В серой сумеречной круговерти она воззвала к духам своего народа. Сознавая, что отделена от них большим пространством и бесконечно долгим временем, она все же звала, отчаянно звала, надеясь услышать знакомый отклик.
Откуда-то, из дальнего далека, до нее наконец донесся голос. Резкий металлический голос.
– Эпона, – сказал Кернуннос.
Вздрогнув, она прекратила всякое сопротивление.
Очнулась она уже в другом шатре и, когда ее сознание, хоть и с трудом, прояснилось, поняла, что связана по рукам и ногам. Улыбаясь лживой улыбкой, над ней стояла одна из «служанок».
– Ты чувствуешь себя лучше, кельтская женщина? – спросила она.
– Где я?
– В безопасном месте… Человек без имени ищет тебя, но не найдет здесь. Он не увидит тебя до самой Тайлги.
«Тайлга. Это имеет отношение к тебе», – предостерег ее дух.
Эпоне хотелось закрыть глаза и снова уснуть, только уснуть, но дух воспрепятствовал этому.
– Что должно произойти во время Тайлги? – спросила она по его велению.
«Служанка» опустила глаза.
– Женщинам не разрешают присутствовать на жертвоприношении.
– Но ведь ты же знаешь… – спросила Эпона льстивым медоточивым голосом. – Ты любимица шаманов.
Женщина самодовольно ухмыльнулась.
– Да. Я первая рабыня Цайгаса. Грею его постель, пробую все, что он ест: нет ли там яда.
– Значит, ты должна знать о жертвоприношении. Женщины обычно знают больше, чем можно предположить с их слов.
Ухмылка превратилась в улыбку, как если бы они вдруг стали сестрами.
– Да. Говорят, что это будет совершенно особая Тайлга. Последняя Тайлга праздновалась как раз перед твоим приходом; она оказалась не очень удачной. Приношение было недостаточно щедрым. Но сейчас у нас есть две великолепные лошади: черная, чтобы умилостивить злых духов, и белая, которая будет послана к Табити, чтобы на следующий год она даровала здоровье князю.
«Стало быть, Колексес все еще жив», – облегченно вздохнула Эпона. Кажак был бы рад это слышать – вот только как ему сообщить об этом.
– Белая лошадь будет принесена в жертву ради здоровья Колексеса? – спросила она, чтобы удостовериться точнее.
– Повелителя племени, – сдержанно ответила женщина. – Жертвоприношение совершается и с другой целью. Во время Тайлги, перед жертвоприношением, белому коню предлагается женщина. Если конь примет ее, значит, в новом году племя будет процветать. С тех пор как Кажак привел демона-волка, чтобы угрожать Колексесу, у женщин нашего племени рождается недостаточно детей. Это тело, – она погладила свой плоский живот, – должно было зачать ребенка от шамана, но оно пусто. Цайгас обещал, что после Тайлги в моем чреве появится новый шаман.
– Ты сказала, белому коню предлагается женщина, что это значит?
Женщина ухмыльнулась, представляя себе зрелище будущего приношения.
– Шаманы дадут возбуждающее снадобье белому коню. Такое возбуждающее, что, выпив его, он полезет на женщину, которую будут держать для него. Через эту женщину плодовитость коня передастся всему племени.
– А что будет с женщиной? – спросила Эпона, с ужасом воображая себе громадный член жеребца.
– Женщина умрет, но зато племя станет быстро размножаться. Для этого жертвоприношения у шаманов есть совершенно особая женщина.
«Это ты выбрана для жертвоприношения, Эпона», – сказал беззвучный голос духа.
ГЛАВА 29
На какое-то время женщины оставили Эпону одну, но она была по-прежнему связана, а у входа стоял вооруженный стражник. Эпона была вся в поту от ужаса. Ее воображение все время рисовало описанную ей картину. Какому позорному унижению намереваются они подвергнуть прекрасное животное! Какое оскорбление его совокупление с женщиной нанесет Матери-Земле! Злые, подлые люди эти шаманы. Магия, которой они занимаются, вопреки мнению племени, не белая, а черная. И она, Эпона, беспомощна против них.
«Нет, не беспомощна», – сказал дух.
Крепко стиснув зубы и зажмурив глаза, она заставила себя сосредоточиться. Не погружаясь в сон, одним лишь усилием воли, она призвала серый клубящийся туман, тьму, которая уступила затем место свету. На этот раз ее не устрашит ничто, что бы она ни увидела.
«Духи моего народа, – воззвала она. – Будьте со мной».
«Эпона», – произнес голос.
«Я слушаю».
Она не видела ничего, кроме света и тени. Но чувствовала вокруг себя проявления жизни, не заключенной в какую-либо телесную оболочку, и тем не менее более насыщенной, чем существование плоти и крови; эта жизнь двигалась, трепеща и обжигая своим жаром. Сверкающая, ликующая жизнь.
Сквозь ее сомкнутые веки просочились редкие слезы радости.
«Духи моего народа, – шепнула она. – Помогите мне. Помогите Кажаку: он хороший человек».
«Ты в долгу перед нами», – послышалось в ответ.
«Да, – сказала она, признавая наконец правоту духов. – Я обязана вам своей жизнью».
В клубящемся тумане ее коснулось что-то мягкое, и на миг она увидела искаженное мохнатое лицо с совершенно безумными желтыми глазами. Она в ужасе отпрянула, чувствуя, как напряглась нить, связующая ее с покоящимся в скифском шатре телом.
Затем ее тело подпрыгнуло, глаза открылись. Переход был таким резким, таким болезненно-мучительным, что она не сразу поняла, где находится. Затем она услышала завывания ветра, причитания шаманов и поняла.
Услышав совсем рядом какой-то шорох, она попробовала приподняться, но крепкие путы на ногах и руках помешали ей это сделать. Но она продолжала эти попытки, напрягая все свои силы, чтобы хоть немного их ослабить.
– Тише, Эпона. Кто-нибудь может услышать. – Кажак наклонился над ней с кельтским кинжалом в руке.
Глаза Эпоны наполнились радостью и облегчением. Какое-то мгновение он наслаждался лучившимся из них теплом, затем, обернувшись, посмотрел через плечо на безжизненное тело стражника, которое он втащил в шатер.
– У нас мало времени, – шепнул он. – Скоро шаманы придут за тобой… и моим конем.
– За твоим конем. – Она как будто разучилась говорить, так слабо звучал ее голос.
– Шаманы хотят использовать его для жертвоприношения белого коня. В прошлом году он был слишком темного для них цвета, но с годами серая лошадь белеет. Но сейчас… – Он прикусил язык, так и недоговорив. – У них ничего не выйдет, – только и сказал он.
Перерезав путы на ее руках, Кажак склонился к ее лодыжкам.
– Как ты меня нашел?
– Произошла странная вещь. Ты вдруг исчезла, Кажак спрашивал о тебе везде, но никто не знал. Или не хотел сказать. Я не мог обыскать все шатры, меня в них не пускали. И вот тогда Кажак увидел волка, громадного волка, с изуродованной мордой. Так же отчетливо, как вижу тебя сейчас. Волк посмотрел прямо на меня и побежал к этому шатру. Кажак – за ним. Стражник хотел меня остановить, но Кажак загнал свой кинжал ему в горло, он даже не успел закричать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121