Наверное, при виде ее в каждом мужчине просыпается желание.
— Кто это писал? — спросила она.
Миссис Боттомли негодующе фыркнула и даже покраснела от возмущения, но желание посплетничать было сильнее ее.
— Мастер Кит писал, кто же еще. Но лучше бы он этого не делал.
— Кто такой мастер Кит?
— Младший брат мистера Кори. — Миссис Боттомли по старинке называла «мастером» младшего сына в семье.
— Брат? — удивилась Гэрриет. — Ни за что бы не подумала. У него получился потрясающий портрет.
— Еще бы! — Миссис Боттомли неприязненно покосилась на роскошное, праздное тело Ноэль Белфор. — Он ведь долгонько над ним трудился. Помню, мистер Кори только-только уехал за границу, и тут же заявляется мастер Кит и спокойненько так мне говорит: я, говорит, миссис Боссис — это он так меня зовет — пейзажи писать приехал, — а у самого глаза уж блестят не по-хорошему. Я сразу догадалась, что это за пейзажи такие.
— Какой он из себя? — спросила Гэрриет. — Похож на мистера Кори?
— Нисколечко. — Миссис Боттомли подлила себе хересу из бутылки. — Мастер Кит, он, конечно, красавец — высокий, крепкий, золотоголовый, что твой подсолнух, — но с ним всегда жди беды. Помню, бедная их матушка вечно с ума сходила от беспокойства. Пейзажи, как же! Все его пейзажи кончились в спальне у миссис Эрскин. Она, представь, лежит себе перед ним в чем мать родила, отопление в доме работает на всю катушку, жара, как в июле. В общем, понятно, что у них там были за пейзажи.
— А мистер Эрскин? Что он сказал, когда вернулся? — поинтересовалась Гэрриет. — Наверное, дома был грандиозный скандал?
— Да уж, — хмыкнула миссис Боттомли. — Надо было их обоих видеть. Мистер Кори весь холодный и презрительный, просто лед с ядом, а она бьется в истерике и кричит на весь дом: «Ну и что, ты же сам хотел, чтобы все оставалось в семье!..»
Помолчав немного, миссис Боттомли доверительно продолжала:
— Все дело в том, что мастер Кит был у нее не первый, далеко не первый. Как наш Джон родился, так с тех пор и потянулось: то у нее один, то другой…
— Как же мистер Эрскин такое терпит? — спросила Гэрриет. — Разве у него такой уж мягкий нрав? Я что-то не заметила.
— Я тоже не замечаю. — Миссис Боттомли угрюмо поджала губы. — Иногда он бывает ой-ой как крут, но с ней — безобиднее овечки. Что поделаешь, любовь.
— И все же они разводятся — значит, он нашел в себе силы?
Миссис Боттомли пожала пухлыми плечами.
— Кто их знает, может, и не разведутся. Она вроде уже совсем собралась выходить за какого-то там Ронни Акленда, но боюсь, в конце концов мистер Кори примет ее обратно. Очень уж ей за ним хорошо: у него и имя, и зарабатывает он вон как. А она, знаешь ли, привыкла ко всему лучшему. А главное, ей приятно чувствовать свою власть над ним, знать, что он всегда у нее под каблуком.
Гэрриет понимала Кори Эрскина, как никто другой. Теперь, когда уже не нужно было каждый день ломать голову, чем кормить ребенка, все ее мысли были о Саймоне.
Шло время, но тоска по Саймону не убывала. Она грызла ее день и ночь и выматывала всю душу, оставляя лишь боль да пустоту. Пытаясь заполнить эту пустоту, Гэрриет хваталась за любую работу, а по вечерам до одури пялилась в телевизор или читала, пока совсем не слипались глаза — ничто не помогало. Боль не утихала, одиночество казалось беспросветным, словно ее одну замуровали в бетонной камере без окон и дверей. В тот же вечер, вскоре после того, как миссис Боттомли ушла спать, зазвонил телефон. Гэрриет сняла трубку.
— Звонит мистер Эрскин из Дублина, — равнодушно сообщила телефонистка. — Будете говорить?
— Да, — сказала Гэрриет, пытаясь сообразить, как Кори Эрскин мог оказаться в Ирландии.
— Кори? Алло! Пожалуйста, пригласите к телефону Кори, — послышался в трубке мужской голос — бархатистый, чарующе-медленный, словно ленивый.
— Его нет, — ответила Гэрриет.
— Жаль. Я надеялся его застать, — сказал голос. — А где он?
— Он улетел в Антибы. Может, я могу вам чем-нибудь помочь?
— Вряд ли — разве что согласитесь дать мне взаймы пару тысчонок. Я нашел для Кори роскошную лошадь, он наверняка захочет ее купить.
— Если хотите, можете ему позвонить, — сказала Гэрриет. — Он оставил номер. Скажите мне только, кто вы.
В трубке раздался оглушительный смех.
— Кит Эрскин, паршивая овца семейства Эрскинов, к вашим услугам. Думаю, миссис Боссис наверняка успела вам кое-что обо мне порассказать, верно?
— Нет, ничего такого. — Гэрриет покраснела и порадовалась, что собеседник на другом конце провода не может ее видеть.
— Знаю, что успела. Но вы не верьте ни единому слову. Клянусь, я чист, как стеклышко.
Гэрриет прыснула, прикрывая трубку рукой.
— А вы, вероятно, Гэрриет? — продолжал он. — Несчастная жертва обмана?
— Простите? — Гэрриет тут же внутренне ощетинилась. — Кто вам такое сказал?
— Кори. Точнее, не сказал, а зачитал мне длинный-предлинный ультиматум по поводу того, что он со мной сделает, если я посмею на вас покуситься. Это не ваш малыш там так разрывается?
— У него режутся зубки, — сказала Гэрриет.
— Я бы на его месте сходил к дантисту, так ему и передайте. От Ноэль ничего нет?
Гэрриет рассказала ему об открытке с футболистами — что было, пожалуй, не очень корректно, но это она сообразила слишком поздно.
Кит на своем конце провода лениво рассмеялся.
— Мне нравится, как она держит Кори на поводке — да и меня, впрочем, тоже. В иные времена у нее этих поводков скапливалось по стольку, что даже странно, как у нее до сих пор одна рука не стала длиннее другой. Знаете, чем теперь занимаются все наши знакомые? Заключают между собой пари: разведется с ней Кори или нет.
— Извините, но мне нужно подойти к ребенку. — Гэрриет вдруг осознала, что сплетничать о своем хозяине нехорошо.
— Постойте, не уходите, — попросил Кит. — У вас просто потрясающий голос. Наверное, вы и сама такая же? Ну-ка, признайтесь, какая вы?
— Бледная и худая, как жердь, — сказала Гэрриет.
— Прекрасно, как раз то, что я люблю. В следующем месяце я должен писать в ваших краях один портрет, так что приеду, сам разберусь. Смотрите, не крутите там без меня с местными кавалерами!..
Как все это грустно и мило, думала потом Гэрриет. Грустно, потому что своей легкой, немного театральной непосредственностью он отчаянно напомнил ей Саймона; мило — потому что так приятно снова пококетничать с кем-то просто так, хотя бы по телефону.
А еще позже Амброзий, вернее, Амброзия, решила окотиться в огромной — четырехспальной, как мысленно называла ее Гэрриет, — супружеской кровати Эрскинов. К шести часам утра, устроив усталую, но довольную роженицу с пятью котятами в кухне на чистой подстилке, Гэрриет наконец-то добралась до собственной постели.
Однако очень скоро — кажется, через несколько минут — ее разбудил весьма ехидный голос Шатти, сообщавший, что уже половина десятого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Кто это писал? — спросила она.
Миссис Боттомли негодующе фыркнула и даже покраснела от возмущения, но желание посплетничать было сильнее ее.
— Мастер Кит писал, кто же еще. Но лучше бы он этого не делал.
— Кто такой мастер Кит?
— Младший брат мистера Кори. — Миссис Боттомли по старинке называла «мастером» младшего сына в семье.
— Брат? — удивилась Гэрриет. — Ни за что бы не подумала. У него получился потрясающий портрет.
— Еще бы! — Миссис Боттомли неприязненно покосилась на роскошное, праздное тело Ноэль Белфор. — Он ведь долгонько над ним трудился. Помню, мистер Кори только-только уехал за границу, и тут же заявляется мастер Кит и спокойненько так мне говорит: я, говорит, миссис Боссис — это он так меня зовет — пейзажи писать приехал, — а у самого глаза уж блестят не по-хорошему. Я сразу догадалась, что это за пейзажи такие.
— Какой он из себя? — спросила Гэрриет. — Похож на мистера Кори?
— Нисколечко. — Миссис Боттомли подлила себе хересу из бутылки. — Мастер Кит, он, конечно, красавец — высокий, крепкий, золотоголовый, что твой подсолнух, — но с ним всегда жди беды. Помню, бедная их матушка вечно с ума сходила от беспокойства. Пейзажи, как же! Все его пейзажи кончились в спальне у миссис Эрскин. Она, представь, лежит себе перед ним в чем мать родила, отопление в доме работает на всю катушку, жара, как в июле. В общем, понятно, что у них там были за пейзажи.
— А мистер Эрскин? Что он сказал, когда вернулся? — поинтересовалась Гэрриет. — Наверное, дома был грандиозный скандал?
— Да уж, — хмыкнула миссис Боттомли. — Надо было их обоих видеть. Мистер Кори весь холодный и презрительный, просто лед с ядом, а она бьется в истерике и кричит на весь дом: «Ну и что, ты же сам хотел, чтобы все оставалось в семье!..»
Помолчав немного, миссис Боттомли доверительно продолжала:
— Все дело в том, что мастер Кит был у нее не первый, далеко не первый. Как наш Джон родился, так с тех пор и потянулось: то у нее один, то другой…
— Как же мистер Эрскин такое терпит? — спросила Гэрриет. — Разве у него такой уж мягкий нрав? Я что-то не заметила.
— Я тоже не замечаю. — Миссис Боттомли угрюмо поджала губы. — Иногда он бывает ой-ой как крут, но с ней — безобиднее овечки. Что поделаешь, любовь.
— И все же они разводятся — значит, он нашел в себе силы?
Миссис Боттомли пожала пухлыми плечами.
— Кто их знает, может, и не разведутся. Она вроде уже совсем собралась выходить за какого-то там Ронни Акленда, но боюсь, в конце концов мистер Кори примет ее обратно. Очень уж ей за ним хорошо: у него и имя, и зарабатывает он вон как. А она, знаешь ли, привыкла ко всему лучшему. А главное, ей приятно чувствовать свою власть над ним, знать, что он всегда у нее под каблуком.
Гэрриет понимала Кори Эрскина, как никто другой. Теперь, когда уже не нужно было каждый день ломать голову, чем кормить ребенка, все ее мысли были о Саймоне.
Шло время, но тоска по Саймону не убывала. Она грызла ее день и ночь и выматывала всю душу, оставляя лишь боль да пустоту. Пытаясь заполнить эту пустоту, Гэрриет хваталась за любую работу, а по вечерам до одури пялилась в телевизор или читала, пока совсем не слипались глаза — ничто не помогало. Боль не утихала, одиночество казалось беспросветным, словно ее одну замуровали в бетонной камере без окон и дверей. В тот же вечер, вскоре после того, как миссис Боттомли ушла спать, зазвонил телефон. Гэрриет сняла трубку.
— Звонит мистер Эрскин из Дублина, — равнодушно сообщила телефонистка. — Будете говорить?
— Да, — сказала Гэрриет, пытаясь сообразить, как Кори Эрскин мог оказаться в Ирландии.
— Кори? Алло! Пожалуйста, пригласите к телефону Кори, — послышался в трубке мужской голос — бархатистый, чарующе-медленный, словно ленивый.
— Его нет, — ответила Гэрриет.
— Жаль. Я надеялся его застать, — сказал голос. — А где он?
— Он улетел в Антибы. Может, я могу вам чем-нибудь помочь?
— Вряд ли — разве что согласитесь дать мне взаймы пару тысчонок. Я нашел для Кори роскошную лошадь, он наверняка захочет ее купить.
— Если хотите, можете ему позвонить, — сказала Гэрриет. — Он оставил номер. Скажите мне только, кто вы.
В трубке раздался оглушительный смех.
— Кит Эрскин, паршивая овца семейства Эрскинов, к вашим услугам. Думаю, миссис Боссис наверняка успела вам кое-что обо мне порассказать, верно?
— Нет, ничего такого. — Гэрриет покраснела и порадовалась, что собеседник на другом конце провода не может ее видеть.
— Знаю, что успела. Но вы не верьте ни единому слову. Клянусь, я чист, как стеклышко.
Гэрриет прыснула, прикрывая трубку рукой.
— А вы, вероятно, Гэрриет? — продолжал он. — Несчастная жертва обмана?
— Простите? — Гэрриет тут же внутренне ощетинилась. — Кто вам такое сказал?
— Кори. Точнее, не сказал, а зачитал мне длинный-предлинный ультиматум по поводу того, что он со мной сделает, если я посмею на вас покуситься. Это не ваш малыш там так разрывается?
— У него режутся зубки, — сказала Гэрриет.
— Я бы на его месте сходил к дантисту, так ему и передайте. От Ноэль ничего нет?
Гэрриет рассказала ему об открытке с футболистами — что было, пожалуй, не очень корректно, но это она сообразила слишком поздно.
Кит на своем конце провода лениво рассмеялся.
— Мне нравится, как она держит Кори на поводке — да и меня, впрочем, тоже. В иные времена у нее этих поводков скапливалось по стольку, что даже странно, как у нее до сих пор одна рука не стала длиннее другой. Знаете, чем теперь занимаются все наши знакомые? Заключают между собой пари: разведется с ней Кори или нет.
— Извините, но мне нужно подойти к ребенку. — Гэрриет вдруг осознала, что сплетничать о своем хозяине нехорошо.
— Постойте, не уходите, — попросил Кит. — У вас просто потрясающий голос. Наверное, вы и сама такая же? Ну-ка, признайтесь, какая вы?
— Бледная и худая, как жердь, — сказала Гэрриет.
— Прекрасно, как раз то, что я люблю. В следующем месяце я должен писать в ваших краях один портрет, так что приеду, сам разберусь. Смотрите, не крутите там без меня с местными кавалерами!..
Как все это грустно и мило, думала потом Гэрриет. Грустно, потому что своей легкой, немного театральной непосредственностью он отчаянно напомнил ей Саймона; мило — потому что так приятно снова пококетничать с кем-то просто так, хотя бы по телефону.
А еще позже Амброзий, вернее, Амброзия, решила окотиться в огромной — четырехспальной, как мысленно называла ее Гэрриет, — супружеской кровати Эрскинов. К шести часам утра, устроив усталую, но довольную роженицу с пятью котятами в кухне на чистой подстилке, Гэрриет наконец-то добралась до собственной постели.
Однако очень скоро — кажется, через несколько минут — ее разбудил весьма ехидный голос Шатти, сообщавший, что уже половина десятого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57