Словно щелчок аппарата пронзил его пулей. "Быть может, он умер, не дождавшись расстрела, от разрыва сердца?" предположил Фома. Но ничего не сказал Алине про изменения в кадрах.
Последние слова осужденного взволновали его до усиленного сердцебиения. Разобравшись со слайдами, он выпил втихоря в пристанционной столовке.
- Вот это да... вот это человек!.. Каков момент!.. - вздыхал, увлеченный своими впечатлениями, уже пьяный Фома, ведомый под руку Алиной.
Алина смотрела в маленький квадратик коридорного окна сельской гостиницы, больше похожей не на гостиницу, а на простой бревенчатый барак, того же самого ГУЛАГа.
Поземка в тусклом свете фонарей, змеясь, кружила по расчищенной дорожке. А в небе звезды так пронзительно мерцали... И вся вселенная будто усмехалась равнодушно ничтожности любой из жизней. И Алина усмехнулась. И мельком, косо взглянула на еле бредущего Фому.
- Да ты поверхностная женщина, мадам! Ты слышала, как он говорил!
- Но что он такого сказал?.. "Только любовью..." - произнесла, и ей больше не смогла смотреть на него. Хриплого баса было достаточно. Словно он откуда-то оттуда, но не с ней. И стараясь не поворачиваться, машинально продолжала: - Да это каждая женщина знает уже изначально, и непонятно, почему для мужчин это звучит, как открытие. Вот если я скажу такое, а ты не услышишь!
- Ты... твои слова не имеют нужного веса, за тобой не стоит его опыт.
Алина почувствовала, как передернуло все её тело брезгливостью при только мысли о том, что была вообще возможна её близость с Фомой. И отшатнулась от него, чувствуя, что перечеркнула свои чувства к нему навсегда.
ОСТАЛОСЬ СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ ДНЕЙ.
ГЛАВА 12
"И куда я несусь?.. Словно вправду несусь в некуда... И зачем мне все это?.. Не зачем. Не за что. Просто так. Просто так... просто так... вся человеческая жизнь, наверное, просто так... А я-то думала... А мне хотелось..."
Автобус старательно полз по глубокой снежной колее сибирского тракта. Она сидела у окна, кутаясь в свою старенькую, итальянскую длиннополую, малиновую дубленку, с кремовой опушкой из ламы за которую, казалось ей, не убьют в провинции. Дыхание мороза. Спертый запах тел, преющих под ватниками и дохами. А за окном - тайга. Невообразимые пространства Севера, где небо настолько нераздельно с серым горизонтом, что кажется, - нет границ между землей и небом, и не ясно: по небу ли едешь, по снегу... Молчание стволов сосновых...
Она ехала одна - Фома опять отказался ехать в женскую зону. Ехала не думая, что её ждет, куда. Ехала и мучилась сама собою: - "Что я делаю? Зачем я все так. Зачем во мне все вдруг заныло о любви?! Невыразимой... безысходной... Беспредметной... Разве я не была любима? Но почему любовь в реальности так же мучительна, как стремление к ней?.."
Боль сковала её грудь неожиданно. И потекла по ребрам вниз к спине... "Опять! Но почему так часто!.. Ведь уже отболело все позапрошлой ночью... он даже не догадался тогда, не догадался... не почувствовал... Он думал, что она мечется, как тигрица, от вожделения, от восторга страсти, от оргазма. А впрочем, все смешалось в ней тогда. Но это было тогда..." Сейчас же она почувствовала, что свалится с сиденья под ноги пассажирам и начнет просто выть, и кататься от боли. Господи, и зачем она не взяла лекарства! Что за тупое упрямство!.. Что за страсть - смотреть смерти в упор... Глаза в глаза... Хоть бы чуть-чуть оттянуть, пригасить эту боль! Сколько ещё ехать?.. Час?.. Нет, говорили - два. А за окном тянулось смертельное безмолвие, на темных лапах елей тяжелый снег... снег...
Она встала и на негнущихся ногах подошла к кабине водителя:
- Остановите, пожалуйста, автобус, - немеющими губами выдавила из себя.
- Пехом, что ль ворочаться будешь? - буркнул водитель, искоса посмотрев на пассажирку, явно не местного происхождения: - Почитай километров двадцать проехали.
- Остановите, мне надо, - повторила она.
- Да куды ж тебе надо-то милая, тута те не бульвары - округ тайга, вмешалась мелкая бабулька, плотно укутанная в серые пуховые платки, - Волки съедять.
И все пассажиры автобуса, как очнулись, заговорили разом. Кто вспоминал, как волки напали на пьяного лесника в прошлом году, кто говорил о том, что в деревнях они всех собак пожрали, "мелочь одна осталася" - та, что под поленницу втиснуться смогла.
- Да где ж это видно, чтобы такая дамочка, да в таких сапожках, по тайге-то хаживала? - гудел над нею дюжий мужик.
- А може ей в лагерь надо, сидит чай кто?
- Та до лесоповала ещё трястись да трястись.
- А може ей не на тот? Куды тебе? У нас округ лагеря.
- А може ей в деревню? В Лунино? Та тута близко.
- Та кака тама деревня?! Три бабки чай, да тропу замело.
- В Лунино мне, в Лунино, - кивала Алина на грани обморока, сама не зная, что говорит, и зачем. Единственный страх - свалиться завыть от боли при этих, ничего не понимающих людях, сковал её мозги. Она знала, что автобус ходит по этой трассе два раза в сутки. Утром туда, куда - уже не помнила, а вечером обратно. Вот и все знания, а дальше - белой пеленой застило все - хотелось в снег. И забыться. И тонуть в снегу, тонуть...
- Ужо как в Лунино?.. До Лунино ещё минут пять...
- А потома по просеке верст семь от трассы.
- А ты к кому?
- Чья будешь-то? Уж не бабки ли Натоливны внучка из Винограда?..
- Сама ты из Винограда. Из Ленинграда...
- Оста-но-ви-те! - цедила сквозь боль водителю Алина, - Мне надо сойти.
- До росстаней на Лунино ещё пару верст. - Не спешил послушаться её водитель.
Мама! Мамочка! - рухнула на колени Алина, словно молясь вслед отъезжающему автобусу. И дикое одиночество пронзило её.
Мама давно умерла от рака.
Господи, как она мучилась перед смертью!.. Как она, её дочь, не понимала этого. То есть внешне понимала, но разве она могла всей своей сущностью проникнуть в её боль, боль собственной матери?..
А теперь, одна во всей вселенной, убегая от боли, от смерти, как от погони, застигнута ею врасплох, прижата ниц, неизвестно где, в чужом жестоко-морозном краю, в такой земли точке, что не смогла бы сразу отыскать на карте. Куда ж это, господи, она саму себя загнала?.. И покатилась в снег.
Снег забился за полы дубленки, проник под задравшийся свитер. И обожгло её тело ледяными иглами заполярного февраля. И замерла, забылась в полубреду.
Когда глаза её вновь открылись, она увидела серое сумрачное небо. И ощутила бездонную тишину. Оглянулась в бесконечном, безлюдном пространстве. Машинально взглянула на часы - полдень. "Почему же сумерки? - снова уставилась на небо. - Ах да... здесь полярная ночь... И пусть. Пусть никогда не будет солнца в моей жизни. Под солнцем слишком больно умирать, под солнцем жаль себя и жизнь..."
И снова забылась. Боль как будто отступила. Но тут же дрожь сковала её тело. Дрожь сотрясала всю её, пронзая каждый нервик, как будто неподвластным организму током.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111