Бабушка качает головой, когда вечером я рассказываю, что вместе с дядей Ваней уезжаю в Баку.
— Да ведь у тебя пальто нет! В чем поедешь?
— Сошьем ей новое, — успокаивает дядя Ваня.
На другой день со старшей теткой Варей мы идем покупать материю на пальто.
Первый раз мне шьют пальто из новой красивой пушистой материи. Мне всегда перешивали старые пальтишки теток. Варя — портниха. Она шьет пальто. Когда его примеряют, я заглядываю в осколок зеркала и думаю: «В этом пальто я буду самой нарядной девочкой в Дидубе».
В день отъезда я встаю чуть свет и от нетерпения не могу ничего есть.
— Ешь, — уговаривает меня бабушка, — в дороге такого не дадут.
Я давлюсь сладким жирным пловом и пугаюсь: а вдруг дядя Ваня уехал без меня? Но вот за мной приходит тетя Ксеня. Мы поедем на вокзал от Манкевичей.
Дядя Ваня ждет нас там. Я иду и так волнуюсь, что не замечаю, какое впечатление производит мое пальто в поселке. На дяде Ване костюм, в котором я его еще никогда не видела. В этом костюме Ваня похож на богатых господ, которые прогуливаются по Головинскому проспекту.
— Все ли готово? Пора собираться. — Ваня подходит ко мне совсем близко и говорит. — А ты ничего не боишься, Нюрочка?
Я отвечаю правдиво: я ничего не боюсь. Ксеня уводит меня в другую комнату, и Варя из-под кровати достает длинный зашитый в белое полотно сверток.
Я снимаю платье. Варя накручивает на меня сверток и осторожно, стараясь не уколоть, пришивает его к лифчику.
— Не тяжело? — спрашивает она. — Удобно? А ну, пройдись!
Потом она помогает мне надеть платье и, осмотрев меня, говорит довольно:
— По-моему, ничего не заметно. А Ксеня шепотом, хотя в комнате никого, кроме нас троих, нет, произносит:
— Никому, никому не позволяй до себя дотрагиваться. Я понимаю: на мне патроны, которые я везу в Баку. Они нужны отцу и товарищам.
Мы едем на вокзал в фаэтоне. Когда лошади останавливаются, к нам подбегает носильщик и хватает Ванин чемодан. Дядя Ваня берет меня за руку, и мы проходим по платформе. Носильщик идет сзади. В вагоне я удивленно оглядываюсь. Как здесь нарядно! Мягкие диваны, ковер на полу, зеркала. Это второй класс.
А мы всегда ездили в грязных голых вагонах третьего класса.
— Сюда, — говорит носильщик и ставит чемодан в купе, где сидят два офицера.
Я смотрю на Ваню, но он неторопливо усаживается на покрытый полосатым чехлом диван и предлагает мне сесть рядом. Поезд трогается, и один из офицеров говорит:
— Приятная у нас компания. — Он берет со столика коробку конфет и протягивает мне. — Пожалуйста, барышня, попробуйте!
Я прижимаюсь к дяде Ване, он улыбается и говорит:
— Мы, кажется, не любим конфет…
— Нет, барышня должна попробовать…
— Ну, что же, — говорит Ваня, — раз так просят, нельзя отказаться.
Я беру одну шоколадку из коробки. Потом иду в коридор и долго смотрю на горы, мимо которых мы проезжаем. Дядя Ваня разговаривает с офицерами.
— В Баку изволите ехать? — спрашивают они.
— Да, — отвечает Ваня.
— А там черт знает что творится, — говорит офицер, который угощал меня конфетами. — Обнаглел народ.
— Совершенно верно, господин офицер. — Дядя Ваня, как всегда, говорит ровным негромким голосом.
Когда в вагоне темнеет, и проводник зажигает лампочку, Ваня зовет меня и говорит, что пора спать. Я хочу сбросить пальто, и один из попутчиков тянется помочь мне.
Но Ваня, любезно улыбаясь офицеру, берет мое пальто и подсаживает меня на верхнюю полку. Я лежу там и нащупываю на себе патроны, и все еще вздрагиваю: что, если бы офицер до них дотронулся! Мне не очень удобно лежать, ворочаться я не решаюсь, но скоро засыпаю и открываю глаза, когда поезд подъезжает к Баку.
— Приехали, — говорит Ваня.
Он снимает меня с полки, набрасывает на меня пальто, и мы выходим на бакинский вокзал.
В комнате, куда нас привозят, какая-то женщина раздевает меня и снимает патроны. Она прижимает меня к себе.
— Молодчина девочка, — говорит она. Когда через несколько месяцев я наконец увидела маму, то рассказ о патронах приберегла напоследок.
— А тебе не тяжело было? — беспокойно спросила мама.
— Нет, — независимо ответила я. — Я целый день проходила с ними в Баку.
И сама тут же ужаснулась своей лжи. Мама упрекнула дядю Ваню за то, что он не снял с меня сразу патронов.
— Да что ты, Ольга, сняли сейчас же. Я слышала это из другой комнаты и чуть не расплакалась от стыда. Но дядя Ваня, наверное, что-то понял.
Он сказал:
— Было бы нужно, она проходила бы с ними и день и два. Вот ей и показалось…
Глава двенадцатая
Может быть, после путешествия с патронами меня некому отвезти обратно к бабушке в Тифлис, а может быть, отцу не захотелось расстаться со мной, но снова я вижу себя в доме бакинской электростанции, где четыре года тому назад мы жили все вместе. Там, в комнатах наверху, я впервые увидела спеленатую Надю. Тогда дом был еще не достроен. А сейчас он заново отделан. Балконы, висевшие без перил, обведены железной решеткой. Теперь бы мама не боялась, что мы можем свалиться оттуда. Ах, как досталось Павлуше, когда однажды его застали свесившимся с узкого каменного выступа! Мама сама чуть не плакала, втаскивая Павла обратно в комнату.
И тот же берег, по большим плоским камням которого мы любили скакать.
А дальше, за домом, пристань, куда причаливают пароходы. Какая была радость, когда мама брала нас гулять туда, и мы останавливались у высоких, обмотанных толстыми канатами причалов и глядели, как у купален под пристанью барахтались и ныряли в море смуглые горластые мальчишки.
Эту пристань я запомнила, потому что однажды папа едва не утонул здесь.
Я и сейчас живо представляю это забавное, чуть не ставшее трагическим происшествие, в котором проявился весь наш решительный и настойчивый отец.
Мы гуляли по пристани, когда ветром вдруг швырнуло в море мою новую, только что купленную соломенную шляпу. Я не успела горестно вскрикнуть, как папа сбросив пиджак и брюки, кинулся в воду и поплыл за шляпой. Но она, точно спасаясь от преследования, неслась по волнам все дальше в море. Оцепенев от неожиданности, мы так и застыли на пристани.
— Сергей, что ты делаешь?! Вернись!.. — унесло ветром мамин возглас.
Предательский бакинский норд, как всегда, разыгрался внезапно. Волны поднимались выше, и шляпа неслась по ним, издеваясь над всеми нами. Папа плыл ловко и быстро, но не мог схватить ее.
— Папа, вернись, вернись!.. — мы плакали и метались по пристани.
Но папа не слышал нас и упрямо догонял еле видный светлый соломенный кружок.
Мы никогда не видели море таким бурным. Мы кричали все громче. Но вот мы уже смеемся сквозь слезы. Папа приближался, и шляпа гордо торчала на его голове, бант победно раздувался рядом с отцовской бородой.
Теперь я одна, без мамы, без Павла, в маленькой комнатке в нижнем этаже дома электростанции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53