Шок от площади Пиккадилли без Эроса, лицо без носа, огромная подземная станция, рожденная из скалы. Вероятно, это будет самая большая и поразительная паутина, вьющаяся под тобой. Наверху движение более оживленное, чем обычно, но ты ограничиваешь его правилами и сверкающими светофорами. Вот для меня характерные черты Лондона: конфликт между блистательным безумием и строгим контролем. Здания растут из года в год, как дети. Посмотрите на эти большие универмаги и банки с греко-египетскими колоннами и классическими статуями в итальянском стиле, с их современным черным гранитом, геометрическими линиями и мягкими изгибами. Если бы я не знал тебя лучше, я бы сказал, что ты пытаешься показать нос нам, выскочкам-янки. Что ж, хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Каким наслаждением было расслабляться в твоих пабах с пинтой пива или потягивать шампанское в твоих шикарных ночных заведениях. «Приветствую, констебль. Хотите выпить?» Ни висячих замков, ни пьяных притонов, ни фляжек в кармане пиджака, ни удирания через заднее окно, когда в переднюю дверь входит полиция. Остальное имеет меньше смысла, как, например, твое поклонение игре под названием «футбол» (хотя новый стадион Уэмбли стоит посмотреть). А еще крикет, явно старинный предок бейсбола, борющийся с императивом дарвинистской эволюции. Окажи себе услугу, оставь это. А как ты готовишь бифштекс! Ведь это же побочный продукт процесса дубления кожи? Затем дождь...
Довольно софизмов. Всегда есть к чему придраться, если смотреть на мир именно с этой точки зрения. Это мое прощальное заявление. Дорогая, Вы были моим вдохновением. Вы полны самых безумных противоречий. Вы заставили холодное, мертвое сердце снова забиться. Вероятно, я боялся моего трепещущего сердца. Вероятно, я просто нехороший человек. Какова бы ни была причина, я был к Вам несправедлив и прошу прощения. Вы не единственная, к кому я был несправедлив, но Вы единственная, кого я люблю. Есть еще одно доброе сердце, бьющееся в том же изящном джазовом ритме, что и Ваше. Надеюсь, вы найдете друг друга. А теперь Дьявол, в жилах которого бежит горячая кровь, возвращается домой писать свой Великий Роман. Наконец я готов сделать это! Он будет посвящен Вам.
(Дайамонд Шарп вернется на следующей неделе)».
Глава 2
Грейс жила у Шеридана почти неделю, когда к ним внезапно пришла ее мать. Стояло жаркое утро, и она сидела одна под солнечным зонтиком в крошечном заднем саду, потягивая лимонад. Она услышала Кэтрин прежде, чем увидела ее. Шарканье туфель по изразцовому полу и звуки приглушенного протеста, прежде чем французские двери отворились и в них появилась мама, раскрасневшаяся, с саквояжем в одной руке и свежим выпуском «Тайм энд тайд» в другой. За ней следовал молчаливый Дженкинс.
– А, вот и ты, Грейс! Этот тип решил взять мои вещи!
– Простите, мадам. Я только...
Кэтрин поставила саквояж.
– Я знаю, что вы собирались сделать. И я прекрасно знаю, что вы здесь служите. Но меня это не интересует, и я вполне способна нести свой саквояж. Позвольте мне прожить оставшуюся жизнь крепкой женщиной!
Воспользовавшись возможностью, Дженкинс схватил саквояж. Кэтрин уперла руки в бедра.
– Ну, это уж...
– Мама, перестань! – Грейс схватила мать за плечи и поцеловала в щеку. – Я так рада тебя видеть! Такой приятный сюрприз. Посиди со мной в тени. Дженкинс, не могли бы вы принести нам лимонада? Ты должна попробовать этот лимонад, мама. Он действительно превосходен. Я его просто обожаю.
– Да. Так вот... – Кэтрин, смущенная, чопорно села. – В саквояже кое-какая одежда. Твоя. Насколько я понимаю, ты с собой ничего не взяла. Я подумала: «Она, наверное, каждый день полощет свое белье или заставляет это делать горничную». И то и другое мне показалось неуместным.
– Спасибо. – Грейс сжала ей руку. – Ты очень внимательна. Только если бы ты позвонила, я бы...
– Что ты бы? Придумала бы какой-нибудь предлог, чтобы помешать мне прийти? – Она быстро провела рукой по лицу.
– Ах, мама! Не расстраивайся.
– Ну а что я должна была подумать? – Ее лицо покраснело. – С того первого неожиданного телефонного звонка от тебя ни весточки. Мы понятия не имели, когда ты придешь домой. Тилли не перестает спрашивать, я не перестаю беспокоиться, а Нэнси убеждена, что она тебя чем-то ужасно обидела, а чем, бедняжка, не понимает.
– Мне очень жаль, мама.
– Так и должно быть. Что происходит, юная леди?
Большая пчела жужжала вблизи лица Кэтрин, чудесно забывшейся в своем неистовстве.
– Послушай, я не хочу, чтобы кто-то обо мне беспокоился. Это самое последнее, что мне нужно. Мне просто нужно некоторое время побыть одной. Время подумать. А дома это нелегко.
– А это всем нелегко! Жизнь редко бывает легкой. – Кэтрин сложила руки и выпятила подбородок. – Но приходится с этим мириться. А ты... убежала, потеряла работу... – Она оглядела египетские статуи и крошечные модели пирамид, стоящие на клумбах. – А почему ты пришла сюда, Грейс?
Появился Дженкинс с подносом. Лимонад был мутно-желтый. Ледяные кубики звякали, как колокольчики, о стеклянный бокал. Они, похоже, оказывали гипнотический эффект на Кэтрин, пристально глядящую на них.
Грейс подождала, пока Дженкинс уйдет.
– Мы всегда были близки с Шериданом. Он сказал, что я могу пожить у него некоторое время.
– Близки? – Голос Кэтрин звучал с некоторым напряжением. Словно пчела забралась ей под одежду и в любой момент могла ужалить.
– Он всегда был добрейшим из друзей. И сейчас заботится обо мне. Он мне практически как брат. – Она встретилась взглядом с матерью и прочла в ее глазах... да, именно панику. Она налила лимонада, ледяные кубики толкались и плескались в бокалах. Она ждала.
– Значит, он тебе сказал, – уже тише произнесла Кэтрин. – Он же обещал не говорить. Ты обещала...
– Ах, мамочка! Это уже не секрет. Уже ничего не сделаешь.
– Да. Полагаю, ничего.
– Он не хотел злоупотреблять твоим доверием. Я понимала: что-то происходит, и заставила его рассказать. Но почему он не рассказал мне гораздо раньше? Почему ты заставляла меня считать, что во всем виновата ты?
– Это не моя тайна. – Кэтрин почти величественно фыркнула. – Твой отец уже не может ничего сказать. Зачем мне было чернить его в глазах дочери? Какую пользу это бы принесло? В любом случае его плохое поведение не извиняет моего.
– Это в корне меняет ситуацию, неужели ты не понимаешь? Вы все четверо попали в очень неприятную ситуацию. Господи, у них был ребенок!
Кэтрин взглянула на жимолость.
– Видишь этих пчел? Они делают то, что должны делать. То, для чего родились. Где сейчас Шеридан?
– В «Тутанхамоне» со своим бухгалтером. Мама, ты должна сказать и Нэнси. Теперь, когда знаю я, она тоже должна знать. Будет гораздо лучше, если это будет исходить от тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73