- Ты ничего не поняла в моем разговоре. Я говорил о высоком. У меня от кота помутилось в голове, ум зашел за разум, но к тебе это не имеет никакого отношения. Я бы с котом ушел.
- Бери! - крикнула девушка.
Север посмотрел, как кот сидит на подоконнике и умиротворенно лижет лапку.
- Он со мной, пожалуй, соскучится. У меня мяса нет, я на растительной пище... и вообще, там одно бесовство, в моем домике. Может, и существует Китеж, но я сам скорее стану невидимым, растворюсь в воздухе, рассеюсь и исчезну, чем доберусь до него. Тебе этого не понять. Девка, ты держись за мужа. Между прочим, мы с ним практически одни и те же книжки читаем, только у него внутри складывается цельная личность, и он свою жизнь строит ладно, а у меня одни шатания и разброд, у меня сплошь сомнения, и моя жизнь полна недоразумений. Я невидим!
- Одежды, однако, на тебе вижу, - сухо заметила Даша.
Север шел домой, тонко смеясь и покручивая как бы вставшие торчком усы. Ему казалось, что он обошелся с Дарьей именно так, как следует человеку, заботящемуся о соблюдении своей нравственной чистоты в отношении чужой жены. Дома он лег на кровать, прямо под тяжесть дум о бытии. Сразу налилась свинцом голова, и из нее словно готовились выскочить наружу какие-то ржавые пружины, выметнуться тошным взрывом пыль и труха. В эту минуту Север перестал мыслить себя художником. Он сознавал, что некие основы, некие важные опоры выбыли из-под него таким образом, что от них не осталось и следа, как если бы они никогда не существовали, и в образовавшемся черном провале даже ясная свежесть общения с прекрасной девушкой не рисовала никаких перспектив и не возбуждала никаких желаний. И так было оттого, что, затачиваясь перед ней будто бы разящим орудием праведности, он только баловал и скидывался химерой, вовсе не имея той нравственной чистоты, о который горделиво думал, возвращаясь домой. Он не очистил душу, прежде чем пойти к Дарье и заняться ее котом. Он мог бы исправить это сейчас, но знал, что в действительности и пальцем не шевельнет, чтобы что-то исправить.
Он бросился в угол комнаты и вообще по углам, по таинственным закоулкам своего жилища, заметался, убегая от нагло заговорившего о Боге бесовского голоса. Пол нудно заскрипел у него под ногами. Весь деревянный старый его дом наполнился унылыми звуками, невозможными, казалось бы, в этот тихий летний вечер. В кухне Север зачерпнул ковшом воды в ведре и напился. Косой луч солнца протянулся между ним и стеной, рисуя на последней сизые украшения несуществующего храма.
- Получите животное! - грубо прокричал кто-то с улицы.
Север ужаснулся, увидев перед собой стремительно влетевшего в открытое окно Дашиного кота. А кто кричал? Не знал Север, мужчина ли то был или женщина. Уж не вернулся ли Павлик? Но, хотя загадки бытия приобрели внезапно бессмысленный характер, покоряло и смиряло Севера уже то, что кот и в своем вынужденном полете сумел сохранить вполне величественный вид.
Он стал мучиться с животным, то так, то этак применяя его к своей жизни. Кот уже ничего не говорил в компании с бесами, ни в противовес им, не утешал нового хозяина и лишь ходил по углам, осматривая свое новое жилище. С каким-то ужасом Север осознавал свою ответственность перед ним и заведомую невозможность сохранить этого кота в той же холеной сытости, в какой он обретался у Тушнолобовых. Кот же, похоже, нисколько не задумывался о будущем, он, сев на пороге, спокойно умывался и время от времени бросал на человека вопросительные взгляды. Чтобы содержать такое животное достойным его образом, нужна твердая воля и спокойная совесть, но такая воля могла быть у Даши, благополучно ведущей хозяйство даже под напором неистовствующего мужа, и совесть, она спокойной была, наверное, у Павлика, хоть и в безумии, а восходящего от хаоса к гармонии, - а у Севера не было даже и простого понимания основных нужд его внезапного четвероногого друга. Он любил кота, но в этой любви не заключалось ничего содержательного, деятельного, способного вызвать ответную любовь. Видя красоту животного, Север оказывался не в состоянии подняться до обобщающего разумения всей целой красоты мира, как наверняка удалось бы Павлику, а только подавал кот голос, он и вовсе по-детски пугался, не в силах сообразить, что тот всего лишь требует удовлетворения каких-то своих надобностей, как привык требовать от Дарьи, а не стал рупором сообщений из сверхъестественных миров.
Вместе с представлением о реальности кота, мяукающего как будто из заоблачных сфер, Север утратил и представление о времени. Еще только две-три минуты назад он пил воду в кухне, но чудилось ему, будто с тех пор миновала вечность. Казалось ему, что кот уже гибнет в его неумелых руках, тем самым обрекая его самого на проклятие и тоже на неизбежную гибель. В его воображении Тушнолобовы вырастали в баснословных умельцев, в исполинских благодетелей животного да и человеческого царства, в богов, и он даже знал, что из-за своего неумения обеспечить кота сделался бесконечно мал, слишком мал, чтобы быть услышанным, если задумает вернуть этим небожителям их живой, довольно-таки странный, если вдуматься, дар.
Он чересчур долго, чтобы не сказать всегда, во всем сомневался, смотрел на окружающее как на некое недоумение и позволял себе в сомнении покачивать головой - вот в чем его беда и его вина, за которую он теперь покаран. Теперь окружающее вымахало в огромные, необъятные вещи, явления и истины, среди которых он не может не быть мал и ничтожен. Он еще отчасти посмеивался, соображая некоторую карикатуру в том, что орудием кары стал кот, красивый и сытый, но в то же время глубоко чувствовал, что смеяться в действительности нечему. Не стало какого-то стержня, за который он мог бы хвататься, вытаскивая себя из обваливающейся под ногами почвы, пропали куда-то все его восторги о городе, монастыре и заповедном луге, да и само сознание пребывания хоть в сколько-то прочном и определенном мире исчезло без следа. Север лег, подложив руки под голову, на кровать и тоскливо вытянул ноги, а кот, незаметно приблизившись, мягко взвалился ему на грудь.
***
Хозяин утихшего домика близ монастыря тяжело раздумывал о самых первейших, насущных, необходимейших жизненных шагах, не о шагах по жизни, как было раньше, а о каком-то преобразовании бытия, которое принесет счастье коту. Тот, будто в ожидании благотворных перемен, внимательно и серьезно смотрел в глаза Северу. Он долго устраивался на груди своего нового хозяина, переваливался с боку на бок, подбирал под себя лапки, пожевывал тоненькой кожицей губ, и, наконец, все словно свершилось и завершилось, он обосновался, перейдя весь в неподвижную сосредоточенность. Север начинал с мысли:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
- Бери! - крикнула девушка.
Север посмотрел, как кот сидит на подоконнике и умиротворенно лижет лапку.
- Он со мной, пожалуй, соскучится. У меня мяса нет, я на растительной пище... и вообще, там одно бесовство, в моем домике. Может, и существует Китеж, но я сам скорее стану невидимым, растворюсь в воздухе, рассеюсь и исчезну, чем доберусь до него. Тебе этого не понять. Девка, ты держись за мужа. Между прочим, мы с ним практически одни и те же книжки читаем, только у него внутри складывается цельная личность, и он свою жизнь строит ладно, а у меня одни шатания и разброд, у меня сплошь сомнения, и моя жизнь полна недоразумений. Я невидим!
- Одежды, однако, на тебе вижу, - сухо заметила Даша.
Север шел домой, тонко смеясь и покручивая как бы вставшие торчком усы. Ему казалось, что он обошелся с Дарьей именно так, как следует человеку, заботящемуся о соблюдении своей нравственной чистоты в отношении чужой жены. Дома он лег на кровать, прямо под тяжесть дум о бытии. Сразу налилась свинцом голова, и из нее словно готовились выскочить наружу какие-то ржавые пружины, выметнуться тошным взрывом пыль и труха. В эту минуту Север перестал мыслить себя художником. Он сознавал, что некие основы, некие важные опоры выбыли из-под него таким образом, что от них не осталось и следа, как если бы они никогда не существовали, и в образовавшемся черном провале даже ясная свежесть общения с прекрасной девушкой не рисовала никаких перспектив и не возбуждала никаких желаний. И так было оттого, что, затачиваясь перед ней будто бы разящим орудием праведности, он только баловал и скидывался химерой, вовсе не имея той нравственной чистоты, о который горделиво думал, возвращаясь домой. Он не очистил душу, прежде чем пойти к Дарье и заняться ее котом. Он мог бы исправить это сейчас, но знал, что в действительности и пальцем не шевельнет, чтобы что-то исправить.
Он бросился в угол комнаты и вообще по углам, по таинственным закоулкам своего жилища, заметался, убегая от нагло заговорившего о Боге бесовского голоса. Пол нудно заскрипел у него под ногами. Весь деревянный старый его дом наполнился унылыми звуками, невозможными, казалось бы, в этот тихий летний вечер. В кухне Север зачерпнул ковшом воды в ведре и напился. Косой луч солнца протянулся между ним и стеной, рисуя на последней сизые украшения несуществующего храма.
- Получите животное! - грубо прокричал кто-то с улицы.
Север ужаснулся, увидев перед собой стремительно влетевшего в открытое окно Дашиного кота. А кто кричал? Не знал Север, мужчина ли то был или женщина. Уж не вернулся ли Павлик? Но, хотя загадки бытия приобрели внезапно бессмысленный характер, покоряло и смиряло Севера уже то, что кот и в своем вынужденном полете сумел сохранить вполне величественный вид.
Он стал мучиться с животным, то так, то этак применяя его к своей жизни. Кот уже ничего не говорил в компании с бесами, ни в противовес им, не утешал нового хозяина и лишь ходил по углам, осматривая свое новое жилище. С каким-то ужасом Север осознавал свою ответственность перед ним и заведомую невозможность сохранить этого кота в той же холеной сытости, в какой он обретался у Тушнолобовых. Кот же, похоже, нисколько не задумывался о будущем, он, сев на пороге, спокойно умывался и время от времени бросал на человека вопросительные взгляды. Чтобы содержать такое животное достойным его образом, нужна твердая воля и спокойная совесть, но такая воля могла быть у Даши, благополучно ведущей хозяйство даже под напором неистовствующего мужа, и совесть, она спокойной была, наверное, у Павлика, хоть и в безумии, а восходящего от хаоса к гармонии, - а у Севера не было даже и простого понимания основных нужд его внезапного четвероногого друга. Он любил кота, но в этой любви не заключалось ничего содержательного, деятельного, способного вызвать ответную любовь. Видя красоту животного, Север оказывался не в состоянии подняться до обобщающего разумения всей целой красоты мира, как наверняка удалось бы Павлику, а только подавал кот голос, он и вовсе по-детски пугался, не в силах сообразить, что тот всего лишь требует удовлетворения каких-то своих надобностей, как привык требовать от Дарьи, а не стал рупором сообщений из сверхъестественных миров.
Вместе с представлением о реальности кота, мяукающего как будто из заоблачных сфер, Север утратил и представление о времени. Еще только две-три минуты назад он пил воду в кухне, но чудилось ему, будто с тех пор миновала вечность. Казалось ему, что кот уже гибнет в его неумелых руках, тем самым обрекая его самого на проклятие и тоже на неизбежную гибель. В его воображении Тушнолобовы вырастали в баснословных умельцев, в исполинских благодетелей животного да и человеческого царства, в богов, и он даже знал, что из-за своего неумения обеспечить кота сделался бесконечно мал, слишком мал, чтобы быть услышанным, если задумает вернуть этим небожителям их живой, довольно-таки странный, если вдуматься, дар.
Он чересчур долго, чтобы не сказать всегда, во всем сомневался, смотрел на окружающее как на некое недоумение и позволял себе в сомнении покачивать головой - вот в чем его беда и его вина, за которую он теперь покаран. Теперь окружающее вымахало в огромные, необъятные вещи, явления и истины, среди которых он не может не быть мал и ничтожен. Он еще отчасти посмеивался, соображая некоторую карикатуру в том, что орудием кары стал кот, красивый и сытый, но в то же время глубоко чувствовал, что смеяться в действительности нечему. Не стало какого-то стержня, за который он мог бы хвататься, вытаскивая себя из обваливающейся под ногами почвы, пропали куда-то все его восторги о городе, монастыре и заповедном луге, да и само сознание пребывания хоть в сколько-то прочном и определенном мире исчезло без следа. Север лег, подложив руки под голову, на кровать и тоскливо вытянул ноги, а кот, незаметно приблизившись, мягко взвалился ему на грудь.
***
Хозяин утихшего домика близ монастыря тяжело раздумывал о самых первейших, насущных, необходимейших жизненных шагах, не о шагах по жизни, как было раньше, а о каком-то преобразовании бытия, которое принесет счастье коту. Тот, будто в ожидании благотворных перемен, внимательно и серьезно смотрел в глаза Северу. Он долго устраивался на груди своего нового хозяина, переваливался с боку на бок, подбирал под себя лапки, пожевывал тоненькой кожицей губ, и, наконец, все словно свершилось и завершилось, он обосновался, перейдя весь в неподвижную сосредоточенность. Север начинал с мысли:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18