Закон преследует проститутку, но не наказывает сутенера. Закон не осуждает мужчину, бросающего на произвол судьбы жену и детей, но карает покинутую им женщину, вынужденную воровать, чтобы прокормить детей. Закон строг к жене, оставляющей мужа, но снисходителен к мужу, который может без предупреждения оставить жену.
Девочки с девяти лет и мальчики с семи полностью принадлежат отцу; разведясь с женой, он может оставить детей у себя и навсегда запретить матери видеться с ними.
Закон разрешает мужу избивать жену и применять другие средства подчинения женщины.
Из шести соседок Камилии и Дахибы по камере пятеро были неграмотны; ни одна не слышала о феминизме и не могла понять, почему оказались в тюрьме две знаменитые киноартистки.
«Мужчины надменно утверждают свое превосходство над нами, – читал Ибрахим, – их самоуверенность проистекает из их невежества, по невежеству они ведут себя как дикари, как дети, которые, рассердившись, колотят кого попало, кто подвернется под руку и не может дать сдачи. Так и мужчины. Вот пример: муж бьет жену, потому что она рожает ему только девочек, а ему нужны сыновья. По невежеству он не знает, что пол ребенка заложен не в яйцеклетке женщины, а в сперме мужчины; следовательно, в том, что не рождаются мальчики, виноват мужчина. Но разве он признает свою вину? Он обрушивается на невинную жертву – свою жену».
Ибрахим положил газету. Амира вздохнула и сказала удивленно:
– Моя внучка смелая женщина. Ведь это все – правда. Почему же я раньше этого не знала?
Они сидели вдвоем в решетчатой беседке – все остальные Рашиды уехали в тюрьму или к судебным чиновникам добиваться освобождения Камилии и Дахибы. Высокие зеленые деревья, которые уже были старыми, когда Амира вошла в этот дом шестьдесят пять лет назад, дарили прохладу и тень, из сада лился сладкий аромат цветов.
– Мама, – сказал Ибрахим, садясь рядом с ней на скамейку, – моя дочь принадлежит к новому поколению женщин. Я их не понимаю, но слышу, что они обрели свой голос.
– Сын мой, почему ты боялся рассказать мне о ее статьях? Я – из поколения бессловесных женщин, меня считали вещью, и я горжусь смелостью моей дочери и внучки. Узнал ты о том человеке, которого арестовали вместе с Камилией?
– Нет еще, мама.
– Найди его. Надо узнать, что с ним.
Дахибу и Камилию пробудило от дневного сна в жаркое время сиесты звяканье ключей в коридоре и звук шагов у дверей камеры. Обитательницы камеры встревоженно зашевелились: когда камеру открывали не в положенный час еды или прогулки, это сулило недоброе. Одну из заключенных могли увести неизвестно куда, и она исчезала бесследно. Дверь открылась, и надзирательница в форменной одежде, грузная женщина, похожая на пожилую крестьянку, выкрикнула, обращаясь к Камилии и Дахибе:
– Вы две! На выход!
Дахиба взяла Камилию за руку, они вышли из камеры и пошли вслед за надзирательницей в конец коридора, где она открыла ключом дверь и ввела их в камеру на четверых человек, где стояли только две опрятно постеленные кровати, столик и стулья.
– Теперь вы будете здесь, – сказала надзирательница.
– Камилия, наша семья нашла нас! – воскликнула Дахиба. Через пять минут в камеру внесли корзины с провизией и бельем; там были еще письменные принадлежности, бумага и Коран. В Коран было вложено письмо от Ибрахима и конверт, наполненный банкнотами в десять и пятьдесят пиастров. Дахиба вынула из корзины с едой большую плоскую лепешку, кусок сыра, жареного цыпленка и немного фруктов и, сунув надзирательнице бумажку в пятьдесят пиастров, попросила ее:
– Отнесите, пожалуйста, корзину в нашу прежнюю камеру – пусть наши соседки все это съедят. И передайте нашей семье, что мы здоровы.
Потом они читали письмо Ибрахима, который сообщал, что Хаким в тюрьме чувствует себя хорошо и что адвокат Шукри хлопочет о его освобождении.
О Якубе Мансуре известий не было.
Все родные дежурили у тюрьмы, каждый день просиживая у ворот до захода солнца, но Камилию и Дахибу не выпускали, и не было надежды даже на свидания. Ибрахиму и Амире каким-то чудом удалось добиться встречи с представителем тюремной администрации, но дело ограничилось вежливой беседой и любезными извинениями:
– Свидания с политическими заключенными запрещены.
Записки от Камилии и Дахибы и для них передавались, также каждый день передавалась свежая еда, – это стоило немалых денег – надо было вручать бакшиш десяткам людей.
Ибрахим и Омар продолжали хлопоты, обходя правительственные офисы, встречаясь с влиятельными людьми в кофейнях и у них дома. Затруднение состояло в том, что Камилия и Дахиба были не уголовными, а политическими заключенными, а в таком случае ходатайства были небезопасны. Один адвокат, хлопотавший за политзаключенного, сам попал в тюрьму. Так что знакомые, которые могли бы помочь, стесняясь отказать Ибрахиму, говорили ему: «Бокра – завтра увидим», «Ма'алеша – все уладится» или фаталистически возглашали: «Иншалла – Все в Божьей воле».
Даже Набиль эль-Фахед, богатый антиквар с влиятельными знакомствами, предпочел скрыться из виду.
Амира призвала женщин к молитве. Расстелив молитвенные коврики на мостовой перед стенами тюрьмы, двадцать шесть женщин рода Рашидов, встав на колени, простирались ниц и повторяли слова Корана. Двадцать шесть женщин в возрасте от двенадцати до восьмидесяти лет, одетые в исламскую одежду, мелаи, платья или юбки с блузами, одна – старшая дочь Омара от Налы – в джинсах. Окончив молитву, они раскрыли зонтики – защита от жестокого солнца октября – и вернулись в машины, припаркованные у тюремной стоянки, к рукоделию или книгам, – так семья Рашидов проводила целые дни. Амира сидела в привезенном для нее складном кресле, когда к тюрьме подъехал Ибрахим. Выйдя из машины, он подошел к матери:
– Мать, я только что узнал, где находится Якуб Мансур, – сказал он тихим голосом, чтобы остальные не могли услышать. – Это старая тюрьма за пределами города, та, где меня держали в 1952-м.
Амира встала и подала руку сыну.
– Поедем к нему, – сказала она.
Камилия заболела. Она лежала на кровати, выдерживая приступы неукротимой рвоты. Обе женщины с ужасом думали о холере.
– Но почему заболела я одна? Так при холере не бывает.
– Ты могла съесть что-то, чего не ела я, – возразила Дахиба.
– Но ведь нам посылают свежую еду!
– А у надзирательницы грязные руки. Или ты съела что-то слишком острое.
Настроение было безотрадное. Камилия снова согнулась в приступе рвоты.
– Придется позвать врача, – в отчаянии воскликнула Дахиба и застучала в окошечко, вызывая надзирательницу. Та теперь являлась к богатым арестанткам незамедлительно, рассчитывая на хороший бакшиш. Узнав, в чем дело, она покачала головой и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121