Он замахнулся на меня ножом, но проклятые заравийцы выхватили клинок из его руки и поклялись, что у него не было никакого ножа. Я вспомнил о нем чуть погодя и пошел искать его вместе с Игосом — ну, с ним. Мы забрали его девчонку, но король Амрек узнал об этом и отобрал ее у нас — и, похоже, оставил у себя, пока она ему не надоела. Нам никогда не было по вкусу…
— Ты собираешься плакаться мне на солдатские горести?
Солдат замялся и не сразу продолжил:
— После этого я еще раз пытался разыскать того парня с Равнин. Проследил за ним до одного заравийского дома, но заравиец сказал, что там никого нет, кроме его брата, у которого лихорадка. Тогда мне не удалось отыскать его, и я решил, что он убрался обратно на свои вонючие Равнины. Но я узнаю его, где бы ни встретил, мой господин. И Игос тоже.
— Очень славно. И какое же отношение все это имеет ко мне?
— Он здесь, мой лорд. В Корамвисе. Он называет себя Ральднором из Сара.
Лицо Катаоса не дрогнуло ни на миг.
— Подобные обвинения столь же глупы, сколь и абсурдны, — сказал он.
— О нет, мой господин. Я помню его. То же сложение, то же лицо — там не обошлось без висской крови. У того парня не было мизинца на левой руке. К тому же у этого Ральднора светлые глаза — для виса такое редкость. А волосы перекрасить и вовсе не трудно Сначала я был не вполне уверен, но он все время у меня перед глазами с тех пор, как король принял его на службу. В конце концов я окончательно уверился, и Игос тоже. Если Повелитель Гроз узнает об этом…
— И вы пришли ко мне.
— Ваша светлость приняли его в свою гвардию первым — не зная. И он искалечил вашего начальника гвардии…
— Кто-нибудь еще знает об этом?
— Нет, мой господин, клянусь!
— Тем лучше. Эти сведения могут оказаться очень полезны мне. Идите вниз, слуга проводит вас. Я прикажу, чтобы вас покормили. И заплатили вам за потраченное время.
Слуга Катаоса отвел ухмыляющегося дракона и его мрачного товарища вниз, распознав быстрый знак, сделанный хозяином. Этих двоих следовало опоить, а потом избавиться от них. Они были не первыми добровольными доносчиками, канувшими в неизвестность, и вряд ли их кто-то хватится, поскольку солдаты, даже драконы, постоянно дезертировали.
Катаос сидел, погруженный в раздумья. Он отнял жизни из предосторожности ради необыкновенной идеи, пришедшей ему в голову. Он помнил историю о желтоволосой женщине, Ашне'е, которая, как верила чернь, умертвила своего ребенка и сожрала его. В более просвещенных кругах в исчезновении младенца обвиняли много кого — лорда-правителя Амнора, Вал-Малу, даже Орна. И все-таки, если он остался в живых…
Желтоглазый мужчина, в чьих жилах текла кровь народа Равнин и кровь висов — царствующих висов, — кровь Редона… Как часто это сходство тревожило Катаоса! Неужели он наконец наткнулся на недостающую часть головоломки?
Ральднор. Ральднор, незаконнорожденный сын Редона от ведьмы с Равнин.
Знал ли об этом он сам? Нет. И его поступки, и его поведение свидетельствовали об обратном.
Катаос вспомнил о древнем законе — том, который гласил, что последнее дитя мужского пола, зачатое монархом перед смертью, становится его наследником. Он представил себе трон Дорфара. Он зачаровывал Катаоса, сияя в недостижимой дали всю его сознательную жизнь. А теперь ему в руки сама шла возможность претворить этот мираж в реальность — безумная, но вполне осуществимая, ключевым моментом которой будет Ральднор.
«Даже мой отец довольствовался лишь регентством», — подумал Катаос.
Ибо регентство было предпоследней ступенью перед самим троном. А под конец будет легче легкого избавиться от короля, в чьих жилах течет презренная равнинная кровь.
12
Долгий ласковый закат жарких месяцев опустился на горы и холмы, раскрасив их в нежные розовые, лавандовые и золотистые тона. Ральднор гнал свою колесницу по малоизвестным тропкам и окольным дорогам близ Корамвиса. Но он был слишком искусным возничим — управление колесницей не занимало его ум целиком. Он правил и думал о ней .
Амрека ожидали через три дня. С самого дня землетрясения Ральднор не приближался к Астарис. Он видел ее, как и прежде, лишь издали — движущуюся куклу на веревочках. Временами, хотя и не часто, он ощущал в своем мозгу движения ее разума, еле уловимые, как трепет крылышек мотылька. Она не доверяла ему среди чужаков — или же не доверяла себе самой. Иногда в темноте он чувствовал ее бесплотное присутствие, очень похожее на прикосновение. Но даже в эти краткие минуты контакта их мысленный разговор простирался далеко за пределы слов, в те отвлеченные, но вместе с тем доступные обоим области, которые составляют самую суть разума.
Он сходил с ума по ней, а она — по нему. Он знал это. Звезда терзала их обоих. Теперь он не звал в свою постель никаких женщин, потому что не желал никого, кроме нее. Он почти не спал, сгорая на своем внутреннем огне, как когда-то раньше. «Она снова сделала из меня жителя Равнин», — думал он. Она была девственницей. Это не удивило его — в тот короткий миг их мысленного единения он узнал всю ее жизнь. До него она никогда не желала мужчину. Теперь ее страсть была столь же всепоглощающей, как и его, но ни один из них не пытался искать другого. Они были связаны строгими правилами дворцового этикета — двое, подобных которым не было.
Как-то незаметно он очутился за озером. Тропы стали ненадежными, потом непроходимыми. Он спутал скакунов и пошел пешком. Странный инстинкт гнал его вверх. Солнце почти зашло, растекшись по вершинам гор лужицей ослепительного прощального света.
Неожиданно он наткнулся на хижину и чахлое поле. Дальше склон поднимался вверх, уходя в черноту пещеры. Он остановился, глядя туда. Ему приходилось слышать о людях, которых какая-то незримая сила приводила к краю обрыва и заставляла броситься в ущелье, на верную смерть. Что-то в черной пасти пещеры притягивало его с той же леденящей кровь неумолимостью.
Внезапно на пороге хижины показалась женщина. Похоже, она увидела его — помахала рукой и поспешила навстречу по склону. Женщина двигалась, кокетливо покачивая бедрами, но когда она приблизилась к нему, он мгновенно заметил, какая она грязная, старая, жалкая и вдобавок явно душевнобольная.
— Не хотите ли заглянуть ко мне в дом?
Не дождавшись его ответа, она в жуткой и отвратительной пародии на обольстительность приспустила платье с плеч, открыв висящее на шее ожерелье из сверкающих камней. Должно быть, она где-то украла его. Ничто ни в этой хижине, ни в ней самой не намекало на достаток, а эти фиолетовые камни… Она определенно не имела ни малейшего представления о том, какова их цена.
— Где ты нашла свое ожерелье? — спросил он. Она мгновенно прикрыла горло руками.
— У меня нет никакого ожерелья… нет-нет, никакого ожерелья!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Ты собираешься плакаться мне на солдатские горести?
Солдат замялся и не сразу продолжил:
— После этого я еще раз пытался разыскать того парня с Равнин. Проследил за ним до одного заравийского дома, но заравиец сказал, что там никого нет, кроме его брата, у которого лихорадка. Тогда мне не удалось отыскать его, и я решил, что он убрался обратно на свои вонючие Равнины. Но я узнаю его, где бы ни встретил, мой господин. И Игос тоже.
— Очень славно. И какое же отношение все это имеет ко мне?
— Он здесь, мой лорд. В Корамвисе. Он называет себя Ральднором из Сара.
Лицо Катаоса не дрогнуло ни на миг.
— Подобные обвинения столь же глупы, сколь и абсурдны, — сказал он.
— О нет, мой господин. Я помню его. То же сложение, то же лицо — там не обошлось без висской крови. У того парня не было мизинца на левой руке. К тому же у этого Ральднора светлые глаза — для виса такое редкость. А волосы перекрасить и вовсе не трудно Сначала я был не вполне уверен, но он все время у меня перед глазами с тех пор, как король принял его на службу. В конце концов я окончательно уверился, и Игос тоже. Если Повелитель Гроз узнает об этом…
— И вы пришли ко мне.
— Ваша светлость приняли его в свою гвардию первым — не зная. И он искалечил вашего начальника гвардии…
— Кто-нибудь еще знает об этом?
— Нет, мой господин, клянусь!
— Тем лучше. Эти сведения могут оказаться очень полезны мне. Идите вниз, слуга проводит вас. Я прикажу, чтобы вас покормили. И заплатили вам за потраченное время.
Слуга Катаоса отвел ухмыляющегося дракона и его мрачного товарища вниз, распознав быстрый знак, сделанный хозяином. Этих двоих следовало опоить, а потом избавиться от них. Они были не первыми добровольными доносчиками, канувшими в неизвестность, и вряд ли их кто-то хватится, поскольку солдаты, даже драконы, постоянно дезертировали.
Катаос сидел, погруженный в раздумья. Он отнял жизни из предосторожности ради необыкновенной идеи, пришедшей ему в голову. Он помнил историю о желтоволосой женщине, Ашне'е, которая, как верила чернь, умертвила своего ребенка и сожрала его. В более просвещенных кругах в исчезновении младенца обвиняли много кого — лорда-правителя Амнора, Вал-Малу, даже Орна. И все-таки, если он остался в живых…
Желтоглазый мужчина, в чьих жилах текла кровь народа Равнин и кровь висов — царствующих висов, — кровь Редона… Как часто это сходство тревожило Катаоса! Неужели он наконец наткнулся на недостающую часть головоломки?
Ральднор. Ральднор, незаконнорожденный сын Редона от ведьмы с Равнин.
Знал ли об этом он сам? Нет. И его поступки, и его поведение свидетельствовали об обратном.
Катаос вспомнил о древнем законе — том, который гласил, что последнее дитя мужского пола, зачатое монархом перед смертью, становится его наследником. Он представил себе трон Дорфара. Он зачаровывал Катаоса, сияя в недостижимой дали всю его сознательную жизнь. А теперь ему в руки сама шла возможность претворить этот мираж в реальность — безумная, но вполне осуществимая, ключевым моментом которой будет Ральднор.
«Даже мой отец довольствовался лишь регентством», — подумал Катаос.
Ибо регентство было предпоследней ступенью перед самим троном. А под конец будет легче легкого избавиться от короля, в чьих жилах течет презренная равнинная кровь.
12
Долгий ласковый закат жарких месяцев опустился на горы и холмы, раскрасив их в нежные розовые, лавандовые и золотистые тона. Ральднор гнал свою колесницу по малоизвестным тропкам и окольным дорогам близ Корамвиса. Но он был слишком искусным возничим — управление колесницей не занимало его ум целиком. Он правил и думал о ней .
Амрека ожидали через три дня. С самого дня землетрясения Ральднор не приближался к Астарис. Он видел ее, как и прежде, лишь издали — движущуюся куклу на веревочках. Временами, хотя и не часто, он ощущал в своем мозгу движения ее разума, еле уловимые, как трепет крылышек мотылька. Она не доверяла ему среди чужаков — или же не доверяла себе самой. Иногда в темноте он чувствовал ее бесплотное присутствие, очень похожее на прикосновение. Но даже в эти краткие минуты контакта их мысленный разговор простирался далеко за пределы слов, в те отвлеченные, но вместе с тем доступные обоим области, которые составляют самую суть разума.
Он сходил с ума по ней, а она — по нему. Он знал это. Звезда терзала их обоих. Теперь он не звал в свою постель никаких женщин, потому что не желал никого, кроме нее. Он почти не спал, сгорая на своем внутреннем огне, как когда-то раньше. «Она снова сделала из меня жителя Равнин», — думал он. Она была девственницей. Это не удивило его — в тот короткий миг их мысленного единения он узнал всю ее жизнь. До него она никогда не желала мужчину. Теперь ее страсть была столь же всепоглощающей, как и его, но ни один из них не пытался искать другого. Они были связаны строгими правилами дворцового этикета — двое, подобных которым не было.
Как-то незаметно он очутился за озером. Тропы стали ненадежными, потом непроходимыми. Он спутал скакунов и пошел пешком. Странный инстинкт гнал его вверх. Солнце почти зашло, растекшись по вершинам гор лужицей ослепительного прощального света.
Неожиданно он наткнулся на хижину и чахлое поле. Дальше склон поднимался вверх, уходя в черноту пещеры. Он остановился, глядя туда. Ему приходилось слышать о людях, которых какая-то незримая сила приводила к краю обрыва и заставляла броситься в ущелье, на верную смерть. Что-то в черной пасти пещеры притягивало его с той же леденящей кровь неумолимостью.
Внезапно на пороге хижины показалась женщина. Похоже, она увидела его — помахала рукой и поспешила навстречу по склону. Женщина двигалась, кокетливо покачивая бедрами, но когда она приблизилась к нему, он мгновенно заметил, какая она грязная, старая, жалкая и вдобавок явно душевнобольная.
— Не хотите ли заглянуть ко мне в дом?
Не дождавшись его ответа, она в жуткой и отвратительной пародии на обольстительность приспустила платье с плеч, открыв висящее на шее ожерелье из сверкающих камней. Должно быть, она где-то украла его. Ничто ни в этой хижине, ни в ней самой не намекало на достаток, а эти фиолетовые камни… Она определенно не имела ни малейшего представления о том, какова их цена.
— Где ты нашла свое ожерелье? — спросил он. Она мгновенно прикрыла горло руками.
— У меня нет никакого ожерелья… нет-нет, никакого ожерелья!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109