки приносит Дед Мороз, а американским Ку-Клукс-Клаус..."
- Господи, как ты мне надоел! - сказал Ури Бар-Ханина. - Ты все врешь, все по-прежнему... Слава Богу, что на меня это давно не действует.
- Да ты просто забыл, я клянусь тебе! Юрик! А Дед Мороз был ее ебарь, Маринкин. Она же ему давала прямо в детском саду, в мертвый час! Ты что, не помнишь? Боже, ты ничего не помнишь, кроме своих молитв!
- Боря, я же тебя просил...
- Ну, подожди, подожди, ты что - не помнишь, что он был Дедом Морозом? А когда утренник кончился и он уже переоделся и вышел на крыльцо, они прощались, они как-то надрывно поцеловались, и она вслед перекрестила его. Я видел из окна... Он шел в глубоком снегу. И сверху падал такой лохматый снег, какого больше я никогда, никогда в этой... не увижу.
- Ты все это придумал минуту назад, - сказал Юрик, и они наконец поехали.
- Я все это помнил всю жизнь, - медленно проговорил Боря, глядя перед собой. - Я никогда ничего не забываю. Я, например, помню, как крепко ты всегда держал меня за руку, когда мы танцевали в кружок. Ты тогда держал меня за руку даже крепче, чем сейчас - за шкирку.
- Господи! - с отчаянием и тоже глядя перед собой, простонал Юрик. - За что?!
Когда они уже въезжали в Тель-Авив по мосту Ла Гардиа, Боря спросил:
- Слушай, а почему, собственно, Он выбрал их на роль избранного народа?
- Кого - их? - раздраженно уточнил Юрик.
- Ну, нас. Ведь есть более достойные претенденты - шведы, например. Народ спокойный, основательный.
- Тогда никаких шведов не было, - возразил Юрик, как обычно заглатывая наживку.
- Ну... тогда китайцев. А что, смотри: этот народ даже больше подходит по условиям игры, его не нужно увеличивать, его и так - как песку морского... - Он оживился. - А что, правда - именно китайцы. Народ огромный - раз, трудолюбивый - два...
- А - три? - спросил Юрик.
- А Конфуций! - возмущенно вставил Боря.
- Боря! - твердо проговорил Юрик. - Я очень волнуюсь. Сегодня решается твое будущее. Через пять минут мы будем на месте. Я прошу тебя сосредоточиться и выглядеть - ты можешь, когда захочешь, - человеком воспитанным, респектабельным и достойным.
- Знаешь, чего бы я хотел? - перебил его Боря Каган. - Принадлежать какому-нибудь небольшому и не слишком торчащему европейскому народу. Каким-нибудь бельгийцам или шотландцам...
- Или датчанам, - насмешливо подсказал Юрик.
Боря вдруг оживился:
- Да-да! Именно Дания, именно датчане! Симпатичный, никому не наступающий на мозоли народ! К тому же, ты знаешь, старик, что датчане в годы Катастрофы спасли всех своих евреев?! Рыбаки вывезли их ночью на лодках...
Сказал и - осекся... Он ощутил вдруг с безысходной ясностью, что, и умерев, и родившись вновь, даже при других обстоятельствах и в новой шкуре, он до Страшного суда обречен чувствовать этот мир, судить о нем и совершать поступки, ведомый импульсами и предпочтениями своей древней еврейской души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87