Грэм протянул ей руку, и они вместе вышли из шатра. Мужчины стояли неподалеку, провожая их мрачными взглядами. Он готов был рвать и метать.
Грэм взял себя в руки и приказал ей садиться на верблюдицу. Он не осмеливался опустить взгляд или снять руку с рукояти ятагана.
– Теперь она по праву принадлежит мне. Я заберу ее с собой. – Его воинственная поза будто говорила: «Только попробуйте меня остановить».
Махджуб слегка кивнул головой и сказал по-арабски:
– Иди с миром, и да хранит тебя Аллах.
Но Грэм не обольщался насчет мирных слов шейха: воин-одиночка, да еще с женщиной, в пустыне – легкая добыча.
Грэм инстинктивно понимал, что они должны убраться как можно быстрее и как можно дальше от этого племени. Темные глаза кочевников светились жестокостью и жадностью.
Он провел пальцем по прикладу своей винтовки и выразительно посмотрел на Махджуба. Тот отвел глаза. Грэм кивнул и направился к своему верблюду.
Глава 22
Они ехали молча, время от времени спешиваясь, чтобы стереть следы своих верблюдов. Грэм заговорил только раз, объясняя, что так он пытается сбить со следа кочевников, если те пустятся за ними в погоню. Только ветер шелестел в тишине, развевая одежды и заставляя каждого из них острее чувствовать свое одиночество. Признавшись ей в любви, там, в шатре, Грэм хранил угрюмое молчание. Временами ей начинало казаться, что он никогда не произносил этих слов.
Они остановились отдохнуть в затерянном в песках оазисе. Там была небольшая рощица финиковых пальм и два источника: в одном вода была холодной и прозрачной, а в другом – бурлящей и горячей. Джиллиан уселась на песок и принялась осматривать окрестности. Повсюду виднелись следы мелкой живности. Неподалеку опустился на землю ворон, кося на нее черным глазом. Черный, как Грэм. У нее защемило сердце, когда ворон, напившись, взмыл в небо. Хорошо ему. Он свободен.
Грэм подстрелил из лука зайца, содрал с него шкурку и выпотрошил. Жир с шипением стекал в огонь, пахло очень вкусно, но Джиллиан совсем не хотелось есть. Она молча готовила ужин на костре. Он сидел напротив нее и ел. Тени плясали на его волевом лице.
После ужина Джиллиан вымыла посуду. Здесь была вода, и она могла позволить себе эту роскошь. Затем девушка взяла мыло и полотенце и пошла к источнику, чтобы помыться. Грэм сверкнул глазами:
– Одной идти опасно. Там змеи.
Повернувшись к нему спиной, она бросила через плечо:
– Я готова рискнуть.
Но он встал и пошел за ней по песку к маленькому источнику. Джиллиан, закусив губу, смотрела на манящую воду. Ей не хотелось раздеваться перед ним.
– Ну же, – сказал Грэм и отвернулся, чтобы не мешать ей раздеваться. Он стоял неподвижно, как стена, широко расставив ноги. Грэму не хотелось нарушать ее уединения.
Она погрузилась в теплую ласковую воду, немного поплавала туда-сюда, взяла мыло и, всхлипывая, стала мыться. Безмолвные рыдания сжимали ей горло. Джиллиан плакала, стараясь заглушить плач плеском воды. Она с остервенением смывала с себя воспоминания и запахи сегодняшнего дня.
Когда она наконец вышла из источника, все ее тело было красным, как после бани. Она быстро вытерлась и оделась. Грэм все так же стоял поодаль, повернувшись к ней спиной.
Интересно, слышал ли он, как она плакала. Впрочем, ей все равно.
Не проронив ни слова, они пошли обратно в шатер. Джиллиан уселась на полосатое одеяло, а Грэм устроился рядом. Она чувствовала себя очень несчастной, не зная, как попросить его об утешении, – ей нужна была помощь, чтобы пережить произошедшее между ними. Ей казалось, что она навсегда теряет его. Может, даже уже потеряла.
– Прости меня, Джилли, за то, что мне пришлось с тобой сделать.
Она молча сидела, плотно обхватив руками колени.
– Это было оскорбительно. Я изнасиловал и унизил тебя.
У нее ком подступил к горлу.
– Полагаю, ты должен был так поступить, чтобы спасти нас обоих. Не вини себя, Грэм, твои действия были оправданными.
Его глаза загорелись мрачным огнем. На его лице была написана ярость и одержимость.
– Нет! Когда человека принуждают к чему-нибудь помимо его воли, этому нет оправдания…
– Но это они меня принудили, а не ты, – начала возражать она, а сама вся сжалась при виде ярости, пылавшей в его глазах.
– Я должен был убить их.
– Они убили бы тебя. Ведь их было гораздо больше. Смерть – это не выход.
– В некоторых случаях – выход.
Она замерла, уловив нотку одержимости в его тоне. Он сидел, уставившись в пустоту.
– Я знаю, что говорю. Со мной однажды случилось нечто подобное.
Джиллиан промолчала, боясь, что стоит ей сказать хоть слово, и он опять замкнется в себе. Грэм посмотрел ей прямо в глаза:
– В пустыне от самого себя не спрячешься. Я очень не хотел тебе рассказывать об этом. Пришло время тебе узнать, что со мной случилось, когда мне было шесть лет. После гибели родителей меня воспитывала вовсе не милая английская пара – меня захватил в плен один из убийц моих родителей, затащил в свой черный шатер и изнасиловал.
Грэм чувствовал себя опустошенным и одиноким. Господи Иисусе, вот до чего дошло! Она увидит весь мрак, царящий в его душе, и сама решит, остаться ей или уходить. Он почти физически ощущал, как мрак окружает его сплошной стеной, холодной, словно могильный камень. Он бесстрастно рассказывал историю своего детства, избегая смотреть ей в глаза. Вместо этого он смотрел ей под ноги.
Он рассказал ей все с того самого момента, когда в испуге заметил, как к их каравану во весь опор несутся воинственные кочевники, как его мать спрятала Кеннета в корзину и как его родители отчаянно пытались найти укрытие для него. О том, как солнце сверкало на обнаженных клинках, когда аль-хаджиды убивали всех без жалости и без разбору, как он сжался, когда над ним занесли ятаган. Он рассказал о вспыхнувших глазах воина, схватившего его за руку.
Из-под одежды Джиллиан были видны лишь пальцы ног, розовые после мытья. Грэм не сводил с них глаз, рассказывая о грязных овечьих шкурах, в которые его тыкали лицом, о том, как взявший его в плен кочевник Хусам каждую ночь издевался над ним, и о Фейзале, который протянул ему руку помощи и помог выбраться из мрака.
– Фейзал видел, как меня брали в плен, и пожалел меня, – рассказывал Грэм. И тут он набрался смелости и взглянул Джиллиан в лицо. Он не знал, что увидит там: жалость или отвращение.
Не то и не другое. Она сидела, крепко сжав кулачки.
Грэм рассказал ей, что Фейзал долгое время жил в Каире среди неверных и говорил по-английски. Рискуя жизнью, он давал Грэму сладкие финики, если мальчик сидел голодным. Фейзал научил сообразительного Грэма всему, чему учил своих собственных сыновей: охотиться на диких зайцев, разбираться в верблюжьих следах, читать по-английски и по-арабски, разыскивать воду и выживать в пустыне, питаясь финиками и верблюжьим молоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Грэм взял себя в руки и приказал ей садиться на верблюдицу. Он не осмеливался опустить взгляд или снять руку с рукояти ятагана.
– Теперь она по праву принадлежит мне. Я заберу ее с собой. – Его воинственная поза будто говорила: «Только попробуйте меня остановить».
Махджуб слегка кивнул головой и сказал по-арабски:
– Иди с миром, и да хранит тебя Аллах.
Но Грэм не обольщался насчет мирных слов шейха: воин-одиночка, да еще с женщиной, в пустыне – легкая добыча.
Грэм инстинктивно понимал, что они должны убраться как можно быстрее и как можно дальше от этого племени. Темные глаза кочевников светились жестокостью и жадностью.
Он провел пальцем по прикладу своей винтовки и выразительно посмотрел на Махджуба. Тот отвел глаза. Грэм кивнул и направился к своему верблюду.
Глава 22
Они ехали молча, время от времени спешиваясь, чтобы стереть следы своих верблюдов. Грэм заговорил только раз, объясняя, что так он пытается сбить со следа кочевников, если те пустятся за ними в погоню. Только ветер шелестел в тишине, развевая одежды и заставляя каждого из них острее чувствовать свое одиночество. Признавшись ей в любви, там, в шатре, Грэм хранил угрюмое молчание. Временами ей начинало казаться, что он никогда не произносил этих слов.
Они остановились отдохнуть в затерянном в песках оазисе. Там была небольшая рощица финиковых пальм и два источника: в одном вода была холодной и прозрачной, а в другом – бурлящей и горячей. Джиллиан уселась на песок и принялась осматривать окрестности. Повсюду виднелись следы мелкой живности. Неподалеку опустился на землю ворон, кося на нее черным глазом. Черный, как Грэм. У нее защемило сердце, когда ворон, напившись, взмыл в небо. Хорошо ему. Он свободен.
Грэм подстрелил из лука зайца, содрал с него шкурку и выпотрошил. Жир с шипением стекал в огонь, пахло очень вкусно, но Джиллиан совсем не хотелось есть. Она молча готовила ужин на костре. Он сидел напротив нее и ел. Тени плясали на его волевом лице.
После ужина Джиллиан вымыла посуду. Здесь была вода, и она могла позволить себе эту роскошь. Затем девушка взяла мыло и полотенце и пошла к источнику, чтобы помыться. Грэм сверкнул глазами:
– Одной идти опасно. Там змеи.
Повернувшись к нему спиной, она бросила через плечо:
– Я готова рискнуть.
Но он встал и пошел за ней по песку к маленькому источнику. Джиллиан, закусив губу, смотрела на манящую воду. Ей не хотелось раздеваться перед ним.
– Ну же, – сказал Грэм и отвернулся, чтобы не мешать ей раздеваться. Он стоял неподвижно, как стена, широко расставив ноги. Грэму не хотелось нарушать ее уединения.
Она погрузилась в теплую ласковую воду, немного поплавала туда-сюда, взяла мыло и, всхлипывая, стала мыться. Безмолвные рыдания сжимали ей горло. Джиллиан плакала, стараясь заглушить плач плеском воды. Она с остервенением смывала с себя воспоминания и запахи сегодняшнего дня.
Когда она наконец вышла из источника, все ее тело было красным, как после бани. Она быстро вытерлась и оделась. Грэм все так же стоял поодаль, повернувшись к ней спиной.
Интересно, слышал ли он, как она плакала. Впрочем, ей все равно.
Не проронив ни слова, они пошли обратно в шатер. Джиллиан уселась на полосатое одеяло, а Грэм устроился рядом. Она чувствовала себя очень несчастной, не зная, как попросить его об утешении, – ей нужна была помощь, чтобы пережить произошедшее между ними. Ей казалось, что она навсегда теряет его. Может, даже уже потеряла.
– Прости меня, Джилли, за то, что мне пришлось с тобой сделать.
Она молча сидела, плотно обхватив руками колени.
– Это было оскорбительно. Я изнасиловал и унизил тебя.
У нее ком подступил к горлу.
– Полагаю, ты должен был так поступить, чтобы спасти нас обоих. Не вини себя, Грэм, твои действия были оправданными.
Его глаза загорелись мрачным огнем. На его лице была написана ярость и одержимость.
– Нет! Когда человека принуждают к чему-нибудь помимо его воли, этому нет оправдания…
– Но это они меня принудили, а не ты, – начала возражать она, а сама вся сжалась при виде ярости, пылавшей в его глазах.
– Я должен был убить их.
– Они убили бы тебя. Ведь их было гораздо больше. Смерть – это не выход.
– В некоторых случаях – выход.
Она замерла, уловив нотку одержимости в его тоне. Он сидел, уставившись в пустоту.
– Я знаю, что говорю. Со мной однажды случилось нечто подобное.
Джиллиан промолчала, боясь, что стоит ей сказать хоть слово, и он опять замкнется в себе. Грэм посмотрел ей прямо в глаза:
– В пустыне от самого себя не спрячешься. Я очень не хотел тебе рассказывать об этом. Пришло время тебе узнать, что со мной случилось, когда мне было шесть лет. После гибели родителей меня воспитывала вовсе не милая английская пара – меня захватил в плен один из убийц моих родителей, затащил в свой черный шатер и изнасиловал.
Грэм чувствовал себя опустошенным и одиноким. Господи Иисусе, вот до чего дошло! Она увидит весь мрак, царящий в его душе, и сама решит, остаться ей или уходить. Он почти физически ощущал, как мрак окружает его сплошной стеной, холодной, словно могильный камень. Он бесстрастно рассказывал историю своего детства, избегая смотреть ей в глаза. Вместо этого он смотрел ей под ноги.
Он рассказал ей все с того самого момента, когда в испуге заметил, как к их каравану во весь опор несутся воинственные кочевники, как его мать спрятала Кеннета в корзину и как его родители отчаянно пытались найти укрытие для него. О том, как солнце сверкало на обнаженных клинках, когда аль-хаджиды убивали всех без жалости и без разбору, как он сжался, когда над ним занесли ятаган. Он рассказал о вспыхнувших глазах воина, схватившего его за руку.
Из-под одежды Джиллиан были видны лишь пальцы ног, розовые после мытья. Грэм не сводил с них глаз, рассказывая о грязных овечьих шкурах, в которые его тыкали лицом, о том, как взявший его в плен кочевник Хусам каждую ночь издевался над ним, и о Фейзале, который протянул ему руку помощи и помог выбраться из мрака.
– Фейзал видел, как меня брали в плен, и пожалел меня, – рассказывал Грэм. И тут он набрался смелости и взглянул Джиллиан в лицо. Он не знал, что увидит там: жалость или отвращение.
Не то и не другое. Она сидела, крепко сжав кулачки.
Грэм рассказал ей, что Фейзал долгое время жил в Каире среди неверных и говорил по-английски. Рискуя жизнью, он давал Грэму сладкие финики, если мальчик сидел голодным. Фейзал научил сообразительного Грэма всему, чему учил своих собственных сыновей: охотиться на диких зайцев, разбираться в верблюжьих следах, читать по-английски и по-арабски, разыскивать воду и выживать в пустыне, питаясь финиками и верблюжьим молоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78