И не надо было курить, на несколько минут он заключал мир даже с самим собой, а это было все равно, что упразднить территорию, или выиграть битву без боя, или, проснувшись среди ночи, снова захотеть спать, все равно что оказаться там, где смешивались первые воды яви и сна и делалось ясно, что нет больше разных вод; и что было плохо, разумеется, все это непременно будет нарушено: внезапно два черных отрезка перекроют фиолетовую полоску света и в дверь нудно поскребутся. «Ты этого хотел, - подумал Оливейра и соскользнул на пол, к столу. - Останься я там еще миг - и я бы упал головой прямо на классики. Ну входи же скорее, Ману, ты же не существуешь, или не существую я, или оба мы с тобой такие дураки, что верим во все это и сейчас убьем друг друга, брат, на этот раз окончательно, хлоп - и конец котенку».
- Ну входи же, - повторил он вслух, но дверь не открылась. По-прежнему тихонько скреблись, и, наверное по чистому совпадению, внизу кто-то стоял у фонтана - женщина, она стояла к нему спиной, длинные волосы, бессильно упавшие руки, а сама поглощена созерцанием водяной струйки. Ночью, да еще в темноте, она вполне могла оказаться Магой, или Талитой, или любой из здешних сумасшедших и даже Полой, если взяться настойчиво думать о ней. Никто не мешал ему смотреть на женщину, стоявшую к нему спиной, даже если бы Тревелер решил войти в этот миг: оборонное сооружение сработало бы само и хватило времени оторвать взгляд от окна и встретиться с Тревелером лицом к лицу. И все-таки странно, что Тревелер продолжал скрестись в дверь, как будто проверял, спит он или не спит (нет, это не Пола, у Полы шея покороче, а бедра заметнее), если только он тоже не соорудил какой-нибудь особой системы нападения (это может быть только Мага или Талита, они так похожи, особенно ночью, да еще со второго этажа), имеющей целью вывести-его-из-себя (во всяком случае, с часу ночи до восьми утра, едва ли сейчас больше восьми, нет, никогда ему не добраться до Неба и не увидеть вовек его сообщества желаний). «Чего ты ждешь, Ману, - подумал Оливейра. - К чему нам все это». Ну конечно, это Талита, теперь она смотрела вверх и вновь замерла неподвижно, когда он высунул голую руку в окно и устало помахал ей.
- Подойди поближе, Мага, - сказал Оливейра. - Отсюда ты так похожа, что имя вполне можно заменить.
- Закрой окно, Орасио, - попросила Талита.
- Никак нельзя, жара страшная, а твой муж царапается в дверь так, что страх берет. Как говорится, стечение неблагоприятных обстоятельств. А ты не беспокойся, найди камешек и поупражняйся, как знать, может, когда-нибудь…
Ящик, пепельница и стул одновременно обрушились на пол. Чуть сжавшись, ослепленный Оливейра смотрел на фиолетовый прямоугольник, оказавшийся на месте двери, на черное шевелящееся пятно и слушал проклятия Тревелера. Шум, должно быть, разбудил полсвета.
- Беда с тобой, - сказал Тревелер, остановившись в дверях. - Ты что, хочешь, чтобы Дир выкинул нас отсюда?
- Наставляет на путь истинный, - сообщил Оливейра Талите. - Он всегда мне был отцом родным.
- Закрой окно, пожалуйста, - сказала Талита.
- Открытое окно мне нужно позарез, - сказал Оливейра. - Послушай своего мужа, видно, попал ногой в воду. Убежден: лицо у него опутано нитками и он не знает, что делать.
- Мать твою… - говорил Тревелер, размахивая в темноте руками и стараясь освободиться от ниток. - Зажги свет, черт тебя подери.
- Пока еще не упал, - сообщил Оливейра. - Роллерманы подводят.
- Не высовывайся, - закричала Талита, вскидывая руки кверху. Сидя на подоконнике спиной к ней, Оливейра поворачивал голову, чтобы видеть ее и разговаривать с ней, и каждый раз наклонялся все больше и больше. Кука Феррагуто выбежала во двор, и только тут Оливейра увидел, что уже не ночь: халат на Куке был того же цвета, что и камни во дворе, что и стены у аптеки. Поняв, что пора обратиться к фронту военных Действий, Оливейра вгляделся в темноту и догадался, что, несмотря на все трудности наступления, Тревелер все же решил запереть дверь. Он слышал, как среди проклятий лязгнула щеколда.
- Вот это - по мне, че, - сказал Оливейра. - Одни на ринге, как мужчина с мужчиной.
- Наклал я на тебя, - сказал разъяренный Тревелер. - В тапке вода хлюпает, ничего нет на свете противнее. Зажги свет хотя бы, ни черта не видно.
- В битве на Канча-Раяда все случилось, наверное, так же неожиданно, - сказал Оливейра. - И запомни: я не собираюсь уступать преимуществ своей позиции. Скажи спасибо, что я с тобой разговариваю, а не должен бы. Я тоже ходил обучался стрельбе, братец.
Он услыхал, как тяжело дышит Тревелер. В доме хлопали двери, доносился голос Феррагуто, кто-то спрашивал, что-то отвечали. Силуэт Тревелера становился все более четким; все вещи до одной стали на свои места - пять тазов, три плевательницы, десятки роллерманов. И можно было почти как в зеркало смотреться в этот фиолетовый свет, так похожий на голубя в ладонях у сумасшедшего.
- Ну, вот, - сказал Тревелер, поднимая упавший стул и без охоты усаживаясь на него. - Может, объяснишь мне все-таки, что за бардак.
- Довольно трудно объяснить, че. Разговаривать, сам знаешь…
- Ты чего только не придумаешь, лишь бы поговорить, - сказал Тревелер в ярости. - Если тебе не удается для этого усадить нас обоих верхом на доску при сорока пяти градусах в тени, то суешь меня в таз с водой и опутываешь мерзкими нитками.
- Однако наше положение всегда симметрично, - сказал Оливейра. - Как два близнеца на качелях или будто перед зеркалом. Заметил, Doppelg?nger?
Не отвечая, Тревелер достал из кармана пижамы сигарету и закурил. Оливейра достал свою и тоже закурил почти одновременно с ним. Они поглядели друг на друга и рассмеялись.
- Совершенно чокнутый, - сказал Тревелер. - Ты - чокнутый, и думать нечего. Надо же вообразить, будто я…
- Оставь в покое слово «воображение», - сказал Оливейра. - Просто обрати внимание, что я принял меры предосторожности, а ты пришел. Не кто-нибудь. А ты. В четыре часа утра.
- Талита сказала мне, я подумал, что… А ты что и правда решил, будто…?
- А может, без этого не обойтись, Ману. Тебе кажется, будто ты встал, чтобы пойти успокоить меня, поддержать. Если бы я спал, ты вошел бы безо всякого, как любой может подойти к зеркалу просто так, разумеется, подходишь спокойненько к зеркалу с булавкой в руке и втыкаешь ее, только вместо булавки ты бы держал в руке то, что носишь вон там, в кармане пижамы.
- Я ношу его всегда, че, - сказал Тревелер возмущенно. - Что за детский сад. А ты ходишь невооруженный потому, что не соображаешь,
- Так вот, - сказал Оливейра, снова садясь на подоконник и приветственно махнув рукой Талите и Куке, - все, что я думаю на этот счет, очень мало значит в сравнении с тем, что должно быть на самом деле, нравится нам это или не нравится. Вот уже некоторое время мы с тобой как тот пес, что крутится на месте, пытаясь укусить себя за хвост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
- Ну входи же, - повторил он вслух, но дверь не открылась. По-прежнему тихонько скреблись, и, наверное по чистому совпадению, внизу кто-то стоял у фонтана - женщина, она стояла к нему спиной, длинные волосы, бессильно упавшие руки, а сама поглощена созерцанием водяной струйки. Ночью, да еще в темноте, она вполне могла оказаться Магой, или Талитой, или любой из здешних сумасшедших и даже Полой, если взяться настойчиво думать о ней. Никто не мешал ему смотреть на женщину, стоявшую к нему спиной, даже если бы Тревелер решил войти в этот миг: оборонное сооружение сработало бы само и хватило времени оторвать взгляд от окна и встретиться с Тревелером лицом к лицу. И все-таки странно, что Тревелер продолжал скрестись в дверь, как будто проверял, спит он или не спит (нет, это не Пола, у Полы шея покороче, а бедра заметнее), если только он тоже не соорудил какой-нибудь особой системы нападения (это может быть только Мага или Талита, они так похожи, особенно ночью, да еще со второго этажа), имеющей целью вывести-его-из-себя (во всяком случае, с часу ночи до восьми утра, едва ли сейчас больше восьми, нет, никогда ему не добраться до Неба и не увидеть вовек его сообщества желаний). «Чего ты ждешь, Ману, - подумал Оливейра. - К чему нам все это». Ну конечно, это Талита, теперь она смотрела вверх и вновь замерла неподвижно, когда он высунул голую руку в окно и устало помахал ей.
- Подойди поближе, Мага, - сказал Оливейра. - Отсюда ты так похожа, что имя вполне можно заменить.
- Закрой окно, Орасио, - попросила Талита.
- Никак нельзя, жара страшная, а твой муж царапается в дверь так, что страх берет. Как говорится, стечение неблагоприятных обстоятельств. А ты не беспокойся, найди камешек и поупражняйся, как знать, может, когда-нибудь…
Ящик, пепельница и стул одновременно обрушились на пол. Чуть сжавшись, ослепленный Оливейра смотрел на фиолетовый прямоугольник, оказавшийся на месте двери, на черное шевелящееся пятно и слушал проклятия Тревелера. Шум, должно быть, разбудил полсвета.
- Беда с тобой, - сказал Тревелер, остановившись в дверях. - Ты что, хочешь, чтобы Дир выкинул нас отсюда?
- Наставляет на путь истинный, - сообщил Оливейра Талите. - Он всегда мне был отцом родным.
- Закрой окно, пожалуйста, - сказала Талита.
- Открытое окно мне нужно позарез, - сказал Оливейра. - Послушай своего мужа, видно, попал ногой в воду. Убежден: лицо у него опутано нитками и он не знает, что делать.
- Мать твою… - говорил Тревелер, размахивая в темноте руками и стараясь освободиться от ниток. - Зажги свет, черт тебя подери.
- Пока еще не упал, - сообщил Оливейра. - Роллерманы подводят.
- Не высовывайся, - закричала Талита, вскидывая руки кверху. Сидя на подоконнике спиной к ней, Оливейра поворачивал голову, чтобы видеть ее и разговаривать с ней, и каждый раз наклонялся все больше и больше. Кука Феррагуто выбежала во двор, и только тут Оливейра увидел, что уже не ночь: халат на Куке был того же цвета, что и камни во дворе, что и стены у аптеки. Поняв, что пора обратиться к фронту военных Действий, Оливейра вгляделся в темноту и догадался, что, несмотря на все трудности наступления, Тревелер все же решил запереть дверь. Он слышал, как среди проклятий лязгнула щеколда.
- Вот это - по мне, че, - сказал Оливейра. - Одни на ринге, как мужчина с мужчиной.
- Наклал я на тебя, - сказал разъяренный Тревелер. - В тапке вода хлюпает, ничего нет на свете противнее. Зажги свет хотя бы, ни черта не видно.
- В битве на Канча-Раяда все случилось, наверное, так же неожиданно, - сказал Оливейра. - И запомни: я не собираюсь уступать преимуществ своей позиции. Скажи спасибо, что я с тобой разговариваю, а не должен бы. Я тоже ходил обучался стрельбе, братец.
Он услыхал, как тяжело дышит Тревелер. В доме хлопали двери, доносился голос Феррагуто, кто-то спрашивал, что-то отвечали. Силуэт Тревелера становился все более четким; все вещи до одной стали на свои места - пять тазов, три плевательницы, десятки роллерманов. И можно было почти как в зеркало смотреться в этот фиолетовый свет, так похожий на голубя в ладонях у сумасшедшего.
- Ну, вот, - сказал Тревелер, поднимая упавший стул и без охоты усаживаясь на него. - Может, объяснишь мне все-таки, что за бардак.
- Довольно трудно объяснить, че. Разговаривать, сам знаешь…
- Ты чего только не придумаешь, лишь бы поговорить, - сказал Тревелер в ярости. - Если тебе не удается для этого усадить нас обоих верхом на доску при сорока пяти градусах в тени, то суешь меня в таз с водой и опутываешь мерзкими нитками.
- Однако наше положение всегда симметрично, - сказал Оливейра. - Как два близнеца на качелях или будто перед зеркалом. Заметил, Doppelg?nger?
Не отвечая, Тревелер достал из кармана пижамы сигарету и закурил. Оливейра достал свою и тоже закурил почти одновременно с ним. Они поглядели друг на друга и рассмеялись.
- Совершенно чокнутый, - сказал Тревелер. - Ты - чокнутый, и думать нечего. Надо же вообразить, будто я…
- Оставь в покое слово «воображение», - сказал Оливейра. - Просто обрати внимание, что я принял меры предосторожности, а ты пришел. Не кто-нибудь. А ты. В четыре часа утра.
- Талита сказала мне, я подумал, что… А ты что и правда решил, будто…?
- А может, без этого не обойтись, Ману. Тебе кажется, будто ты встал, чтобы пойти успокоить меня, поддержать. Если бы я спал, ты вошел бы безо всякого, как любой может подойти к зеркалу просто так, разумеется, подходишь спокойненько к зеркалу с булавкой в руке и втыкаешь ее, только вместо булавки ты бы держал в руке то, что носишь вон там, в кармане пижамы.
- Я ношу его всегда, че, - сказал Тревелер возмущенно. - Что за детский сад. А ты ходишь невооруженный потому, что не соображаешь,
- Так вот, - сказал Оливейра, снова садясь на подоконник и приветственно махнув рукой Талите и Куке, - все, что я думаю на этот счет, очень мало значит в сравнении с тем, что должно быть на самом деле, нравится нам это или не нравится. Вот уже некоторое время мы с тобой как тот пес, что крутится на месте, пытаясь укусить себя за хвост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148