Не удивительно, что его руководство в техникуме носило столь циничный и извращенный характер. Сейчас, после свершившейся перестройки и начавшейся демократизации общества, в это верится с трудом, но все это имело место в реальной жизни. Строптивость Ирины Владимировны, ее нежелание подчиниться его воле раздражали Михаила Моисеевича. В техникуме было достаточно и таких преподавательниц, которые по первому его знаку сами приходили к нему в кабинет. Наиболее послушной и безотказной была Эльвира Васильевна. Наперед зная, что от нее требуется, торопливо раздевалась и ложилась на диван заманчиво раздвинув согнутые в коленях ноги. Он, с ощущением собственного превосходства удовлетворял свою взыгравшую похоть, не забывая, однако, отметить очередную пассию Почетной грамотой или благодарностью по случаю какого-нибудь праздника. В желающих порезвиться с ним на диване недостатка не было, и Михаил Моисеевич по возможности удовлетворял воспылавшие страсти страждущих. В душе он презирал их и почти не считал за людей и на диване проделывал с ними самые невероятные вещи, ублажая свою похоть в самых извращенных формах. Ему казалось, что после этого они будут избегать встреч с ним, не посмеют при встрече посмотреть в глаза. Но, ничего подобного не происходило. Ему смотрели в глаза с намеком и тайным смыслом. На собраниях, совещаниях и педсоветах женщины, побывавшие у него на диване, становились его активными сторонниками. Они с жадностью ловили каждое его слово, каждый взгляд, надеясь услышать или увидеть нечто имеющее отношение непосредственно к своей особе. Михаил Моисеевич понял, что чужую жену нельзя оскорбить самыми невероятными извращениями. Они воспринимали все как сексуальную экзотику, непозволительную в постели с собственными мужьями, но вполне приемлемую в любовных утехах с директором, от которого взамен можно было получить кое-что посущественнее минутного удовольствия. Так постепенно он превратился в подобие вожака небольшого стада, именуемого педколлективом, где все остальные мужчиныпреподаватели довольствовались второстепенными ролями, безропотно подчиняясь его воле и не переча его аморальным желаниям. Между любовницами Козакова периодически возникали неприязненные ревностные отношения, но он мирил их единственным и безотказным приемом находил себе очередную пассию. Прежде любовницы на какое-то время затихали, оказавшись в одинаковых условиях, и теперь уже вместе наблюдали за появлением на горизонте новой фаворитки. Ничего нового Михаил Моисеевич не изобрел, и жизнь в техникуме протекала по законам средневекового гарема. И вдруг, среди этого устоявшегося болота появилась строптивая математичка. На правах главного в стаде, а значит, первого во всем остальном, директор заинтересовался молодой прекрасной самочкой. Дав ей сразу благоустроенную квартиру, полную педнагрузку, он явно хотел подмять ее под себя, и это не ускользнуло от внимательных и опытных любовниц директора. А Ляхова приняла все это как должное и, видимо, не собиралась ложиться под разомлевшего и расчувствовавшегося Михаила Моисеевича. Зная Козакова, они видели: Ирина Владимировна внешне никак не реагирует на знаки внимания явно оказываемые ей. Самолюбивый и властный, он наверняка долго не сможет мириться с таким пренебрежительным отношением к нему. Никто не мог даже предполагать, во что выльется подобное противостояние. Все выжидающе, тихо наблюдали за столь интересно начинающейся любовной историей, интуитивно предчувствуя, что ничем хорошим она закончиться не может. * * * Как и предполагалось, Николай Федорович с Дьячковым проснулись поздно и чуть не опоздали в грязелечебницу, где каждый отдыхающий проходил процедуры в строго установленное время. Приняв грязевую ванну и ополоснувши после этого тело под упругими струями душа, Мошкин вернулся в свою комнату. Разогретое тело требовало покоя и компенсации потерянной влаги. Сергей еще не вернулся с процедур и, ожидая его появления, Николай Федорович блаженно развалился на кровати поверх заправленного одеяла. Бессонная ночь и приятная истома после приятной ванны сделали свое дело, и он как-то незаметно задремал. Стукнувшая дверь просигналила, что вернулся Сергей Сергеевич. Дьячков прошел в свою комнату, несколько минут оттуда не доносилось ни звука, но потом послышались шаркающие шаги - сосед шел к нему. Постучав в дверь Сергей Сергеевич вошел в комнату, держа в руках какие-то сверточки из пергаментной бумаги. Увидев меня лежащим на кровати, участливо спросил: - Николай Федорович, я не разбудил вас? - Нет, нет,- торопливо ответил я, стараясь успокоить Дьячкова. пока я поднимался с постели и поправлял одеяло, Сергей прошел к столику и положил на него пергаментные свертки. Когда я выпрямился, он спросил меня: - Николай Федорович, а вы перекусить не желаете? Действительно, вчерашнее вино, пропущенный завтрак и грязевая ванна нагнали на меня чувство голода. - А правда, перекусить бы не мешало,- откровенно признался я. - Тогда присаживайся к столу,- пригласил меня Дьячков и стал проворно разворачивать пергаментную бумагу высвобождая содержимое свертков. Вскоре на столе появились финская колбаска, ноздреватый выдержанный сыр и две небольшие сайки. Когда я, сполоснув бокалы, вернулся в комнату, стол был уже накрыт. Во вчерашней бутылке вина оставалось ровно столько, чтобы наполнить бокалы. Завтракали , если можно назвать завтраком столь поздний прием пищи, молча, сосредоточенно пережевывая ароматную колбаску и изредка запивая ее маленькими глоточками вина. Покончив с едой, убрали со стола и, закурив, уселись в мягкие бархатные кресла. Вина в бокалах оставалось совсем мало, но нам не хотелось так быстро опорожнять их. Какое-то время мы сидели молча, прежде чем Дьячков решился нарушить гнетущую тишину. - Николай Федорович, если вы не будете сейчас отдыхать, может продолжите свой вчерашний рассказ? - С удовольствием,- согласился я,- тем более, что времени у нас предостаточно. - Тогда я готов вас внимательно слушать. - Я остановился на том, что Серикова выложила мне все о своей связи с директором? - Именно так,- подтвердил Сергей Сергеевич. - По словам и интонации, с которой Людмила исповедовалась, я понял, что творилось в душе этой молодой женщины. Женщина по своей изначальной сути сердцем желает быть любимой, красивой и первой или единственной у мужчины. Когда Михаил Моисеевич впервые вломился к ней в комнату, это ее ошеломило, но где-то в глубине души и понравилось. Как же, такая величина, такая личность и вдруг снизошла до внимания к ней, - простой парикмахерше. Значит, он увидел в ней что-то такое чего нет у других. Видимо, так думала она или нечто подобное втолковал ей Козаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147