Девочка довольно-таки неплохо соображает. Самостоятельно догадалась, в какой ситуации я нахожусь, и ведет себя сообразно сложившейся обстановки.
— Ну, что… жена — Цербер, что ли? — словно оправдываясь за навязчивость собственной супруги, виновато бормочу я.
— Цербер — не Цербер, а службу исправно несет.
Она упрекает меня. Я это вижу, и мне нечего возразить. Разве что в свою очередь упрекнуть ее:
— Сами виноваты…
Гелия откидывает голову назад так, что солнце разом освещает все ее веснушки, и смеется:
— А здорово я тогда с вами раскланялась! Даже сама удивилась, как хорошо это у меня получилось.
Все-таки я или переоцениваю ее интеллект, или она включает его слишком поздно. Не могла она, по моему глубокому убеждению, вот так ни за что ни про что подставить меня.
— Неужели вы с первого раза, как только увидели нас, так сразу и поняли, что я — с женой, и не с чьей-нибудь, а со своей.
— Вы — типичный подкаблучник, и с кем же вам еще быть.
Удивление ее и ее убежденность так невинны, что мне аж дурно становится.
Я не желаю показывать ей свое дурное состояние, отвожу в сторону погрустневшие глаза.
— Выходит, это все вы тогда сознательно проделали?
— Конечно! Я как только заметила, что она смотрит на меня так, словно я должна ей рубль, во мне сразу чертики взбесились.
— Да, это она умеет делать, — роняю я горькое признание. — Она жуть какая у меня ревнивая.
— Но и вы тоже хороши были! — Гелия скользит по мне насмешливым взглядом. — У вас так глаза бегали, как будто бы вы у меня новый рубль стащили и не знаете, куда с ним деться.
— Ну, вы даете, — только и нашелся я что пробормотать.
— Каюсь! Как только она пристегнула вас к поводку, я сразу поняла, что переборщила, и пожалела вас. Так что не сердитесь! — она дружески подергала меня за рукав рубашки, словно пытаясь привести в чувство.
— Как вы хоть здесь оказались… одни?
— С лодочной идем, — говорю я тихо и печально.
— А что там делали?
Я счастлив, что она проявляет ко мне интерес, и чувствую даже сам, как оживаю прямо у нее на глазах.
— На Ильмень готовимся ехать. Трава уже встала. Буду Кирюшу учить охотиться.
— Он же у вас охотник! Зачем же учить его охотиться?
— Э-э… Это дело тонкое… Как бы вам объяснить… Человек вот умное существо, а если его ничему не учить, то как родился дураком так таким и останется на всю последующую жизнь. И Кирюша без моей помощи настоящим профессионалом не станет.
— А вы сможете?…
— Еще бы! — вру я, и глазом не моргнув. — Не смог бы — и не брался. И сделаю из него настоящего профессионала!
— А я вот Дуняшу тоже стала на тренировки водить, ЗКС осваиваем…
— Как, как вы сказали? — поспешно переспросил я.
— А вы, что, не знаете, что такое ЗКС?
Гелия смотрит на меня, как на последнего идиота. Но откуда мне знать, что такое ЗКС, если я сроду не держал служебную собаку. Но не это обеспокоило меня.
— Вы, кажется, свою подругу Дуняшей назвали?
— Да. А что? Разве плохо? Я ее теперь все время так называю. Ей эта кличка больше нравится, и она охотно на нее откликается…
— А как же это у вас из Эльдорадо Дуняша вышла? — перебиваю я ее.
— Запросто! Эльдорадо, Рада, Дара, Дарьюшка… Улавливаете?
Я киваю.
— А уж от Дарьюшки до Дуняши хоть бы что додуматься.
Я опять киваю, а сам в панике: интересно бы узнать, моя жена сама дошла до Дуняши своим умом или кто-то надоумил ее? Как тяжело иметь дело с умными женщинами! Сознавал ли Творец, когда из нашего собственного ребра сварганил для забавы нам куклу, чем в последствии для нас обернутся его бескорыстные труды?
* * *
Любой русский, перечисляя великие озера нашей земли, вслед за Байкалом назовет Ильмень. И не потому, что из Ильменя, как и из Байкала, вытекает только одна река. И уж совсем не потому, что на многих российских товарах красуется имя легендарного Садко.
Не этим славен Ильмень. Наши товары пока что на мировом рынке большим спросом не пользуются. А жаль. Именно наши товары — самые что ни на есть натуральные и без примеси какого-то ни было дерьма. Но это — к слову, из жалости к тем, кто жрет всякую гадость и своих собак такими суррогатами кормит. А потом сетует, что собаки долго не живут в городе.
С берегов Ильменя начиналась Русь. Хотя есть и другое мнение, сдвинутое на Ладогу, но оно сути дела не меняет.
Много написано про Ильмень всякой всячины и в художественной, и в специальной литературе. Кое-что я читал, и казалось мне, все об этом озере знаю. А вот пошел по нему на своей лодке и увидел его совсем не таким, каким представлял. Оно куда свободнее, чем пишут о нем. И в отличие от Балатона или черноморских пляжей, его берега почти безлюдны. Особенно это верно в отношении восточного берега. На многие километры раскинулись тут заливные луга со множеством речушек и речек, больших и маленьких озер. Вот уж где раздолье комару и птице!
Сначала такое открытие огорчило меня. Я ведь надеялся увидеть пляжи, хотя бы местного значения, вроде черноморских, битком набитые двуногой дичью, и морально готовил себя к встрече с нею. Увы! Она, двулапая и окрыленная, песчаным лежбищам, битком забитыми праздной ленью, предпочитала свободный полет и разнотравье ильменьских лугов.
Но я не очень переживал за разбитые надежды и без особого энтузиазма упрекнул себя за плохое знание родных просторов.
А простор был хоть куда, и это я оценил с первого взгляда. Лучшего места для натаскивания легавой собаки и придумать нельзя!
Мы с Киршей остановились на берегу Мсты. По свежей непримятой траве я определился, что там, где мы высадились, в этом году до нас еще не ступала нога человека.
Утро было солнечным и тихим. Жизнь в разнотравье ликовала. Моя голова слегка закружилась от запаха цветов и оглушительного стрекота насекомых.
А мой пес как с цепи сорвался. Он носился по полю, кувыркался, валялся на спине, соскакивал и снова, высунув язык, нарезал витки. Вот уж действительно, для бешенной собаки сто километров — не круг. Пес явно обалдел от счастья. Никто не умеет так радоваться жизни, как собака. Я не мешал ему. Пусть отведет душу. Я разделял его радость и глупо, и счастливо улыбался, наблюдая за ним.
Солнце уже разогнало комаров по кустам. Я разделся до плавок и с тоской оглядел себя… Жалкое зрелище… И с таким телом я собирался покорить сердце Гелии… Тьфу ты! Дурость какая!…
Сколько же лет я не загорал? И вообще сколько же лет я не был на природе? Ведь только и ездил, что на картошку, на которую палкой гоняли каждую осень и на которой я возненавидел нашу природу за дожди и грязь.
Я лезу в лодку, достаю надувные матрасы и одеяло, чтоб поваляться на солнышке со всеми удобствами. Увидев меня за работой, Кир подбегает ко мне и начинает хватать все подряд, стараясь внести свою лепту в общее дело благоустройства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Ну, что… жена — Цербер, что ли? — словно оправдываясь за навязчивость собственной супруги, виновато бормочу я.
— Цербер — не Цербер, а службу исправно несет.
Она упрекает меня. Я это вижу, и мне нечего возразить. Разве что в свою очередь упрекнуть ее:
— Сами виноваты…
Гелия откидывает голову назад так, что солнце разом освещает все ее веснушки, и смеется:
— А здорово я тогда с вами раскланялась! Даже сама удивилась, как хорошо это у меня получилось.
Все-таки я или переоцениваю ее интеллект, или она включает его слишком поздно. Не могла она, по моему глубокому убеждению, вот так ни за что ни про что подставить меня.
— Неужели вы с первого раза, как только увидели нас, так сразу и поняли, что я — с женой, и не с чьей-нибудь, а со своей.
— Вы — типичный подкаблучник, и с кем же вам еще быть.
Удивление ее и ее убежденность так невинны, что мне аж дурно становится.
Я не желаю показывать ей свое дурное состояние, отвожу в сторону погрустневшие глаза.
— Выходит, это все вы тогда сознательно проделали?
— Конечно! Я как только заметила, что она смотрит на меня так, словно я должна ей рубль, во мне сразу чертики взбесились.
— Да, это она умеет делать, — роняю я горькое признание. — Она жуть какая у меня ревнивая.
— Но и вы тоже хороши были! — Гелия скользит по мне насмешливым взглядом. — У вас так глаза бегали, как будто бы вы у меня новый рубль стащили и не знаете, куда с ним деться.
— Ну, вы даете, — только и нашелся я что пробормотать.
— Каюсь! Как только она пристегнула вас к поводку, я сразу поняла, что переборщила, и пожалела вас. Так что не сердитесь! — она дружески подергала меня за рукав рубашки, словно пытаясь привести в чувство.
— Как вы хоть здесь оказались… одни?
— С лодочной идем, — говорю я тихо и печально.
— А что там делали?
Я счастлив, что она проявляет ко мне интерес, и чувствую даже сам, как оживаю прямо у нее на глазах.
— На Ильмень готовимся ехать. Трава уже встала. Буду Кирюшу учить охотиться.
— Он же у вас охотник! Зачем же учить его охотиться?
— Э-э… Это дело тонкое… Как бы вам объяснить… Человек вот умное существо, а если его ничему не учить, то как родился дураком так таким и останется на всю последующую жизнь. И Кирюша без моей помощи настоящим профессионалом не станет.
— А вы сможете?…
— Еще бы! — вру я, и глазом не моргнув. — Не смог бы — и не брался. И сделаю из него настоящего профессионала!
— А я вот Дуняшу тоже стала на тренировки водить, ЗКС осваиваем…
— Как, как вы сказали? — поспешно переспросил я.
— А вы, что, не знаете, что такое ЗКС?
Гелия смотрит на меня, как на последнего идиота. Но откуда мне знать, что такое ЗКС, если я сроду не держал служебную собаку. Но не это обеспокоило меня.
— Вы, кажется, свою подругу Дуняшей назвали?
— Да. А что? Разве плохо? Я ее теперь все время так называю. Ей эта кличка больше нравится, и она охотно на нее откликается…
— А как же это у вас из Эльдорадо Дуняша вышла? — перебиваю я ее.
— Запросто! Эльдорадо, Рада, Дара, Дарьюшка… Улавливаете?
Я киваю.
— А уж от Дарьюшки до Дуняши хоть бы что додуматься.
Я опять киваю, а сам в панике: интересно бы узнать, моя жена сама дошла до Дуняши своим умом или кто-то надоумил ее? Как тяжело иметь дело с умными женщинами! Сознавал ли Творец, когда из нашего собственного ребра сварганил для забавы нам куклу, чем в последствии для нас обернутся его бескорыстные труды?
* * *
Любой русский, перечисляя великие озера нашей земли, вслед за Байкалом назовет Ильмень. И не потому, что из Ильменя, как и из Байкала, вытекает только одна река. И уж совсем не потому, что на многих российских товарах красуется имя легендарного Садко.
Не этим славен Ильмень. Наши товары пока что на мировом рынке большим спросом не пользуются. А жаль. Именно наши товары — самые что ни на есть натуральные и без примеси какого-то ни было дерьма. Но это — к слову, из жалости к тем, кто жрет всякую гадость и своих собак такими суррогатами кормит. А потом сетует, что собаки долго не живут в городе.
С берегов Ильменя начиналась Русь. Хотя есть и другое мнение, сдвинутое на Ладогу, но оно сути дела не меняет.
Много написано про Ильмень всякой всячины и в художественной, и в специальной литературе. Кое-что я читал, и казалось мне, все об этом озере знаю. А вот пошел по нему на своей лодке и увидел его совсем не таким, каким представлял. Оно куда свободнее, чем пишут о нем. И в отличие от Балатона или черноморских пляжей, его берега почти безлюдны. Особенно это верно в отношении восточного берега. На многие километры раскинулись тут заливные луга со множеством речушек и речек, больших и маленьких озер. Вот уж где раздолье комару и птице!
Сначала такое открытие огорчило меня. Я ведь надеялся увидеть пляжи, хотя бы местного значения, вроде черноморских, битком набитые двуногой дичью, и морально готовил себя к встрече с нею. Увы! Она, двулапая и окрыленная, песчаным лежбищам, битком забитыми праздной ленью, предпочитала свободный полет и разнотравье ильменьских лугов.
Но я не очень переживал за разбитые надежды и без особого энтузиазма упрекнул себя за плохое знание родных просторов.
А простор был хоть куда, и это я оценил с первого взгляда. Лучшего места для натаскивания легавой собаки и придумать нельзя!
Мы с Киршей остановились на берегу Мсты. По свежей непримятой траве я определился, что там, где мы высадились, в этом году до нас еще не ступала нога человека.
Утро было солнечным и тихим. Жизнь в разнотравье ликовала. Моя голова слегка закружилась от запаха цветов и оглушительного стрекота насекомых.
А мой пес как с цепи сорвался. Он носился по полю, кувыркался, валялся на спине, соскакивал и снова, высунув язык, нарезал витки. Вот уж действительно, для бешенной собаки сто километров — не круг. Пес явно обалдел от счастья. Никто не умеет так радоваться жизни, как собака. Я не мешал ему. Пусть отведет душу. Я разделял его радость и глупо, и счастливо улыбался, наблюдая за ним.
Солнце уже разогнало комаров по кустам. Я разделся до плавок и с тоской оглядел себя… Жалкое зрелище… И с таким телом я собирался покорить сердце Гелии… Тьфу ты! Дурость какая!…
Сколько же лет я не загорал? И вообще сколько же лет я не был на природе? Ведь только и ездил, что на картошку, на которую палкой гоняли каждую осень и на которой я возненавидел нашу природу за дожди и грязь.
Я лезу в лодку, достаю надувные матрасы и одеяло, чтоб поваляться на солнышке со всеми удобствами. Увидев меня за работой, Кир подбегает ко мне и начинает хватать все подряд, стараясь внести свою лепту в общее дело благоустройства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30