Мысль о насилии, которое творило слово над человеком, о надменной мести, которую вершило слово над своим родителем, наполняла горьким разочарованием думы Оливейры, а он силился прибегнуть к помощи своего заклятого врага и при его посредничестве добраться туда, где, быть может, удалось бы освободиться и уже одному следовать - как и каким образом, светлой ли ночью, пасмурным днем? - следовать к окончательному примирению с самим собой и действительностью, в которой существуешь. Не пользуясь словом, прийти к слову (как это далеко и как невероятно), не пользуясь доводами рассудка, познать глубинную целостность, которая бы явила суть таких, казалось бы, незамысловатых вещей, как пить мате и глядеть на голую попку Рокамадура и снующие пальцы Маги, сжимающие ватный тампончик, под вопли Рокамадура, которому не нравится, когда ему что-то суют в попку.
(-90)
20
- Я так и думал, что ты в конце концов станешь спать с Осипом, - сказал Оливейра.
Мага завернула сына, который кричал уже не так громко, и протерла пальцы ваткой.
- Ради бога, вымой руки как полагается, - сказал Оливейра. - И выброси всю эту пакость.
- Сейчас, - сказала Мага. Оливейра выдержал ее взгляд (это всегда ему трудно давалось), а Мага взяла газету, расстелила ее на кровати, собрала ватные тампончики, завернула в газету и вышла из комнаты выбросить все это в туалет на лестнице. Когда она возвратилась, ее порозовевшие руки блестели; Оливейра протянул ей мате. Мага опустилась в низкое кресло и прилежно взялась за кувшинчик. Она всегда портила мате, зря крутила трубочку или даже принималась мешать трубочкой в кувшинчике, словно это не мате, а каша.
- Ладно, - сказал Оливейра, выпуская табачный дым через нос. - Могли хотя бы сообщить мне. А теперь придется тратить шестьсот франков на такси, перевозить пожитки на другую квартиру. Да и комнату в это время года найти не так просто.
- Тебе незачем уезжать, - сказала Мага. - Все это ложный вымысел.
- Ложный вымысел, - сказал Оливейра. - Ну и выражение - как в лучших аргентинских романах. Остается только захохотать нутряным хохотом над моей беспримерной смехотворностью, и дело в шляпе.
- Не плачет больше, - сказала Мага, глядя на кроватку. - Давай говорить потише, и он поспит подольше после аспирина. И вовсе я не спала с Грегоровиусом.
- Да нет, спала.
- Не спала, Орасио. А то бы я сказала. С тех пор как я тебя узнала, ты у меня - единственный. Ну и пусть, можешь смеяться над моими словами. Говорю, как умею. Я не виновата, что не умею выразить то, что чувствую.
- Ладно, ладно, - сказал Оливейра, заскучав, и протянул ей свежий мате. - Это, наверное, ребенок так на тебя влияет. Вот уже несколько дней, как ты превратилась в то, что называется матерью.
- Но ведь Рокамадур болен.
- Возможно, - сказал Оливейра. - Но что поделаешь, лично я вижу и другие перемены. По правде говоря, мы с трудом стали переносить друг друга.
- Это ты меня не переносишь. И Рокамадура не переносишь.
- Что верно, то верно, ребенок в мои расчеты не входил. Трое в одной комнате - многовато. А мысль о том, что с Осипом нас четверо, невыносима.
- Осип тут ни при чем.
- А если подумать хорошенько? - сказал Оливейра.
- Ни при чем, - повторила Мага. - Зачем ты мучаешь меня, глупенький? Я знаю, что ты устал и не любишь меня больше. И никогда не любил, придумал себе, что это любовь. Уходи, Орасио, незачем тебе тут оставаться. А для меня такое - не впервой…
Она посмотрела на кроватку. Рокамадур спал.
- Не впервой, - сказал Оливейра, меняя заварку. - Поразительная откровенность в вопросах личной жизни. Осип подтвердит. Не успеешь познакомиться с тобой, как услышишь историю про негра.
- Я должна была рассказать, тебе этого не понять.
- Понять нельзя, но убить может.
- Я считаю, что должна рассказать, даже если может убить. Так должно быть, человек должен рассказывать другому человеку, как он жил, если он любит этого человека. Я про тебя говорю, а не про Осипа. Ты мог рассказывать, а мог и не рассказывать мне о своих подружках, а я должна была рассказать все. Это единственный способ сделать так, чтобы человек ушел прежде, чем успеет полюбить другого человека, единственный способ сделать так, чтобы он вышел за дверь и оставил нас двоих в покое.
- Способ получить искупление, а глядишь, и расположение. Сперва - про негра.
- Да, - сказала Мага, глядя ему прямо в глаза. - Сперва - про негра. А потом - про Ледесму.
- Ну конечно, потом - про Ледесму.
- И про троих в ночном переулке, во время карнавала.
- Для начала, - сказал Оливейра, потягивая мате.
- И про месье Висента, брата хозяина отеля.
- Под конец.
- И еще - про солдата, который плакал в парке.
- Еще и про этого.
- И - про тебя.
В завершение. То, что я, здесь присутствующий, включен в список, лишь подтверждает мои мрачные предчувствия. Однако для полноты списка тебе бы следовало включить и Грегоровиуса.
Мага размешивала трубочкой мате. Она низко наклонила голову, и волосы, упав, скрыли от Оливейры ее лицо, за выражением которого он внимательно следил с напускным безразличием.
Потом была ты у аптекаря подружкой,
За ним - еще двоих сменила друг за дружкой…
Оливейра напевал танго. Мага только пожала плечами и, не глядя на него, продолжала посасывать мате. «Бедняжка», - подумал Оливейра. Резким движением он отбросил ей волосы со лба так, словно это была занавеска. Трубочка звякнула о зубы.
- Как будто ударил, - сказала Мага, притрагиваясь дрожащими пальцами к губам. - Мне все равно, но…
- К счастью, тебе не все равно, - сказал Оливейра. - Если бы ты не смотрела на меня так сейчас, я бы стал тебя презирать. Ты - просто чудо, с этим твоим Рокамадуром и всем остальным.
- Зачем ты мне это говоришь?
- Это мне надо.
- Тебе - надо. Тебе все это надо для того, что ты ищешь.
- Дорогая, - вежливо сказал Оливейра, - слезы портят вкус мате, это знает каждый.
- И чтобы я плакала, тебе тоже, наверное, надо.
- Да, в той мере, в какой я признаю себя виноватым.
- Уходи, Орасио, так будет лучше.
- Возможно. Обрати внимание: уйти сейчас - почти геройский поступок, ибо я оставляю тебя одну, без денег и с больным ребенком на руках.
- Да, - сказала Мага, отчаянно улыбаясь сквозь слезы. - Вот именно, почти геройский поступок.
- А поскольку я - далеко не герой, то полагаю, что лучше мне остаться до тех пор, пока не разберемся, какой линии следовать, как выражается мой брат, который любит говорить красиво.
- Ну так оставайся.
- А ты. понимаешь, по каким причинам я отказываюсь от этого геройского поступка и чего мне это стоит?
- Ну конечно.
- Ну-ка объясни, почему я не ухожу.
- Ты не уходишь, потому что довольно буржуазен и думаешь о том, что скажут Рональд, Бэпс и остальные друзья.
- Совершенно верно. Хорошо, что ты понимаешь: ты сама тут совершенно ни при чем. Я не останусь из-за солидарности, не останусь из жалости или потому, что надо давать соску Рокамадуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
(-90)
20
- Я так и думал, что ты в конце концов станешь спать с Осипом, - сказал Оливейра.
Мага завернула сына, который кричал уже не так громко, и протерла пальцы ваткой.
- Ради бога, вымой руки как полагается, - сказал Оливейра. - И выброси всю эту пакость.
- Сейчас, - сказала Мага. Оливейра выдержал ее взгляд (это всегда ему трудно давалось), а Мага взяла газету, расстелила ее на кровати, собрала ватные тампончики, завернула в газету и вышла из комнаты выбросить все это в туалет на лестнице. Когда она возвратилась, ее порозовевшие руки блестели; Оливейра протянул ей мате. Мага опустилась в низкое кресло и прилежно взялась за кувшинчик. Она всегда портила мате, зря крутила трубочку или даже принималась мешать трубочкой в кувшинчике, словно это не мате, а каша.
- Ладно, - сказал Оливейра, выпуская табачный дым через нос. - Могли хотя бы сообщить мне. А теперь придется тратить шестьсот франков на такси, перевозить пожитки на другую квартиру. Да и комнату в это время года найти не так просто.
- Тебе незачем уезжать, - сказала Мага. - Все это ложный вымысел.
- Ложный вымысел, - сказал Оливейра. - Ну и выражение - как в лучших аргентинских романах. Остается только захохотать нутряным хохотом над моей беспримерной смехотворностью, и дело в шляпе.
- Не плачет больше, - сказала Мага, глядя на кроватку. - Давай говорить потише, и он поспит подольше после аспирина. И вовсе я не спала с Грегоровиусом.
- Да нет, спала.
- Не спала, Орасио. А то бы я сказала. С тех пор как я тебя узнала, ты у меня - единственный. Ну и пусть, можешь смеяться над моими словами. Говорю, как умею. Я не виновата, что не умею выразить то, что чувствую.
- Ладно, ладно, - сказал Оливейра, заскучав, и протянул ей свежий мате. - Это, наверное, ребенок так на тебя влияет. Вот уже несколько дней, как ты превратилась в то, что называется матерью.
- Но ведь Рокамадур болен.
- Возможно, - сказал Оливейра. - Но что поделаешь, лично я вижу и другие перемены. По правде говоря, мы с трудом стали переносить друг друга.
- Это ты меня не переносишь. И Рокамадура не переносишь.
- Что верно, то верно, ребенок в мои расчеты не входил. Трое в одной комнате - многовато. А мысль о том, что с Осипом нас четверо, невыносима.
- Осип тут ни при чем.
- А если подумать хорошенько? - сказал Оливейра.
- Ни при чем, - повторила Мага. - Зачем ты мучаешь меня, глупенький? Я знаю, что ты устал и не любишь меня больше. И никогда не любил, придумал себе, что это любовь. Уходи, Орасио, незачем тебе тут оставаться. А для меня такое - не впервой…
Она посмотрела на кроватку. Рокамадур спал.
- Не впервой, - сказал Оливейра, меняя заварку. - Поразительная откровенность в вопросах личной жизни. Осип подтвердит. Не успеешь познакомиться с тобой, как услышишь историю про негра.
- Я должна была рассказать, тебе этого не понять.
- Понять нельзя, но убить может.
- Я считаю, что должна рассказать, даже если может убить. Так должно быть, человек должен рассказывать другому человеку, как он жил, если он любит этого человека. Я про тебя говорю, а не про Осипа. Ты мог рассказывать, а мог и не рассказывать мне о своих подружках, а я должна была рассказать все. Это единственный способ сделать так, чтобы человек ушел прежде, чем успеет полюбить другого человека, единственный способ сделать так, чтобы он вышел за дверь и оставил нас двоих в покое.
- Способ получить искупление, а глядишь, и расположение. Сперва - про негра.
- Да, - сказала Мага, глядя ему прямо в глаза. - Сперва - про негра. А потом - про Ледесму.
- Ну конечно, потом - про Ледесму.
- И про троих в ночном переулке, во время карнавала.
- Для начала, - сказал Оливейра, потягивая мате.
- И про месье Висента, брата хозяина отеля.
- Под конец.
- И еще - про солдата, который плакал в парке.
- Еще и про этого.
- И - про тебя.
В завершение. То, что я, здесь присутствующий, включен в список, лишь подтверждает мои мрачные предчувствия. Однако для полноты списка тебе бы следовало включить и Грегоровиуса.
Мага размешивала трубочкой мате. Она низко наклонила голову, и волосы, упав, скрыли от Оливейры ее лицо, за выражением которого он внимательно следил с напускным безразличием.
Потом была ты у аптекаря подружкой,
За ним - еще двоих сменила друг за дружкой…
Оливейра напевал танго. Мага только пожала плечами и, не глядя на него, продолжала посасывать мате. «Бедняжка», - подумал Оливейра. Резким движением он отбросил ей волосы со лба так, словно это была занавеска. Трубочка звякнула о зубы.
- Как будто ударил, - сказала Мага, притрагиваясь дрожащими пальцами к губам. - Мне все равно, но…
- К счастью, тебе не все равно, - сказал Оливейра. - Если бы ты не смотрела на меня так сейчас, я бы стал тебя презирать. Ты - просто чудо, с этим твоим Рокамадуром и всем остальным.
- Зачем ты мне это говоришь?
- Это мне надо.
- Тебе - надо. Тебе все это надо для того, что ты ищешь.
- Дорогая, - вежливо сказал Оливейра, - слезы портят вкус мате, это знает каждый.
- И чтобы я плакала, тебе тоже, наверное, надо.
- Да, в той мере, в какой я признаю себя виноватым.
- Уходи, Орасио, так будет лучше.
- Возможно. Обрати внимание: уйти сейчас - почти геройский поступок, ибо я оставляю тебя одну, без денег и с больным ребенком на руках.
- Да, - сказала Мага, отчаянно улыбаясь сквозь слезы. - Вот именно, почти геройский поступок.
- А поскольку я - далеко не герой, то полагаю, что лучше мне остаться до тех пор, пока не разберемся, какой линии следовать, как выражается мой брат, который любит говорить красиво.
- Ну так оставайся.
- А ты. понимаешь, по каким причинам я отказываюсь от этого геройского поступка и чего мне это стоит?
- Ну конечно.
- Ну-ка объясни, почему я не ухожу.
- Ты не уходишь, потому что довольно буржуазен и думаешь о том, что скажут Рональд, Бэпс и остальные друзья.
- Совершенно верно. Хорошо, что ты понимаешь: ты сама тут совершенно ни при чем. Я не останусь из-за солидарности, не останусь из жалости или потому, что надо давать соску Рокамадуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148