Он аккуратно держал перед собой дамский ридикюль, скорее, большую косметичку.
- Вот, - проговорил он приветливо, - нельзя ли, милочка, поместить это в холодильничек? Это продукт скоропортящийся.
- Но... там кастрюля с супом, - превозмогая себя, сказала писательница N.
- А вот в морозилочку...
- Там сосиски... - пролепетала чуть ли не в обмороке она, - и печенка...
- Ну вот и славно, - проворковал профессор. - Печенка, сосиски... и мозги!..
Она проснулась в холодном поту, с колотящимся сердцем. И, едва дождавшись утра, позвонила Вере Константиновне и, извинившись, твердо сказала, что, к сожалению, не уверена, что профессору будет удобно спать в проходной комнате на раскладной кровати ее младшего сына. А она ни в коем случае не хочет подвергать каким-либо неудобствам столь известного и уважаемого ученого. Точка.
...Впрочем, недели через три, когда симпозиум в Иерусалимском университете канул в прошлое, писательница N. решилась рассказать публике, собравшейся на террасе у Рабиновича, эту более чем пикантную историю.
Разумеется, она ее обработала. Добавила сумасшедших реплик как с той, так и с другой стороны, сон превратила в крошечную новеллу, страшную и изящную... Профессора снабдила внешностью вождя мирового пролетариата, живописала ридикюль с бронзовой застежкой, случайно выпавшую из него известную всему миру фотографию, на которой запечатлен милый кудрявый отрок... Профессор якобы дарил ей на память это фото, приговаривая: "Еще увидимся, батенька..."
Словом, она поработала со вкусом и надеялась на соответствующую реакцию благодарной публики.
Однако ее новелла произвела на окружающих совершенно противоположное впечатление. Они окаменели, застыли. У них забегали глаза.
- И ты... ты отказала ему в гостеприимстве? - сглотнув, пробормотал Сашка. Затем, без всякого перехода, он обозвал известную писательницу N. балдой, рохлей и треской в томате.
- Он продал бы!! - кричал Сашка, бегая по террасе и рискуя сбить псевдоантичную амфору с цветами. - За тысчонку зеленых продал бы, как миленький!
- Да нам-то на что?! - отбивалась растерянная писательница N.
- Как - на что?! - вопил Рабинович. - Как - на что!! Рая, ангел мой, объясни этой... этой...
- Ма-ась... - пропела Ангел-Рая. - Да под эту хреновину мы бы выбили колоссальные субсидии. Мы бы развернули та-акое!..
- Здесь ежегодно можно было бы проводить международный карнавал! вставил Сашка.
- Карнавал?! - ужаснулась писательница N. - При чем тут карнавал!
- Ну, оперы под открытым небом! Соревнования! Дни культуры и искусств! Да мало ли что! Такую ценную штуковину упустила... Балда! И главное, под это все бы дали. И "Наружный", и пидорасы, и этот скупердяй - Пахан Римский...
Рабинович страшно возбудился, бегал по террасе и бормотал как безумный:
- А что... соорудить небольшой переносной мавзолейчик... Мавзолеюшко такой, симпампунчик... В конце концов, сердце Шопена похоронено в Польше, это общеизвестно... Пролетарии всех стран в гости будут к нам.
- Провернуть эту аферу под эгидой нашей амуты. Объявить номер банковского счета... И потекут, потекут пожертвования рекой... мечтательным голосом подлила масла в огонь Ангел-Рая.
- Вы все сошли с ума! - холодно сказала писательница N.
- Кстати, о - сошли с ума, - мягко вставил Доктор. - Старого ученого можно было бы приобрести вместе с его ридикюлем. Он был бы у нас первым почетным обитателем клиники - дома для престарелых, который мы бы выстроили для себя.
- Что за бред! - воскликнула писательница N. - Кому он нужен, этот дом престарелых!
- Тебе, дорогая, - приветливо проговорил Доктор, - извини. Тебе в первую очередь, так как усиленная умственная деятельность (ведь мне, я доктор) чаще всего - уж прости меня, моя радость, - доводит человека до младенческих слюней. И вот тогда, когда собственные дети давно забудут о том, что эта сопливая старушенция и есть их мама, в прошлом - известная писательница N., тебе очень понадобится наша сиделочка. И всем нам понадобится. Друзья мои! - Доктор поднялся и пружинистой походкой, как по авансцене, прошелся вдоль бортика террасы. Обращался он при этом в сторону Иерусалима, откуда плыли гулкие удары колокола с колокольни госпиталя Августы-Виктории. - Друзья и соратники! Я призываю вас все наши силы устремить на обеспечение собственной счастливой старости. Каждому - по комнате в доме-клинике для слабоумных престарелых. Я согласен: пусть в холле нашего общего дома под стеклянным колпаком хранится гениальный мозг вождя мирового пролетариата.
Писательница N. встала, собираясь покинуть террасу.
- На вас тошно смотреть, - сказала она, - вы - монстры.
- А ты?! - вскинулся Рабинович. - Посмотрите-ка на нее. Зицпредседатель земного шара в изгнании! Королева-мать отвечает на вопросы читателей: почем вы платите ипотечную ссуду?
- Заткнись, - посоветовала ему его тихая и язвительная жена Роксана. Она способна была просидеть весь вечер молча в стороне, заучивая три десятка ивритских слов (она постоянно занималась на каких-то курсах). Но иногда она поднимала голову от тетрадки и негромко произносила несколько слов, как правило - необходимых в этот момент.
- Ну, отчего же... - вежливо возразила ей писательница N. - Пусть поупражняется.
- Ребятки, ребятки!.. - всполошилась Ангел-Рая. - Еще чего не хватало ссориться!
- Да я дело говорю! - взвился Сашка. - Если б она не тряслась так над своим крахмальным именем, мы могли бы извлечь из него немалую пользу.
- Какую же, к примеру? - желчно поинтересовалась писательница N.
- Да россыпи, россыпи идей! Ну вот тебе, недалеко ходить, вприкидку: здесь собрались огромные стада ветеранов, могучее племя вымирающих динозавров спустилось на водопой. У каждого амбиции, каждый пятый брал Берлин, каждый пятидесятый - кавалер всех орденов, каждый трехсотый - Герой Советского Союза.
- Ну и что?
- А то, что все они евреи, каждый - пуп земли, у каждого внуки и правнуки. Короче: все они пишут воспоминания.
- Ну уж и все... - усомнилась писательница N.
И тут на нее набросились дружно Доктор, Ангел-Рая, сам Рабинович. Получалось, что в соплеменниках писательница N. не разбирается ни черта. Получалось, что воспоминания действительно пишут все пожилые евреи, а иначе - откуда бы взялся ТАНАХ?
- Но при чем тут я? - уже не так уверенно поинтересовалась писательница N.
- Очень просто... - тихо, презрительно проговорил Рабинович. - Дается объявление во все газеты:
"Наговариваете на пленку - получаете готовую книгу.
Недорого, качественно. Лучший подарок вашим внукам и
правнукам".
- "Известная писательница N. дополнит ваши воспоминания
своими",
подхватил Доктор. - И фирма гребет чудовищные гонорары...
- Фирму регистрируем в статусе амуты, - подсказала Ангел-Рая, - под эгидой Русской библиотеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
- Вот, - проговорил он приветливо, - нельзя ли, милочка, поместить это в холодильничек? Это продукт скоропортящийся.
- Но... там кастрюля с супом, - превозмогая себя, сказала писательница N.
- А вот в морозилочку...
- Там сосиски... - пролепетала чуть ли не в обмороке она, - и печенка...
- Ну вот и славно, - проворковал профессор. - Печенка, сосиски... и мозги!..
Она проснулась в холодном поту, с колотящимся сердцем. И, едва дождавшись утра, позвонила Вере Константиновне и, извинившись, твердо сказала, что, к сожалению, не уверена, что профессору будет удобно спать в проходной комнате на раскладной кровати ее младшего сына. А она ни в коем случае не хочет подвергать каким-либо неудобствам столь известного и уважаемого ученого. Точка.
...Впрочем, недели через три, когда симпозиум в Иерусалимском университете канул в прошлое, писательница N. решилась рассказать публике, собравшейся на террасе у Рабиновича, эту более чем пикантную историю.
Разумеется, она ее обработала. Добавила сумасшедших реплик как с той, так и с другой стороны, сон превратила в крошечную новеллу, страшную и изящную... Профессора снабдила внешностью вождя мирового пролетариата, живописала ридикюль с бронзовой застежкой, случайно выпавшую из него известную всему миру фотографию, на которой запечатлен милый кудрявый отрок... Профессор якобы дарил ей на память это фото, приговаривая: "Еще увидимся, батенька..."
Словом, она поработала со вкусом и надеялась на соответствующую реакцию благодарной публики.
Однако ее новелла произвела на окружающих совершенно противоположное впечатление. Они окаменели, застыли. У них забегали глаза.
- И ты... ты отказала ему в гостеприимстве? - сглотнув, пробормотал Сашка. Затем, без всякого перехода, он обозвал известную писательницу N. балдой, рохлей и треской в томате.
- Он продал бы!! - кричал Сашка, бегая по террасе и рискуя сбить псевдоантичную амфору с цветами. - За тысчонку зеленых продал бы, как миленький!
- Да нам-то на что?! - отбивалась растерянная писательница N.
- Как - на что?! - вопил Рабинович. - Как - на что!! Рая, ангел мой, объясни этой... этой...
- Ма-ась... - пропела Ангел-Рая. - Да под эту хреновину мы бы выбили колоссальные субсидии. Мы бы развернули та-акое!..
- Здесь ежегодно можно было бы проводить международный карнавал! вставил Сашка.
- Карнавал?! - ужаснулась писательница N. - При чем тут карнавал!
- Ну, оперы под открытым небом! Соревнования! Дни культуры и искусств! Да мало ли что! Такую ценную штуковину упустила... Балда! И главное, под это все бы дали. И "Наружный", и пидорасы, и этот скупердяй - Пахан Римский...
Рабинович страшно возбудился, бегал по террасе и бормотал как безумный:
- А что... соорудить небольшой переносной мавзолейчик... Мавзолеюшко такой, симпампунчик... В конце концов, сердце Шопена похоронено в Польше, это общеизвестно... Пролетарии всех стран в гости будут к нам.
- Провернуть эту аферу под эгидой нашей амуты. Объявить номер банковского счета... И потекут, потекут пожертвования рекой... мечтательным голосом подлила масла в огонь Ангел-Рая.
- Вы все сошли с ума! - холодно сказала писательница N.
- Кстати, о - сошли с ума, - мягко вставил Доктор. - Старого ученого можно было бы приобрести вместе с его ридикюлем. Он был бы у нас первым почетным обитателем клиники - дома для престарелых, который мы бы выстроили для себя.
- Что за бред! - воскликнула писательница N. - Кому он нужен, этот дом престарелых!
- Тебе, дорогая, - приветливо проговорил Доктор, - извини. Тебе в первую очередь, так как усиленная умственная деятельность (ведь мне, я доктор) чаще всего - уж прости меня, моя радость, - доводит человека до младенческих слюней. И вот тогда, когда собственные дети давно забудут о том, что эта сопливая старушенция и есть их мама, в прошлом - известная писательница N., тебе очень понадобится наша сиделочка. И всем нам понадобится. Друзья мои! - Доктор поднялся и пружинистой походкой, как по авансцене, прошелся вдоль бортика террасы. Обращался он при этом в сторону Иерусалима, откуда плыли гулкие удары колокола с колокольни госпиталя Августы-Виктории. - Друзья и соратники! Я призываю вас все наши силы устремить на обеспечение собственной счастливой старости. Каждому - по комнате в доме-клинике для слабоумных престарелых. Я согласен: пусть в холле нашего общего дома под стеклянным колпаком хранится гениальный мозг вождя мирового пролетариата.
Писательница N. встала, собираясь покинуть террасу.
- На вас тошно смотреть, - сказала она, - вы - монстры.
- А ты?! - вскинулся Рабинович. - Посмотрите-ка на нее. Зицпредседатель земного шара в изгнании! Королева-мать отвечает на вопросы читателей: почем вы платите ипотечную ссуду?
- Заткнись, - посоветовала ему его тихая и язвительная жена Роксана. Она способна была просидеть весь вечер молча в стороне, заучивая три десятка ивритских слов (она постоянно занималась на каких-то курсах). Но иногда она поднимала голову от тетрадки и негромко произносила несколько слов, как правило - необходимых в этот момент.
- Ну, отчего же... - вежливо возразила ей писательница N. - Пусть поупражняется.
- Ребятки, ребятки!.. - всполошилась Ангел-Рая. - Еще чего не хватало ссориться!
- Да я дело говорю! - взвился Сашка. - Если б она не тряслась так над своим крахмальным именем, мы могли бы извлечь из него немалую пользу.
- Какую же, к примеру? - желчно поинтересовалась писательница N.
- Да россыпи, россыпи идей! Ну вот тебе, недалеко ходить, вприкидку: здесь собрались огромные стада ветеранов, могучее племя вымирающих динозавров спустилось на водопой. У каждого амбиции, каждый пятый брал Берлин, каждый пятидесятый - кавалер всех орденов, каждый трехсотый - Герой Советского Союза.
- Ну и что?
- А то, что все они евреи, каждый - пуп земли, у каждого внуки и правнуки. Короче: все они пишут воспоминания.
- Ну уж и все... - усомнилась писательница N.
И тут на нее набросились дружно Доктор, Ангел-Рая, сам Рабинович. Получалось, что в соплеменниках писательница N. не разбирается ни черта. Получалось, что воспоминания действительно пишут все пожилые евреи, а иначе - откуда бы взялся ТАНАХ?
- Но при чем тут я? - уже не так уверенно поинтересовалась писательница N.
- Очень просто... - тихо, презрительно проговорил Рабинович. - Дается объявление во все газеты:
"Наговариваете на пленку - получаете готовую книгу.
Недорого, качественно. Лучший подарок вашим внукам и
правнукам".
- "Известная писательница N. дополнит ваши воспоминания
своими",
подхватил Доктор. - И фирма гребет чудовищные гонорары...
- Фирму регистрируем в статусе амуты, - подсказала Ангел-Рая, - под эгидой Русской библиотеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87