— Пожалуйста, Ольга, пойдите сейчас же в Мариинский театр, успеете к началу. — Он протянул ей билет. — Хотелось хоть раз побывать там… Видите, не удается, нельзя…
Он сказал, что в ложе его ждут товарищи, им надо передать несколько слов.
Коба рассказывал, как жил он со Свердловым в ссылке. Долгожданными праздниками были дни, когда приходила почта. За письмами шли несколько километров.
По неписаному распорядку, тот, кто отправлялся за почтой, освобождался от домашних забот.
— Любил я ускользнуть лишний раз на почту, — посмеивался Сталин.
Свердлову поневоле приходилось хозяйничать — топить печку, заниматься уборкой.
Гораздо позже — в девятнадцатом году, незадолго до смерти Свердлова, оба они — Сталин и Яков Михайлович — как-то при мне вспоминали эти далекие дни.
— Сколько раз старался провести тебя, увильнуть от хозяйства. Проснусь, бывало, в свое дежурство и лежу, будто заспался… — говорил Сталин.
— А ты думаешь, что я этого не замечал? — добродушно и весело рассмеялся Свердлов. — Прекрасно замечал.
Удивительной своей мягкостью Свердлов притягивал к себе. Всегда он был одинаково ласков и спокойно приветлив. Запомнились его пышные темные волосы, черная бородка, большие задумчивые глаза на худом лице.
После побега из Нарыма Сталин ездил в Краков для встречи с Лениным.
Много позже я слышала от Сталина, как совершил он это путешествие нелегально, без заграничного паспорта. Смеясь рассказывал он, как напугал двух пассажиров, которые до границы ехали в одном с ним купе. Всю дорогу они громко читали черносотенный листок.
— До того надоело слушать их, — рассказывал Сталин, — что я не выдержал и сказал: «Зачем эту чепуху читаете? Другие газеты следует читать». Не знаю, за кого они меня приняли, но почему-то испуганно переглянулись, встали и, не оборачиваясь, вышли из купе.
В местечке, где Коба сошел, чтобы перейти границу, он никого не знал.
Адрес переправщика, который ему дали, пришлось уничтожить. Было утро. Покинув станцию, он зашагал к базару. Какой-нибудь случай, встреча, думал он, — выручат его. Шумел местечковый базар. Сталин пересек его несколько раз.
И вдруг кто-то остановил его:
— Вы не здешний? Кого-то ищете? Вам, может, негде остановиться? спрашивал местный житель, бедняк по виду.
Что-то было в человеке, внушающее доверие, и Сталин ответил:
— Да, мне надо остановиться здесь не надолго.
— Пойдемте ко мне, — сказал человек. По дороге разговорились: он поляк, сапожник, живет здесь, поблизости. Пришли в его домик; хозяин предложил отдохнуть, разделить с ним обед. Он был радушен и не назойлив, этот бедняк-сапожник.
Он только спросил, издалека ли приезжий.
— Издалека — ответил Сталин. И, взглянув на принадлежности ремесла хозяина, на низенький столик и табурет, стоявшие в углу, сказал: — Мой отец был тоже сапожником, там, на моей родине, в Грузии.
— В Грузии? — переспросил поляк. — Вы, значит, грузин? Слыхал, у вас красиво — горы, виноградники! И царские становые, так же, как в Польше, то ли спрашивая, то ли утвердительно добавил он.
— Да. Так же, как в Польше, — ответил Сталин. — Нет родных школ, но есть становые.
Они молча поглядели друг на друга. «Можно ли ему довериться?» — подумал Сталин. И, решившись, просто сказал:
— Мне надо сегодня же перейти границу.
Хозяин хибарки больше ни о чем не расспрашивал.
— Хорошо! — сказал он. — Я сам проведу вас. Я знаю дорогу.
Когда стемнело, они вышли из дому. У границы, прощаясь, Сталин вынул деньги — он хотел отблагодарить за гостеприимство, за услугу. Но проводник отвел его руку.
— Нет, — твердо произнес он. — Не надо! Я сделал это не из-за денег.
Мы — сыны угнетенных наций, мы должны помогать друг другу. — Он обменялся со Сталиным крепким рукопожатием. — Счастливый вам путь!..
Я слышала этот рассказ много лет спустя, после Октябрьской революции, в Москве. Смолкнув, Сталин задумался. Он точно вглядывался в прошлое.
— Хотел бы я знать, — медленно произнес он, — где сейчас этот человек, что с ним сталось? Как жаль, что я забыл его имя и не могу его разыскать.
Сталина неожиданно арестовали в феврале 1913 года, когда его выдал провокатор Малиновский. Это случилось на благотворительном вечере, который устраивали большевики в здании Калашниковской биржи. О вечере этом у нас говорили много. Рассказывал и Сережа Кавтарадзе, занимавшийся со мной по математике, и Сталин как-то мельком заметил, что вечер должен быть интересным. Во время концерта, когда Сталин присел к товарищам за столик, полицейские подошли и увели его с собой.
Его сослали к Полярному кругу, в Туруханский край. У нас теперь был новый адрес, по которому мы отправляли посылки и деньги из фонда помощи.
Сталин вспоминал, как однажды был обрадован в своем одиночестве записочкой, которую неожиданно нашел в кармане пиджака. Мы вложили этот привет от нас, когда отправляли ему зимний костюм.
С отцом он переписывался. Мы читали его письма и видели далекий край, «где свирепствует лютая зима». Там, в избе остяков-рыболовов, в деревушке, затерявшейся в унылой бесконечной тундре, он жил.
Но в письмах Сталина не было ни слова о тяжелых условиях. Он просил ничего ему не посылать, не тратить денег: «Не забывайте, что у вас большая семья», — напоминал он в письме, адресованном отцу. «Всем необходимым я уже запасся», — обычно сообщал он. Вот что он написал однажды:
25/XI Для Ольги Евгеньевны Очень-очень Вам благодарен, глубокоуважаемая Ольга Евгеньевна, за Ваши добрые и чистые чувства ко мае. Никогда не забуду Вашего заботливого отношения ко мне! Жду момента, когда я освобожусь из ссылки и, приехав в Петербург, лично поблагодарю Вас, а также Сергея, за все. Ведь мне остается всего-навсего два года. Посылку получил. Благодарю. Прошу только об одном — не тратиться больше на меня: Вам деньги самим нужны. Я буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия, — летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, — и я до глупости истосковался по видам природы хотя бы на бумаге. Мой привет ребятам и девицам. Желаю им всего-всего хорошего. Я живу, как раньше. Чувствую себя хорошо. Здоров вполне, — должно быть, привык к здешней природе. А природа у нас суровая: недели три назад мороз дошел до 45 градусов.
До следующего письма.
Уважающий Вас Iосиф.
Из Курейки он прислал отцу законченную рукопись своего труда по национальному вопросу. Он просил переслать эту рукопись за границу, Ленину, который ждал эту работу.
Вместе с сестрой Надей мы отнесли рукопись товарищу Бадаеву, который и отправил ее Владимиру Ильичу.
Глава двадцать пятая
Теперь по вечерам в комнатках на Сампсониевском все берутся за учебники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53