Но Супаари утверждает, что партнеров выбирают, руководствуясь, – она прокашлялась, – совершенно иным набором критериев.
– Находят хорошего жеребца, – сказал Джордж.
– Не будь грубым, дорогой, – откликнулась Энн. Чайпас и ее гости решили пойти к Ауче поесть, и квартира разом опустела. Когда люди остались одни, Энн наклонилась вперед и продолжила заговорщически:
– Но ты прав, смысл именно в этом. Должна заметить, этот обычай имеет определенную первобытную привлекательность. Теоретически, конечно, – добавила она, когда Джордж состроил недовольную гримасу.
– Почему же только про меня они «совершенно уверены», что я – мужчина? – обиженно спросил Джордж, чья мужественность подверглась косвенной атаке с двух сторон.
– Ну, помимо твоей мужественной наружности, любовь моя, они также заметили, как замечательно ты управляешься с детьми, – сказала Энн. – С другой стороны, ты не проявляешь особого интереса к собиранию цветов, поэтому они слегка сбиты с толку. То же самое насчет Марка, Д. У. и меня. Они думают, что я мужчина, потому что стряпней занимаюсь в основном я. Может, для них я нечто вроде папаши? О, Джимми, возможно, они считают, что мы с тобой состоим в браке? Очевидно, они не замечают разницу в возрасте.
Эмилио делался все более задумчивым, а Д. У., наблюдая за ним, начал посмеиваться. Наконец не выдержал и Эмилио.
– В чем дело? – спросила Энн. – Что тут смешного?
– Не уверен, что «смешной» – подходящее слово, – сказал Д. У, нацелив правый глаз на Эмилио и вскинув бровь.
Эмилио пожал плечами:
– Ничего. Но идея о разделении ролей генетического и социального отцов была бы уместной в моей семье.
– Могла бы уберечь твою несчастную буйную юную голову от многих бед, – прибавил Д. У.
Невесело рассмеявшись, Эмилио провел ладонями по волосам. Теперь все смотрели на него, на лицах ясно читалось любопытство. Он помедлил, зондируя старые раны, и обнаружил, что они затянулись.
– Моя мать была женщиной, как говорят, с большим сердцем и живой натурой, – произнес Эмилио, тщательно подбирая слова. – Ее муж был красив, высок и силен. Брюнет, но очень светлокожий. Мать тоже была очень светлой.
Он сделал паузу, чтобы они переварили эту информацию; не требовался генетик, чтобы сделать вывод.
– Муж моей матери в течение нескольких лет находился вне города…
– Сидел за хранение и распространение, – вставил Д. У.
– … а когда вернулся, узнал, что у него есть второй сын, почти годовалый. И очень смуглый. – Некоторое время Эмилио оставался неподвижным, а в комнате повисла тишина. – Они не развелись. Должно быть, он очень любил мою мать.
Раньше это не приходило ему в голову, и Эмилио понятия не имел, что ему следует по этому поводу чувствовать.
– Она была очаровательной, понимаете? Энн могла бы сказать: такую нельзя не любить.
– Поэтому за ее вину пришлось отвечать тебе, – проницательно сказала Энн, ненавидя эту женщину за то, что она допустила такое, и безмолвно ругая Бога – за то, что дал этого сына не той матери.
– Конечно. Дурной тон – родиться некстати.
Эмилио посмотрел на Энн, но тут же отвел взгляд. Зачем он ворошит прошлое? Как он мучился тогда, старался понять, в чем его вина, но что об этом мог знать ребенок? Вновь пожав плечами, Эмилио увел разговор в сторону от Елены Сандос:
– Муж моей матери и я часто играли в игру, называвшуюся «Выбей дерьмо из ублюдка». Мне было примерно одиннадцать, когда я понял смысл этого термина.
Распрямившись, он взмахом головы отбросил с глаз волосы.
– Я изменил правила игры, когда мне стукнуло четырнадцать, – сказал он, гордясь этим даже после стольких лет.
Зная, что будет дальше, Д. У. против воли усмехнулся. Он сожалел о разгуле хулиганства в Ла Перла и пытался научить парнишек вроде Эмилио улаживать ссоры, никого не калеча. Его наука трудно приживалась в районе, где отцы говорили сыновьям: «Если на тебя кто-то наедет, порежь ему лицо». Такое напутствие давали восьмилетке в первый школьный день.
– Наш достопочтенный отец-настоятель, – услышал он проникновенный голос Эмилио, – был в те дни приходским священником в Ла Перла. Конечно, он не потворствовал склокам между членами семьи, в каком бы хлипком родстве они ни состояли. Тем не менее отец Ярбро прививал юным прислужникам определенную мудрость. Это включало следующую заповедь: когда между противниками имеется существенная разница в размерах, большой дерется грязно уже потому, что намерен справиться с гораздо меньшим оппонентом…
– Поэтому подлови сукина сына раньше, чем он тебя ухватит, – заключил Д. У. тоном, подразумевавшим, что благоразумие этого постулата самоочевидно.
На самом деле он учил мальцов в спортивном зале нескольким тонкостям. Поскольку Эмилио был мелким, необходимой предпосылкой к маневрам являлась неожиданность. Сложность состояла в том, чтобы мальчик понял: вполне допустимо драться, защищая себя, когда Мануэль приходит домой в сильном подпитии, но нет необходимости сражаться со всеми насмешниками, проживавшими в округе.
– … и хотя, уложив засранца, испытываешь примитивное первобытное удовлетворение, – со спокойным уважением к своему наставнику говорил Эмилио, – этому не следует предаваться без умеренности и снисходительности.
– Меня как раз интересовало, где ты выучился приемам, уложившим Супаари, – сказал Джимми. – Это было впечатляюще.
Разговор переключился на священника, которого Джимми знал в Южном Бостоне и который боксировал на Олимпиаде, затем Д. У. вспомнил нескольких сержантов, которых знал по морской пехоте. Энн и София принялись готовить завтрак и качали головами, прислушиваясь к рассказам о бесспорно противоправных, но замечательно эффективных хоккейных приемах, применявшихся в квебекской лиге для защиты вратарей. Но потом разговор вернулся к Рукопожатию джанаата, как именовалась среди них атака Супаари на Сандоса, и когда речь опять зашла о детстве Эмилио, он встал.
– Никогда не знаешь, в какой момент пригодятся старые навыки, – произнес он с некоторым раздражением, двинувшись к террасе.
Но остановился, рассмеялся и благочестиво добавил:
– Пути Господни неисповедимы.
И было непонятно, серьезен Эмилио или шутит.
Путь вниз по реке от деревни Кашан показался Супаари короче, чем путешествие туда из Гайджура. В первый день он просто позволил своему рассудку расслабиться, лениво следя за водоворотами и плывущими деревьями, глядя на песчаные отмели и скалы. Но второй его день на реке был наполнен раздумьями и изумлением.
Супаари был ошеломлен новыми фактами, новыми идеями и возможностями, но он всегда быстро реагировал на благоприятную ситуацию и готов был дружить с теми, кто предлагал дружбу. Чужеземцы, как и руна, кое в чем поразительно отличались от его народа, а часто казались непостижимыми, но ему очень понравилась Хаан – Супаари счел ее ум весьма живым и полным вызова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
– Находят хорошего жеребца, – сказал Джордж.
– Не будь грубым, дорогой, – откликнулась Энн. Чайпас и ее гости решили пойти к Ауче поесть, и квартира разом опустела. Когда люди остались одни, Энн наклонилась вперед и продолжила заговорщически:
– Но ты прав, смысл именно в этом. Должна заметить, этот обычай имеет определенную первобытную привлекательность. Теоретически, конечно, – добавила она, когда Джордж состроил недовольную гримасу.
– Почему же только про меня они «совершенно уверены», что я – мужчина? – обиженно спросил Джордж, чья мужественность подверглась косвенной атаке с двух сторон.
– Ну, помимо твоей мужественной наружности, любовь моя, они также заметили, как замечательно ты управляешься с детьми, – сказала Энн. – С другой стороны, ты не проявляешь особого интереса к собиранию цветов, поэтому они слегка сбиты с толку. То же самое насчет Марка, Д. У. и меня. Они думают, что я мужчина, потому что стряпней занимаюсь в основном я. Может, для них я нечто вроде папаши? О, Джимми, возможно, они считают, что мы с тобой состоим в браке? Очевидно, они не замечают разницу в возрасте.
Эмилио делался все более задумчивым, а Д. У., наблюдая за ним, начал посмеиваться. Наконец не выдержал и Эмилио.
– В чем дело? – спросила Энн. – Что тут смешного?
– Не уверен, что «смешной» – подходящее слово, – сказал Д. У, нацелив правый глаз на Эмилио и вскинув бровь.
Эмилио пожал плечами:
– Ничего. Но идея о разделении ролей генетического и социального отцов была бы уместной в моей семье.
– Могла бы уберечь твою несчастную буйную юную голову от многих бед, – прибавил Д. У.
Невесело рассмеявшись, Эмилио провел ладонями по волосам. Теперь все смотрели на него, на лицах ясно читалось любопытство. Он помедлил, зондируя старые раны, и обнаружил, что они затянулись.
– Моя мать была женщиной, как говорят, с большим сердцем и живой натурой, – произнес Эмилио, тщательно подбирая слова. – Ее муж был красив, высок и силен. Брюнет, но очень светлокожий. Мать тоже была очень светлой.
Он сделал паузу, чтобы они переварили эту информацию; не требовался генетик, чтобы сделать вывод.
– Муж моей матери в течение нескольких лет находился вне города…
– Сидел за хранение и распространение, – вставил Д. У.
– … а когда вернулся, узнал, что у него есть второй сын, почти годовалый. И очень смуглый. – Некоторое время Эмилио оставался неподвижным, а в комнате повисла тишина. – Они не развелись. Должно быть, он очень любил мою мать.
Раньше это не приходило ему в голову, и Эмилио понятия не имел, что ему следует по этому поводу чувствовать.
– Она была очаровательной, понимаете? Энн могла бы сказать: такую нельзя не любить.
– Поэтому за ее вину пришлось отвечать тебе, – проницательно сказала Энн, ненавидя эту женщину за то, что она допустила такое, и безмолвно ругая Бога – за то, что дал этого сына не той матери.
– Конечно. Дурной тон – родиться некстати.
Эмилио посмотрел на Энн, но тут же отвел взгляд. Зачем он ворошит прошлое? Как он мучился тогда, старался понять, в чем его вина, но что об этом мог знать ребенок? Вновь пожав плечами, Эмилио увел разговор в сторону от Елены Сандос:
– Муж моей матери и я часто играли в игру, называвшуюся «Выбей дерьмо из ублюдка». Мне было примерно одиннадцать, когда я понял смысл этого термина.
Распрямившись, он взмахом головы отбросил с глаз волосы.
– Я изменил правила игры, когда мне стукнуло четырнадцать, – сказал он, гордясь этим даже после стольких лет.
Зная, что будет дальше, Д. У. против воли усмехнулся. Он сожалел о разгуле хулиганства в Ла Перла и пытался научить парнишек вроде Эмилио улаживать ссоры, никого не калеча. Его наука трудно приживалась в районе, где отцы говорили сыновьям: «Если на тебя кто-то наедет, порежь ему лицо». Такое напутствие давали восьмилетке в первый школьный день.
– Наш достопочтенный отец-настоятель, – услышал он проникновенный голос Эмилио, – был в те дни приходским священником в Ла Перла. Конечно, он не потворствовал склокам между членами семьи, в каком бы хлипком родстве они ни состояли. Тем не менее отец Ярбро прививал юным прислужникам определенную мудрость. Это включало следующую заповедь: когда между противниками имеется существенная разница в размерах, большой дерется грязно уже потому, что намерен справиться с гораздо меньшим оппонентом…
– Поэтому подлови сукина сына раньше, чем он тебя ухватит, – заключил Д. У. тоном, подразумевавшим, что благоразумие этого постулата самоочевидно.
На самом деле он учил мальцов в спортивном зале нескольким тонкостям. Поскольку Эмилио был мелким, необходимой предпосылкой к маневрам являлась неожиданность. Сложность состояла в том, чтобы мальчик понял: вполне допустимо драться, защищая себя, когда Мануэль приходит домой в сильном подпитии, но нет необходимости сражаться со всеми насмешниками, проживавшими в округе.
– … и хотя, уложив засранца, испытываешь примитивное первобытное удовлетворение, – со спокойным уважением к своему наставнику говорил Эмилио, – этому не следует предаваться без умеренности и снисходительности.
– Меня как раз интересовало, где ты выучился приемам, уложившим Супаари, – сказал Джимми. – Это было впечатляюще.
Разговор переключился на священника, которого Джимми знал в Южном Бостоне и который боксировал на Олимпиаде, затем Д. У. вспомнил нескольких сержантов, которых знал по морской пехоте. Энн и София принялись готовить завтрак и качали головами, прислушиваясь к рассказам о бесспорно противоправных, но замечательно эффективных хоккейных приемах, применявшихся в квебекской лиге для защиты вратарей. Но потом разговор вернулся к Рукопожатию джанаата, как именовалась среди них атака Супаари на Сандоса, и когда речь опять зашла о детстве Эмилио, он встал.
– Никогда не знаешь, в какой момент пригодятся старые навыки, – произнес он с некоторым раздражением, двинувшись к террасе.
Но остановился, рассмеялся и благочестиво добавил:
– Пути Господни неисповедимы.
И было непонятно, серьезен Эмилио или шутит.
Путь вниз по реке от деревни Кашан показался Супаари короче, чем путешествие туда из Гайджура. В первый день он просто позволил своему рассудку расслабиться, лениво следя за водоворотами и плывущими деревьями, глядя на песчаные отмели и скалы. Но второй его день на реке был наполнен раздумьями и изумлением.
Супаари был ошеломлен новыми фактами, новыми идеями и возможностями, но он всегда быстро реагировал на благоприятную ситуацию и готов был дружить с теми, кто предлагал дружбу. Чужеземцы, как и руна, кое в чем поразительно отличались от его народа, а часто казались непостижимыми, но ему очень понравилась Хаан – Супаари счел ее ум весьма живым и полным вызова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135