Я говорю «его следствие», поскольку у него есть привычка любое более или менее тяжкое преступление рассматривать как свое личное дело.
— А Эрик Юханссон ему не расскажет? Несмотря на то, что обещал помалкивать?
Джузеппе покачал головой:
— Эрик не особенно жалует Рундстрёма. Нельзя отрицать, что между соседними округами, как и между всякими соседями, всегда существуют какие-то трения. В Херьедалене людям не очень нравится играть роль младшего братишки большого Емтланда. И полицейские — не исключение.
Джузеппе подлил себе чаю и стал рассматривать фотографии.
— Странную историю ты рассказал, — произнес он задумчиво. — Герберт Молин был убежденный нацист и завербовался в вермахт. «Унтершарфюрер». Что это за птица? Что-то из гестапо? Концлагеря? Что там было написано на воротах в Аушвиц? Arbeit macht frei? Труд освобождает? Мороз по коже.
— Я не так много знаю о нацизме, — сказал Стефан. — Но бывшие поклонники Гитлера не кричат об этом на каждом углу. Молин поменял фамилию, и мы теперь знаем почему. Заметал следы.
Джузеппе попросил счет и расплатился. Вынул ручку и на обратной стороне счета написал — Герберт Молин .
— Мне легче думается, когда я пишу, — сказал он. — Август Маттсон-Герцен превращается в Герберта Молина. Ты говоришь, он чего-то боялся. Скажем, боялся, что прошлое когда-нибудь его все-таки настигнет. Ты ведь говорил с его дочерью?
— Вероника Молин ни словом не обмолвилась о том, что ее отец — нацист. Да я и не спрашивал — с чего бы мне пришел в голову такой вопрос?
— Думаю, что тут как в семьях преступников — эту тему стараются обойти.
— Я тоже так подумал. Можно только предполагать — что, если и у Авраама Андерссона тоже было некое прошлое?
— Посмотрим, что обнаружится в его доме, — сказал Джузеппе и написал — Авраам Андерссон. — Техникам надо отдохнуть пару часиков. Они будут работать всю ночь.
Джузеппе нарисовал стрелку между двумя именами и заострил ее с обоих концов. Потом рядом с фамилией Андерссон нарисовал свастику и поставил жирный вопросительный знак.
— Мы, конечно, можем завтра с утра как следует поговорить с Эльзой Берггрен, — задумчиво сказал он и старательно вывел на бумажке ее фамилию, соединив стрелками с двумя другими.
Потом смял счет и бросил его в пепельницу.
— «Мы»? — спросил Стефан.
— Мы можем сказать, что ты — мой личный, в высшей степени личный и только личный, ассистент. Без следственных полномочий.
Джузеппе весело засмеялся, но тут же посерьезнел.
— У нас на шее два жутковатых убийства, — сказал он. — Плевать на Рундстрёма. И на формальности тоже. Я хочу, чтобы ты присутствовал. Двое услышат больше, чем один.
Они вышли из ресторана. Давешний посетитель все еще сидел за столиком. Они договорились встретиться в полвосьмого и расстались.
Стефан сразу провалился в сон. Ему приснился отец. Они искали друг друга в каком-то нескончаемом лесу и не могли найти. Когда отец наконец нашелся, Стефану стало легко и радостно.
Джузеппе же почти не спал. В четыре он был уже на ногах, и перед тем, как они встретились в вестибюле, он успел съездить на место преступления.
По- прежнему никаких результатов. Ничего. Никаких следов убийца Авраама Андерссона, а возможно, и Герберта Молина не оставил.
Уходя, Джузеппе хлопнул себя по лбу, подошел к девушке за стойкой и спросил, не прибрала ли она накануне вечером квитанцию за ужин — ему надо было подколоть ее к отчету о командировке. Он вспомнил о ней уже в постели. Но она квитанцию не видела.
— Разве я не оставил ее на столе?
— Ты смял ее и бросил в пепельницу, — сказал Стефан.
Джузеппе смущенно улыбнулся и пожал плечами. Они решили пройтись пешком до дома Эльзы Берггрен. Утро было совершенно безветренным, в еще ночном небе сияли звезды. Они подошли к мосту. Джузеппе показал на белое здание суда:
— Тут слушалось громкое дело несколько лет назад. С расистским душком. Нападение на улице. Два парня заявили, что они неонацисты. Не помню точно название их организации — по-моему, «Швеция для шведов». Наверное, ее уже нет в природе.
— Они теперь называю себя БАД, — неуверенно сказал Стефан.
— И что это значит?
— «Белое арийское движение».
Джузеппе покачал головой:
— Жуткие дела, — опять сказал он. — Думали, что нацизм похоронен раз и навсегда. А он, как видишь, жив. Даже если это всего-навсего бритоголовые сопляки.
Они перешли мост.
— Когда я был мальчишкой, здесь ходили поезда, — сказал Джузеппе. — Внутренняя линия. Из Эстерсунда через Свег в Орсу. Там надо было делать пересадку. Или это было в Муре? Я ездил с теткой — еще совсем малышом. Теперь поезда ходят только летом. Тот итальянский певец, который произвел на мою мать такое неизгладимое впечатление, тоже приехал поездом. Тогда здесь не было ни аэродрома, ни лимузинов. Она встречала его на вокзале среди других поклонников. У нее даже есть фото. Очень нерезкое — фотоаппарат был какой-то доисторический. Но она хранит снимок, как драгоценность. Должно быть, она была без ума от него.
Они подошли к дому Эльзы.
— Ты предупредил? — спросил Стефан.
— Нет. Решил, что лучше застать ее врасплох.
Они прошли через сад. Она открыла тут же, как будто ждала их.
— Джузеппе Ларссон. Следователь из Эстерсунда. А со Стефаном вы уже знакомы. У нас есть несколько вопросов по ходу следствия об убийстве Герберта Молина. Вы ведь были с ним знакомы?
«У нас есть вопросы», — подумал Стефан. Что касается меня, я не собираюсь ставить никаких вопросов.
Они вошли в прихожую, и Стефан посмотрел на Джузеппе. Тот подмигнул.
— Наверное, что-то очень важное, если вы явились спозаранку?
— Совершенно верно, — сказал Джузеппе. — Давайте присядем. Разговор может затянуться.
Джузеппе говорил неожиданно сухо и лаконично. Стефан попытался представить, как бы он сам себя вел на его месте, если бы задавал вопросы.
Они прошли в гостиную. Кофе Эльза Берггрен им не предложила.
Джузеппе взял быка за рога.
— В одном из шкафов у вас висит нацистский мундир, — сказал он.
Эльза Берггрен замерла. Потом холодно посмотрела на Стефана. Он понял, что она подозревает именно его, хотя и не может понять, каким образом он проник в ее спальню.
— Не знаю, запрещено ли хранить эсэсовскую форму, — сказал Джузеппе. — Может быть, запрет касается только публичных выступлений в таком мундире. Вы не могли бы его принести?
— Откуда вам известно про мундир?
— Я пока воздержусь от ответа на этот вопрос. Но ставлю вас в известность, что это имеет непосредственное отношение к расследованию двух убийств.
Она поглядела на него с удивлением. Стефану показалось, что удивление было искренним. Она ничего не знала про убийство близ Глёте. Это было странно. Прошло двое суток, а она ничего не знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— А Эрик Юханссон ему не расскажет? Несмотря на то, что обещал помалкивать?
Джузеппе покачал головой:
— Эрик не особенно жалует Рундстрёма. Нельзя отрицать, что между соседними округами, как и между всякими соседями, всегда существуют какие-то трения. В Херьедалене людям не очень нравится играть роль младшего братишки большого Емтланда. И полицейские — не исключение.
Джузеппе подлил себе чаю и стал рассматривать фотографии.
— Странную историю ты рассказал, — произнес он задумчиво. — Герберт Молин был убежденный нацист и завербовался в вермахт. «Унтершарфюрер». Что это за птица? Что-то из гестапо? Концлагеря? Что там было написано на воротах в Аушвиц? Arbeit macht frei? Труд освобождает? Мороз по коже.
— Я не так много знаю о нацизме, — сказал Стефан. — Но бывшие поклонники Гитлера не кричат об этом на каждом углу. Молин поменял фамилию, и мы теперь знаем почему. Заметал следы.
Джузеппе попросил счет и расплатился. Вынул ручку и на обратной стороне счета написал — Герберт Молин .
— Мне легче думается, когда я пишу, — сказал он. — Август Маттсон-Герцен превращается в Герберта Молина. Ты говоришь, он чего-то боялся. Скажем, боялся, что прошлое когда-нибудь его все-таки настигнет. Ты ведь говорил с его дочерью?
— Вероника Молин ни словом не обмолвилась о том, что ее отец — нацист. Да я и не спрашивал — с чего бы мне пришел в голову такой вопрос?
— Думаю, что тут как в семьях преступников — эту тему стараются обойти.
— Я тоже так подумал. Можно только предполагать — что, если и у Авраама Андерссона тоже было некое прошлое?
— Посмотрим, что обнаружится в его доме, — сказал Джузеппе и написал — Авраам Андерссон. — Техникам надо отдохнуть пару часиков. Они будут работать всю ночь.
Джузеппе нарисовал стрелку между двумя именами и заострил ее с обоих концов. Потом рядом с фамилией Андерссон нарисовал свастику и поставил жирный вопросительный знак.
— Мы, конечно, можем завтра с утра как следует поговорить с Эльзой Берггрен, — задумчиво сказал он и старательно вывел на бумажке ее фамилию, соединив стрелками с двумя другими.
Потом смял счет и бросил его в пепельницу.
— «Мы»? — спросил Стефан.
— Мы можем сказать, что ты — мой личный, в высшей степени личный и только личный, ассистент. Без следственных полномочий.
Джузеппе весело засмеялся, но тут же посерьезнел.
— У нас на шее два жутковатых убийства, — сказал он. — Плевать на Рундстрёма. И на формальности тоже. Я хочу, чтобы ты присутствовал. Двое услышат больше, чем один.
Они вышли из ресторана. Давешний посетитель все еще сидел за столиком. Они договорились встретиться в полвосьмого и расстались.
Стефан сразу провалился в сон. Ему приснился отец. Они искали друг друга в каком-то нескончаемом лесу и не могли найти. Когда отец наконец нашелся, Стефану стало легко и радостно.
Джузеппе же почти не спал. В четыре он был уже на ногах, и перед тем, как они встретились в вестибюле, он успел съездить на место преступления.
По- прежнему никаких результатов. Ничего. Никаких следов убийца Авраама Андерссона, а возможно, и Герберта Молина не оставил.
Уходя, Джузеппе хлопнул себя по лбу, подошел к девушке за стойкой и спросил, не прибрала ли она накануне вечером квитанцию за ужин — ему надо было подколоть ее к отчету о командировке. Он вспомнил о ней уже в постели. Но она квитанцию не видела.
— Разве я не оставил ее на столе?
— Ты смял ее и бросил в пепельницу, — сказал Стефан.
Джузеппе смущенно улыбнулся и пожал плечами. Они решили пройтись пешком до дома Эльзы Берггрен. Утро было совершенно безветренным, в еще ночном небе сияли звезды. Они подошли к мосту. Джузеппе показал на белое здание суда:
— Тут слушалось громкое дело несколько лет назад. С расистским душком. Нападение на улице. Два парня заявили, что они неонацисты. Не помню точно название их организации — по-моему, «Швеция для шведов». Наверное, ее уже нет в природе.
— Они теперь называю себя БАД, — неуверенно сказал Стефан.
— И что это значит?
— «Белое арийское движение».
Джузеппе покачал головой:
— Жуткие дела, — опять сказал он. — Думали, что нацизм похоронен раз и навсегда. А он, как видишь, жив. Даже если это всего-навсего бритоголовые сопляки.
Они перешли мост.
— Когда я был мальчишкой, здесь ходили поезда, — сказал Джузеппе. — Внутренняя линия. Из Эстерсунда через Свег в Орсу. Там надо было делать пересадку. Или это было в Муре? Я ездил с теткой — еще совсем малышом. Теперь поезда ходят только летом. Тот итальянский певец, который произвел на мою мать такое неизгладимое впечатление, тоже приехал поездом. Тогда здесь не было ни аэродрома, ни лимузинов. Она встречала его на вокзале среди других поклонников. У нее даже есть фото. Очень нерезкое — фотоаппарат был какой-то доисторический. Но она хранит снимок, как драгоценность. Должно быть, она была без ума от него.
Они подошли к дому Эльзы.
— Ты предупредил? — спросил Стефан.
— Нет. Решил, что лучше застать ее врасплох.
Они прошли через сад. Она открыла тут же, как будто ждала их.
— Джузеппе Ларссон. Следователь из Эстерсунда. А со Стефаном вы уже знакомы. У нас есть несколько вопросов по ходу следствия об убийстве Герберта Молина. Вы ведь были с ним знакомы?
«У нас есть вопросы», — подумал Стефан. Что касается меня, я не собираюсь ставить никаких вопросов.
Они вошли в прихожую, и Стефан посмотрел на Джузеппе. Тот подмигнул.
— Наверное, что-то очень важное, если вы явились спозаранку?
— Совершенно верно, — сказал Джузеппе. — Давайте присядем. Разговор может затянуться.
Джузеппе говорил неожиданно сухо и лаконично. Стефан попытался представить, как бы он сам себя вел на его месте, если бы задавал вопросы.
Они прошли в гостиную. Кофе Эльза Берггрен им не предложила.
Джузеппе взял быка за рога.
— В одном из шкафов у вас висит нацистский мундир, — сказал он.
Эльза Берггрен замерла. Потом холодно посмотрела на Стефана. Он понял, что она подозревает именно его, хотя и не может понять, каким образом он проник в ее спальню.
— Не знаю, запрещено ли хранить эсэсовскую форму, — сказал Джузеппе. — Может быть, запрет касается только публичных выступлений в таком мундире. Вы не могли бы его принести?
— Откуда вам известно про мундир?
— Я пока воздержусь от ответа на этот вопрос. Но ставлю вас в известность, что это имеет непосредственное отношение к расследованию двух убийств.
Она поглядела на него с удивлением. Стефану показалось, что удивление было искренним. Она ничего не знала про убийство близ Глёте. Это было странно. Прошло двое суток, а она ничего не знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108