Она научила его выдаивать молоко у тех коров, которые еще давали его, так, чтобы жесткая струя из желтого соска попадала прямо в рот.
Ее не удивляло, что он не знает этих маленьких хитростей, ибо он пришел из иного мира.
Тьиво стала засыпать еду в кормушки, а Йимес продолжал сгребать навоз. Сначала он пытался помочь ей таскать тяжелый корм, но она мягко оттолкнула его, с удовольствием коснувшись его тела. В первый день, когда он лежал в загоне, у него целые сутки был сильный жар. Он ныл, как ребенок, требуя воды, которую Тьиво тут же подавала ему, прижимая его голову к своей груди и ласково гладя по волосам. Она трогала его тело и позже — тогда, когда он спал. Тьиво не знала нужных слов для происходящего, но в ней проснулись чувственность и материнский инстинкт. Отрицая и то, и другое, она все же искала возможность любоваться его прекрасной мужественностью. Но теперь чужестранец был здоров и совершенно не зависел от нее.
Она сосредоточилась на своем занятии, заметив, что он подошел ближе.
— Тьиво, — негромко позвал он. Он произносил ее имя по-новому, а вот у нее не получалось выговорить его имя так, как он хотел. Но ей нравилось его необычное произношение.
— Да, хозяин?
— Не зови меня так. Я же не какой-то искайский болван, который может ударить тебя.
— Йне… — в который раз попыталась она. — Й-ине…
— Йеннеф, — терпеливо поправил он.
— Йинез.
Он вздохнул, хотя происходящее позабавило его. Он всегда так делал. Ей нравилась его манера смотреть на нее и улыбаться.
— Тьиво, дорогая моя девочка, завтра на рассвете я уйду. Ты понимаешь?
— Ох, — ее глаза широко распахнулись. Внезапно она ощутила огромную пустоту внутри. Конечно, она знала, что однажды он уйдет. Но не так же скоро!
— Тьиво, эти деревенщины будут ругать тебя, не так ли?
«Разумеется», — подумала она. Но вслух сказала:
— Не будут.
— Анак! — воскликнул он. — Мне стоило бы забрать тебя с собой из этого маленького грязного ада, но пока лежит снег, это невозможно. А может быть, ты и сама не хочешь идти со мной? Я же совсем не знаю тебя, знаю только твою доброту. Ты очень умная, правда? Ты рассказала мне, как добраться до Ли, и о больших собаках, которых жрецы используют для упряжек. Ты заботилась обо мне, пока я болел. Ты украла мои деньги вот этими нежными руками, но оставила мне достаточно, чтобы целый год жить в Ли-Дис как король. Умная, мудрая, милая Тьиво.
Она обернулась и украдкой посмотрела на него.
Он был красивым мужчиной. Она даже не могла представить, что где-то живут такие люди. Прекрасный, как луч юного солнца на резных вершинах гор — но все-таки человек. Далекий от нее. Другой.
Ее мысли, слова и желания для него все равно, что падающий дождь для воздуха.
Опустив глаза, она подбросила коровам корма. И одновременно показала ему, где спрятан в соломе его нож.
В ясную полночь свет зимней звезды проник в небольшую дырочку под крышей. Он разбудил Тьиво, дотронувшись до нее хрустальным пальцем. Теперь она знала — или осознала свое знание.
Без тени сомнения Тьиво выскользнула из-под покрывал, поднялась с большого, набитого травой тюфяка, на котором из года в год ночь за ночью лежала рядом с мужем-идиотом. Орн не шевелился. Ему и не полагалось шевелиться — как и Орбину. Вчера, торопясь приготовить ужин — требуху, тушеную с клецками и сливами — она случайно забыла у очага два кувшина пива, извлеченные из неприкосновенного запаса. Однако пиво ни в коем случае не стоило оставлять на виду, потому что Орбин увидел кувшины и захотел выпить, а в ответ на протест ударил Тьиво по голове. Открыв кувшин, он начал пить, не забыв поделиться с Орном — как-никак это было его пиво. Выпивка понравилась им обоим, так что спать они будут глубоко и долго.
Наверное, она схитрила уже тогда, когда выставила пиво на видное место.
Тусклый красный свет еще теплился в очаге. Старуха спала на своей соломе, иногда бормоча что-то во сне. Тьиво оставила на огне большой котел с водой, и та все еще была горячей. Взяв из укромного места заветный горшочек с мылом, Тьиво вымылась с головы до ног. Мыло продавали в храме, и хотя Орбин громко отрицал его необходимость, но все же предпочитал мыло птичьему салу и никогда не выбрасывал его. Храмовые шлюхи тоже мылись подобным составом. Тьиво набирала полные пригоршни мыла и наносила на свое тело. Растворенное в воде, оно стекало по ней, оставляя дорожки, и Тьиво вздрагивала — ей было щекотно. Отблеск умирающего огня играл на ее коже, как в огромном зеркале.
Она вытерлась, вынула из кос медные кольца, знак замужества, и распустила волосы, черные, как ночное море, которого она никогда не видела.
Потом Тьиво сняла с гвоздя плащ, укрывшись только им от холода зимней ночи, бесшумно открыла дверь и босиком пошла по тонкому серому льду. Четвертушка луны застыла на небе среди звезд, освещая ей путь.
* * *
Йеннеф, заблудившийся в искайской глуши, Йеннеф, в чьих жилах текла королевская кровь — кровь свергнутого и опозоренного короля, — готовился продолжить свой путь. Он поджарил и съел часть курицы, из остатков сварил жирный суп и вскоре вытянулся, мгновенно уснув. Встать надо было очень рано.
Будучи приучен, он проснулся тихо и мгновенно, задолго до рассвета. Тлеющая жаровня слабо освещала дымный загон и холмики собачьих спин. Прямая фигура скользнула сквозь темноту прямо к нему. Кто — слюнявый дурак или негодяй Орбин, все-таки решившийся ограбить его?
Йеннеф лежал без движения и ждал. При необходимости он мог убить и голыми руками.
Затем темнота шелохнулась, словно ветер вздохнул в кроне дерева. В первый миг он даже не понял, что перед ним Тьиво. Просто обнаженная женщина, стройная, как элирианская ваза, сверхъестественная и прекрасная, словно невероятное видение Застис, посетившее его в самом сердце зимы. Рубиновые блики гаснущего огня играли на ее теле, волосы струились по спине языками черного пламени.
— Тьиво?
— Тиш-ше, — прошептала она, опускаясь на колени рядом с ним. Он уловил исходившую от нее безумную смесь запахов благовонного мыла, кожи, волос, ночи и желания.
Все происходящее казалось совершенно нереальным и сказочным — не надо было размышлять, решая, что разумно здесь, в этом грязном закутке, что возможно и правильно. Прежде чем он успел дотянуться до нее, ее тонкие руки, покрытые отметинами нелегкой жизни, но все еще нежные, как мех котят, обвили его шею, а к губам прижались теплые губы.
С самого Зарависса у него не было женщины. Он был голоден, но и она вела себя столь же нетерпеливо. Он ласкал ее тело, а она вторила его движениям, шепча слова любви, которых он не понимал. Обнаружив, что она девственница, он не растерялся. Искайские законы, глушь и сделанное открытие заставили его сдержаться, и он остановился, чтобы открыть, почувствовать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Ее не удивляло, что он не знает этих маленьких хитростей, ибо он пришел из иного мира.
Тьиво стала засыпать еду в кормушки, а Йимес продолжал сгребать навоз. Сначала он пытался помочь ей таскать тяжелый корм, но она мягко оттолкнула его, с удовольствием коснувшись его тела. В первый день, когда он лежал в загоне, у него целые сутки был сильный жар. Он ныл, как ребенок, требуя воды, которую Тьиво тут же подавала ему, прижимая его голову к своей груди и ласково гладя по волосам. Она трогала его тело и позже — тогда, когда он спал. Тьиво не знала нужных слов для происходящего, но в ней проснулись чувственность и материнский инстинкт. Отрицая и то, и другое, она все же искала возможность любоваться его прекрасной мужественностью. Но теперь чужестранец был здоров и совершенно не зависел от нее.
Она сосредоточилась на своем занятии, заметив, что он подошел ближе.
— Тьиво, — негромко позвал он. Он произносил ее имя по-новому, а вот у нее не получалось выговорить его имя так, как он хотел. Но ей нравилось его необычное произношение.
— Да, хозяин?
— Не зови меня так. Я же не какой-то искайский болван, который может ударить тебя.
— Йне… — в который раз попыталась она. — Й-ине…
— Йеннеф, — терпеливо поправил он.
— Йинез.
Он вздохнул, хотя происходящее позабавило его. Он всегда так делал. Ей нравилась его манера смотреть на нее и улыбаться.
— Тьиво, дорогая моя девочка, завтра на рассвете я уйду. Ты понимаешь?
— Ох, — ее глаза широко распахнулись. Внезапно она ощутила огромную пустоту внутри. Конечно, она знала, что однажды он уйдет. Но не так же скоро!
— Тьиво, эти деревенщины будут ругать тебя, не так ли?
«Разумеется», — подумала она. Но вслух сказала:
— Не будут.
— Анак! — воскликнул он. — Мне стоило бы забрать тебя с собой из этого маленького грязного ада, но пока лежит снег, это невозможно. А может быть, ты и сама не хочешь идти со мной? Я же совсем не знаю тебя, знаю только твою доброту. Ты очень умная, правда? Ты рассказала мне, как добраться до Ли, и о больших собаках, которых жрецы используют для упряжек. Ты заботилась обо мне, пока я болел. Ты украла мои деньги вот этими нежными руками, но оставила мне достаточно, чтобы целый год жить в Ли-Дис как король. Умная, мудрая, милая Тьиво.
Она обернулась и украдкой посмотрела на него.
Он был красивым мужчиной. Она даже не могла представить, что где-то живут такие люди. Прекрасный, как луч юного солнца на резных вершинах гор — но все-таки человек. Далекий от нее. Другой.
Ее мысли, слова и желания для него все равно, что падающий дождь для воздуха.
Опустив глаза, она подбросила коровам корма. И одновременно показала ему, где спрятан в соломе его нож.
В ясную полночь свет зимней звезды проник в небольшую дырочку под крышей. Он разбудил Тьиво, дотронувшись до нее хрустальным пальцем. Теперь она знала — или осознала свое знание.
Без тени сомнения Тьиво выскользнула из-под покрывал, поднялась с большого, набитого травой тюфяка, на котором из года в год ночь за ночью лежала рядом с мужем-идиотом. Орн не шевелился. Ему и не полагалось шевелиться — как и Орбину. Вчера, торопясь приготовить ужин — требуху, тушеную с клецками и сливами — она случайно забыла у очага два кувшина пива, извлеченные из неприкосновенного запаса. Однако пиво ни в коем случае не стоило оставлять на виду, потому что Орбин увидел кувшины и захотел выпить, а в ответ на протест ударил Тьиво по голове. Открыв кувшин, он начал пить, не забыв поделиться с Орном — как-никак это было его пиво. Выпивка понравилась им обоим, так что спать они будут глубоко и долго.
Наверное, она схитрила уже тогда, когда выставила пиво на видное место.
Тусклый красный свет еще теплился в очаге. Старуха спала на своей соломе, иногда бормоча что-то во сне. Тьиво оставила на огне большой котел с водой, и та все еще была горячей. Взяв из укромного места заветный горшочек с мылом, Тьиво вымылась с головы до ног. Мыло продавали в храме, и хотя Орбин громко отрицал его необходимость, но все же предпочитал мыло птичьему салу и никогда не выбрасывал его. Храмовые шлюхи тоже мылись подобным составом. Тьиво набирала полные пригоршни мыла и наносила на свое тело. Растворенное в воде, оно стекало по ней, оставляя дорожки, и Тьиво вздрагивала — ей было щекотно. Отблеск умирающего огня играл на ее коже, как в огромном зеркале.
Она вытерлась, вынула из кос медные кольца, знак замужества, и распустила волосы, черные, как ночное море, которого она никогда не видела.
Потом Тьиво сняла с гвоздя плащ, укрывшись только им от холода зимней ночи, бесшумно открыла дверь и босиком пошла по тонкому серому льду. Четвертушка луны застыла на небе среди звезд, освещая ей путь.
* * *
Йеннеф, заблудившийся в искайской глуши, Йеннеф, в чьих жилах текла королевская кровь — кровь свергнутого и опозоренного короля, — готовился продолжить свой путь. Он поджарил и съел часть курицы, из остатков сварил жирный суп и вскоре вытянулся, мгновенно уснув. Встать надо было очень рано.
Будучи приучен, он проснулся тихо и мгновенно, задолго до рассвета. Тлеющая жаровня слабо освещала дымный загон и холмики собачьих спин. Прямая фигура скользнула сквозь темноту прямо к нему. Кто — слюнявый дурак или негодяй Орбин, все-таки решившийся ограбить его?
Йеннеф лежал без движения и ждал. При необходимости он мог убить и голыми руками.
Затем темнота шелохнулась, словно ветер вздохнул в кроне дерева. В первый миг он даже не понял, что перед ним Тьиво. Просто обнаженная женщина, стройная, как элирианская ваза, сверхъестественная и прекрасная, словно невероятное видение Застис, посетившее его в самом сердце зимы. Рубиновые блики гаснущего огня играли на ее теле, волосы струились по спине языками черного пламени.
— Тьиво?
— Тиш-ше, — прошептала она, опускаясь на колени рядом с ним. Он уловил исходившую от нее безумную смесь запахов благовонного мыла, кожи, волос, ночи и желания.
Все происходящее казалось совершенно нереальным и сказочным — не надо было размышлять, решая, что разумно здесь, в этом грязном закутке, что возможно и правильно. Прежде чем он успел дотянуться до нее, ее тонкие руки, покрытые отметинами нелегкой жизни, но все еще нежные, как мех котят, обвили его шею, а к губам прижались теплые губы.
С самого Зарависса у него не было женщины. Он был голоден, но и она вела себя столь же нетерпеливо. Он ласкал ее тело, а она вторила его движениям, шепча слова любви, которых он не понимал. Обнаружив, что она девственница, он не растерялся. Искайские законы, глушь и сделанное открытие заставили его сдержаться, и он остановился, чтобы открыть, почувствовать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105