— Послушайте, любезный! — Сучетоков театрально простер руку к высокому, плечистому парню, годившемуся ему в сыновья, который проходил мимо Виктора, направляясь, очевидно, в процедурный кабинет.
— Я тебе сказал: не базарь со мной. Понимаешь, я не только говорить — видеть тебя не могу. — Синевол ткнулся в дверь, расположенную рядом с палатой, около которой дежурил Сучетоков, но процедурная оказалась закрыта, и он слегка остолбенел, рассуждая, как теперь правильней поступить: сразу уйти к себе или все-таки подождать медсестру, отлучившуюся, должно быть, совсем ненадолго.
— Мне на тебя тоже, может быть, смотреть неинтересно, а куда денешься? Как говорится, связаны одной цепью! — Виктор привычно растирал правой рукой нарост на лбу.
— Да это вы, педрилы, эту цепь и создали! Из-за вас теперь и натуралы подыхают! — Парамон с ненавистью уставился в полузакрытые глаза Сучетокова, который уже чувствовал, что безнадежно влюбился в этого черноволосого дегенерата, мерцающего, словно лакированными, янтарными и вроде бы беспощадными глазами, однако же таившими, по наблюдению Виктора, пусть ничтожную, но все же уловимую долю кокетства.
— Да брось ты! — бодрым, несколько подростковым голосом выкрикнул Сучетоков. — Ну а сам-то где заразился? По вызову ездил?
— Какое твое козлиное дело?! — Синевол навис над Виктором и одурял его своим приторным потом. — Я не болен! У меня анализы берут. В расклад попал, понимаешь ты, черт драный?!
— Четвертый раз, что ли, анализы? Ладно лапшу-то вешать! Да ты даже самому себе теперь правду не скажешь — от кого инфицирован. Потому и разницы никакой нет, будь ты весь из себя прямой или из нашего профсоюза. — Сучетоков увидел, как одеяло, которым было занавешено стекло на двери, расположенной напротив процедурной, отъехало в сторону и предъявил постоянно грустное лицо Марии Азиатской — героини нашумевшего телесюжета аппетитной Лолиты Руссо. — Я тебе дам один бесплатный совет: раз уж так судьба сложилась — тебе лучше быть среди тех, кто тебя поймет и оценит, поможет, когда станет тяжело, решит твои проблемы.
Парамон отследил взгляд Виктора и повернул голову в сторону палаты Марии Азиатской. При этом его бревноподобная шея напряглась и на ней вызывающе выперла сонная артерия. Сучетокову показалось, что, если эта провокация продлится чуть дольше, он просто вопьется зубами в столь притягательную для него шею. Но собеседник вновь уставился на Виктора наглым, таранящим взглядом, словно уже умудрился забыть о том, кто перед ним стоит и о чем они сейчас говорили.
— Сам посуди, разве я виноват в том, что ты ВИЧем обогатился? Не нужно на весь мир сердиться и на меня полкана спускать. — Сучетокову показалось, что Парамон несколько растерялся и, возможно, уже готов к некоторым уступкам. — Кто знает, сколько нам еще плыть в одной лодке, вдруг мы как-нибудь и столкуемся?
Парень вдруг издал лающий звук и толкнул Виктора в грудь. От удара Сучетоков навалился на дверь и, испуганный, но довольный, вторгся в манившие его пределы, оказавшись во вместительном предбаннике.
— Ребята, вы что, очумели?! С утра такой хай устроили! Если вам у нас не нравится, мы вас выпишем, а скандалить здесь никому не позволено. Здесь же лечиться надо. Вот так! И девочку нашу не пугайте! — Голос медсестры затекал в палату из коридора.
Парамон удалялся, негодующе ворча в пространство: «Погоди, гад, скоро тобой другие люди займутся!» Мария приоткрыла дверь и равнодушно следила за Виктором, который с тревожным вниманием вперился в рослого, полного мужчину, стоящего лицом к окну. Распаленная медичка, буркнув «Извините!», машинально закрыла Сучетокова в чужой палате и перешла на ласковый, кукольный голосок:
— Что, Машенька, разбудили тебя наши дяди невоспитанные? Иди, доченька, досыпай. Хочешь, я тебе в палату завтрак принесу?
— Мне-то есть о чем вспомнить — не зря пожил, понимаешь, поэтому я и готов к смерти, а он еще ерепенится, думает, в жизни чудеса бывают. А чудес не бывает! — Виктор беседовал как бы сам с собой, на самом деле, все еще не решаясь первым заговорить с обитателем палаты, который теперь, уже явно оповещенный о вторжении, должен был обернуться и как-то прореагировать на незваного гостя. — Ой, извините меня великодушно! — Сучетоков, вместо того чтобы сделать шаг назад, прошел вперед и наконец-то очутился непосредственно в столь интересующей его палате. — Меня этот допризывник так огрел, что я думал, уже и не выживу. Просто нечеловеческая сила!
— Виктор Казимирович, вам действительно так нужно было добиться нашей встречи? — Игорь Кумиров не только развернул к вошедшему весь свой корпус, но и двинулся ему навстречу. — Вы думаете, здесь самое удачное место, чтобы ближе узнать друг друга?
— Да кто ж мог предположить, что вы и я, вот так… — Сучетоков с нескрываемым притворством в голосе попятился к выходу. — Игорь Семенович, дорогой вы мой, да вас-то как бес попутал?!
— Ладно, уговорил. Молчание — это тоже работа. — Кумиров остановился и даже с усилием улыбнулся. — Ты здесь надолго?
— Да на один денек, Игорь Семенович, на один денек. Да и вы, надо полагать, тоже ненадолго? — Сучетокова нисколько не удивил новый тон кандидата на пост генерал-губернатора. Странно, что он еще раньше не заговорил с ним на «ты», как когда-то поступали номенклатурные коммуняки. Да он и сам был в партийных рядах и тоже так вот иногда изгалялся над нижестоящими и зависящими. Что делать? Так, наверное, и должно быть. — Вообще-то, я здесь давно свой человек. Врачишки-то все удивляются — чего до сих пор не подыхаю. А я им: сам не знаю, внесите меня в отечественную Книгу рекордов.
— Хватит болтать! Не будешь о нашей встрече трепаться — проживешь еще дольше. Я оплачу тебе новейшие методы лечения, буду отправлять на курорты. — Кумиров все-таки подошел почти вплотную к этому музею всех грехов и, несмотря на все свое искусство общения, с некоторым напряжением изображал теперь приветливость и беззаботность. Правда, где-то в глубине души он потешался над собой, застигнутым в СПИДовской клинике не серьезными людьми, а вот этим заживо гниющим ничтожеством. Ну ничего, он найдет способ добиться от этой твари молчания. — Постарайся сейчас понять главное: будет мне хорошо, значит, и тебе тоже, а малейший намек просочится — не обессудь, к тебе применят самые изощренные методы. Подыхать будешь мучительно. Думай, голова!
Дождавшись, пока незваный гость закроет за собой входную дверь, Игорь Семенович принял решение изничтожить это существо, уже давно живущее в счет неоплатного кредита. Наиболее удачной ему показалась идея выдать Виктора за Людоеда Питерского (а почему бы ему, кстати, и на самом деле не являться любителем человечины, разве он не на все способен в своей никчемной и зловредной жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92