– Но у нас все люди спокойно, ничего не боясь, ночуют в деревянных домах, – сказала она. – Мы не причиняем никакого зла гостям. Мы почитаем гостей.
У нее было такое впечатление, будто она пытается завоевать доверие животного, великолепного дикого животного. Скиф был очень мускулист, не уступал силой никому из кельтов, разве что Гоиббану; и одежда не скрадывала его природной гибкости и стройности. Двигался он мягко, точно горный кот, и даже когда стоял на месте, производил впечатление человека очень сильного и ловкого.
И все же он продолжал колебаться. Не раздумывая, без какой-либо подсказки духов, Эпона положила свою ладонь на его руку. В третий раз их глаза встретились.
И тогда вдруг, с видом отчаянного смельчака, скиф расправил плечи и вошел в дом.
Его спутники, однако, остановились возле двери, не желая доверить себя четырем стенам, но надеясь, что им поднесут обещанного вина.
Кажак ходил по дому, подозрительно оглядывая все, но ни к чему не притрагиваясь. Эпона позаботилась, чтобы у гостей была свежая питьевая вода в бронзовой гидрии, и послала женщину с факелом, чтобы та растопила очаг. В скором времени дом наполнился золотистыми отблесками огня и теплом; женщины принесли хлеб в корзинах и сыр на блюдах.
И все же Кажак никак не успокаивался. Он так и не сел на ложе, предпочитая стоять у открытой двери, где он мог видеть своих так и не вошедших в дом людей. Когда Сирона принесла большой кратер, полный вином, он жестом показал, чтобы сперва угостили этим напитком его спутников. Только потом выпил сам.
– Хорошее вино, – одобрительно сказал он Эпоне. Это было первое признание ее стараний оказать гостям должный прием, и она почувствовала, что одержала небольшую победу.
Об омовении Эпона больше не упоминала.
Скифы походили на птиц, которые не вьют гнезд и если садятся на ветку, то всегда готовы улететь. Не имело никакого смысла ждать, пока они освоятся. Поэтому Кернуннос и Поэль совершили следующий предписываемый традицией шаг, а именно привели в дом старейшин и некоторых глав семейств, чтобы они могли разделить со скифами вино и познакомиться с ними. Эпона убедила Кажака сесть возле очага и выпить вместе с хозяевами, хотя он и вел себя как осторожный конь, готовый в любую минуту обратиться в бегство.
Кернуннос сидел по левую руку от скифа, Таранис – по правую. Короткое совещание вождя со старейшинами ничего не дало, у них не было никаких особых предложений по поводу обращения с иноземцами. «Наблюдай и слушай» – вот и все, что они могли посоветовать.
Эпона, Сирона и другие женщины из знатных семейств расхаживали по дому, подавая еду и принимая участие в мужских разговорах. Кажак повернулся к Таранису.
– Вождь имеет много жен? – спросил он, показывая на суетящихся женщин, крупных, белокурых и голубоглазых.
– У меня только одна жена, – ответил Таранис.
Удивленный Кажак обернулся к Кернунносу.
– Только одна жена? – недоверчиво спросил он.
Жрец улыбнулся. Кернуннос умел улыбаться одними губами, тогда как его глаза по-прежнему были серьезными. Это произвело отталкивающее впечатление на Кажака, напомнив ему о львах и пятнистых кошках, бродящих по его родным степям, иногда завораживая свою добычу потрясающей силой взгляда.
– Каждый человек имеет одну голову, одну жену, один дом, – ответил жрец.
– Правда? – Кажак посмотрел на меха, которыми были застланы ложа, на резные деревянные сундуки и красивую глиняную посуду, все, что составляло обстановку дома для гостей. Он заметил, что и мужчины, и женщины носят много бронзовых украшений, среди них поблескивали и золотые или сделанные из сплава серебра и золота.
– Много богатства, – процедил он, – но только одна жена. – Повернув голову, он бросил взгляд на Эпону, стоявшую у него за спиной. – Ты жена для него? – Его глаза искрились неподдельным весельем.
Эпона почувствовала, что краснеет, начиная с шеи.
– Я не жена вождя, – ответила она. – Я принадлежу к семье его брата. – Чтобы скрыть внезапно охватившее ее замешательство, она предложила Кажаку ломоть хлеба, но вместо того, чтобы взять его, он схватил одну из длинных прядей ее волос и потянул вперед, так, чтобы она засверкала в отсвете пламени.
– Вот ваше богатство, кельты, – громко, на всю комнату провозгласил Кажак, показывая всем волосы. – Вот кельтское золото.
Ответом был всеобщий смех. Хотя всадники и внушали ужас, как если бы были воплощениями неких неведомых духов, кельты все еще не знали, как отнестись к диковинным чужеземцам, но этой своей шуткой Кажак сразу завоевал их расположение. Скоро они уже пили доброе греческое вино за него и его лошадей; в доме установилась поистине дружеская атмосфера. А поскольку люди Кажака так и не отважились войти в дом, наружу им вынесли амфору с вином, чтобы и они поучаствовали в пиршестве.
Едва достигнув околицы поселка, возвратившиеся с Соляной горы шахтеры услышали веселый смех и крики, доносившиеся из дома для гостей. Странное зрелище предстало их глазам: они увидели четырех стреноженных сыромятными ремнями лошадей в окружении целой толпы восхищавшихся ими кельтов. Другая толпа собралась перед домом для гостей: она окружала троих незнакомцев, которые сидели на земле, подогнув под себя ноги, как женщины, пили красное вино и распевали громкие, непонятные кельтам песни.
Шахтеры и чужеземцы уставились друг на друга.
Сидящие скифы смотрели на белокурых или рыжебородых гигантов, с глазами как озера и плечами как горные отроги, тепло одетых в длинные вязаные рубахи и кожаные накидки. Шахтеры же видели перед собой жилистых мужчин с кривыми от постоянной верховой езды ногами и с некогда белой, но посмуглевшей от жаркого степного солнца кожей. Их спутанные волосы и бороды были различных оттенков коричневого цвета – от почти черного до светло-каштанового, глаза карие, только у самого светлокожего из них были серые глаза. Невзирая на разницу в цвете кожи, на всех их лицах лежал одинаковый отчетливый отпечаток суровости, слегка смягченный сейчас выпитым вином. Но в них так и бурлила жизненная энергия; и кельтов, и скифов объединяла общая страстная любовь к жизни. Кельты были рады разделить вино с пришельцами, и это способствовало их сближению.
После того как все несколько раз приложились к чаре, незнакомцы стали друзьями; они отпускали грубые шуточки, которые можно было понять без особого труда. С помощью понятных и тем и другим слов и жестов они могли кое-как объясняться; выяснилось, что им всем претил греческий обычай разбавлять доброе вино водой.
Меж тем в доме для гостей Таранис начал расспрашивать Кажака о его родном крае. Особенно заинтересовал слушателей образ жизни его народа.
Кажак в таких словах объяснил свободное существование кочевников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121