И как все глупо – все, что происходит с людьми посреди этой красотищи жизни! – Соглашайся, Бен.
Я упрямо мотнул головой.
Гиттенс печально вздохнул:
– Зря ты так, Бен. Надо уметь реагировать на пиковые ситуации. Жизнь поставила тебе мат. Я предлагаю взять обратно последний недальновидный ход. А ты, дурачок, упираешься. Нам следует доверять друг другу.
– «Нам следует доверять друг другу». Вы и Траделлу так говорили.
Гиттенс поджал губы. Затем медленно вложил револьвер отца в кобуру на поясе.
– Что ж, Бен, хозяин – барин. Тебе выбирать. Только не себе одному приговор подписываешь. Ведь и отца своего губишь!
Я оглянулся на отца – он стоял далеко от нас, возле машины, рядом с Брекстоном.
Человек-гора, которого все по-прежнему зовут Шериф.
Какой он теперь маленький и щуплый.
Что случилось в следующую секунду, я толком не помню. Вряд ли была какая-то мысль или ряд мыслей. Я даже не помню самого движения – а оно ведь из чего-то складывалось. Только знаю, что оно было, что я это сделал.
В памяти остался лишь звук.
Не знаю, какими буквами этот звук передать. Буквы глупые, неточные.
Хрясь!
Или цок!
Этот звук навеки в моем мозгу, но передать его я не умею.
Неожиданно глухой, спокойный такой звук.
Как удар копыта по мостовой. Только не такой звонкий.
Полицейская дубинка Джона Келли ударила по черепу Гиттенса с такой силой, что вылетела у меня из руки и упала на песок.
Не помню, что первым коснулось песка – дубинка или тело Гиттенса.
Сначала крови не было. Гиттенс лежал лицом в песок. Неподвижно.
Я оглянулся. Отец и Брекстон бросились ко мне. Меня это не интересовало. Я снова стал смотреть на озеро. Как чудно оно сияло под луной!
Когда отец и Брекстон подбежали, тело вдруг зашевелилось. Ноги засучили по песку.
– Другого выхода не было, – хрипло сказал я.
Отец таращился на меня – лицо искажено, рот приоткрыт.
Я повторил уже увереннее:
– Другого выхода не было.
Теперь мой голос звучал до странности умиротворенно. Хотя в моей душе был хаос, ад и взболтанная клоака.
Одновременно я ощущал дикую, колоссальную энергию; энергию эту я ненавидел, но контролировать не мог. Она была моей хозяйкой.
Я пошарил глазами по песку. Где дубинка? Куда она подевалась? Я ведь ее только что слышал.
Гиттенс застонал и стал подниматься на колени.
Я по-прежнему шарил глазами в поисках дубинки. Куда она упала, черт побери! Она мне нужна!
Гиттенс, постанывая, на четвереньках пополз в сторону воды. Вряд ли он понимал, куда двигается и зачем. Теперь была видна кровь на маковке. В темноте не разберешь, много ли. Лил дождь. И по голове Гиттенса текли темные струи.
– Что теперь? – спросил я отца.
Он ничего не ответил. Его лицо уже пришло в порядок, он только хмурился. Очень старый человек. Которого поливает дождь.
Я не мог дольше смотреть ему в глаза.
Я повернулся к Брекстону:
– Что теперь?
Брекстон мотнул головой в сторону Гиттенса, который остановился у кромки воды и пытался встать.
– Хочешь, чтоб я докончил? – спросил Брекстон.
– Нет, – сказал я.
Гиттенс покачнулся и упал – в воду. Теперь он стоял на ветвереньках на мелководье.
Брекстон сказал:
– Так надо.
Я подошел к Гиттенсу, взял за ворот и потащил дальше в воду. Холод привел его в чувство, и он стал бороться со мной. Впрочем, силы быстро оставили его. Я держал его плечи и голову под водой. Еще два-три раза он пробовал вырваться, выныривал с хрюкающим звуком, хватал воздух ртом. Там было мелко, меньше двух футов. Я погрузил его голову на самое дно, уткнул ртом в песок. И долго держал так. В конце концов Брекстону пришлось оттащить меня со словами:
– Хватит, все уже кончено.
Эпилог
С той ночи у озера прошел чуть ли не целый год.
И весь этот год я прилежно писал свои «мемуары» – мне хотелось все снова пережить и попытаться хотя бы себе объяснить, как и почему произошло то, что произошло. Мне хотелось выговориться. И во всем признаться. Кому я признаюсь – непонятно. Пока что просто бумаге.
Вы спросите меня, мой добрый читатель, которого, быть может, не будет никогда, вы спросите меня: а что было потом, чем закончилась вся эта история?
Вы хотите подробностей, вы хотите правды – правды, только правды и ничего, кроме правды, как выражаются балаболки-юристы. Словом, вы хотите получить ответы. Ладно, извольте.
Тело Мартина Гиттенса обнаружили в бостонской гавани, в заросшем камышом мелководье, которое начинается сразу за Бэттери-Пойнт – помните, там, в крохотном садике на краю суши, мы однажды беседовали с Гиттенсом. В рапорте коронера было отмечено, что в легких погибшего не соленая болотная жижа, а пресная вода. Однако этот факт попросту игнорировали. Никому не хотелось копаться в грязи; быстро распространились слухи о том, каков был Гиттенс на самом деле, что на его совести по меньшей мере три убийства: Фазуло, Траделла и, да-да, Боба Данцигера.
Работники прокуратуры, полицейские, журналисты и те немногие добропорядочные граждане, которые были более или менее в курсе произошедшего, – все пришли в кои-то веки к безмолвному соглашению «не гнать волну» и не вдаваться в подробности того, как утонул полицейский Гиттенс – тройной убийца. Утонул и утонул. Пять строк мелким шрифтом на последней странице. Собаке собачья смерть.
Дело благополучно превратилось в «висяк».
Поскольку оно никого не интересует, то есть надежда, что оно так и останется нераскрытым и со временем будет тихо сброшено в архив.
В первый момент убийство хотели навесить на Харолда Брекстона. Но очень скоро выяснилось, что в ночь убийства он находился за решеткой в полицейском участке города Версаль, штат Мэн.
Разумеется, тщательная проверка могла бы выявить странный факт, что в ту ночь и Брекстон, и шериф Трумэн до самого рассвета находились где угодно, только не в полицейском участке города Версаль, штат Мэн.
Да и мокрый коврик в багажнике «бронко» мог о многом поведать опытному детективу.
Однако тщательности в этом расследовании ни от кого не требовали.
Через пару недель с Брекстона сняли обвинение в убийстве Данцигера; едва очутившись на свободе, он исчез из Бостона. Думаю, навсегда. Керт побожился найти его и под землей и засадить пожизненно «за все хорошее». Но у Керта масса дел, и гоняться за кем-то по всем Штатам он не станет. Так что за плечами Брекстона нет фурии – богини-мстительницы, готовой преследовать его до конца жизни.
Эндрю Лауэри уверенно сидит в прежнем кресле и по-прежнему мечтает стать первым чернокожим мэром Бостона. Думаю, такой, как он, в этом качестве горы своротит!
Что до Джона Келли, то его ночная дубинка – на моем столе, пишу эти слова и вижу ее перед собой. А самого Келли уже нет. Его сбила машина. Пьяный семнадцатилетний парнишка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Я упрямо мотнул головой.
Гиттенс печально вздохнул:
– Зря ты так, Бен. Надо уметь реагировать на пиковые ситуации. Жизнь поставила тебе мат. Я предлагаю взять обратно последний недальновидный ход. А ты, дурачок, упираешься. Нам следует доверять друг другу.
– «Нам следует доверять друг другу». Вы и Траделлу так говорили.
Гиттенс поджал губы. Затем медленно вложил револьвер отца в кобуру на поясе.
– Что ж, Бен, хозяин – барин. Тебе выбирать. Только не себе одному приговор подписываешь. Ведь и отца своего губишь!
Я оглянулся на отца – он стоял далеко от нас, возле машины, рядом с Брекстоном.
Человек-гора, которого все по-прежнему зовут Шериф.
Какой он теперь маленький и щуплый.
Что случилось в следующую секунду, я толком не помню. Вряд ли была какая-то мысль или ряд мыслей. Я даже не помню самого движения – а оно ведь из чего-то складывалось. Только знаю, что оно было, что я это сделал.
В памяти остался лишь звук.
Не знаю, какими буквами этот звук передать. Буквы глупые, неточные.
Хрясь!
Или цок!
Этот звук навеки в моем мозгу, но передать его я не умею.
Неожиданно глухой, спокойный такой звук.
Как удар копыта по мостовой. Только не такой звонкий.
Полицейская дубинка Джона Келли ударила по черепу Гиттенса с такой силой, что вылетела у меня из руки и упала на песок.
Не помню, что первым коснулось песка – дубинка или тело Гиттенса.
Сначала крови не было. Гиттенс лежал лицом в песок. Неподвижно.
Я оглянулся. Отец и Брекстон бросились ко мне. Меня это не интересовало. Я снова стал смотреть на озеро. Как чудно оно сияло под луной!
Когда отец и Брекстон подбежали, тело вдруг зашевелилось. Ноги засучили по песку.
– Другого выхода не было, – хрипло сказал я.
Отец таращился на меня – лицо искажено, рот приоткрыт.
Я повторил уже увереннее:
– Другого выхода не было.
Теперь мой голос звучал до странности умиротворенно. Хотя в моей душе был хаос, ад и взболтанная клоака.
Одновременно я ощущал дикую, колоссальную энергию; энергию эту я ненавидел, но контролировать не мог. Она была моей хозяйкой.
Я пошарил глазами по песку. Где дубинка? Куда она подевалась? Я ведь ее только что слышал.
Гиттенс застонал и стал подниматься на колени.
Я по-прежнему шарил глазами в поисках дубинки. Куда она упала, черт побери! Она мне нужна!
Гиттенс, постанывая, на четвереньках пополз в сторону воды. Вряд ли он понимал, куда двигается и зачем. Теперь была видна кровь на маковке. В темноте не разберешь, много ли. Лил дождь. И по голове Гиттенса текли темные струи.
– Что теперь? – спросил я отца.
Он ничего не ответил. Его лицо уже пришло в порядок, он только хмурился. Очень старый человек. Которого поливает дождь.
Я не мог дольше смотреть ему в глаза.
Я повернулся к Брекстону:
– Что теперь?
Брекстон мотнул головой в сторону Гиттенса, который остановился у кромки воды и пытался встать.
– Хочешь, чтоб я докончил? – спросил Брекстон.
– Нет, – сказал я.
Гиттенс покачнулся и упал – в воду. Теперь он стоял на ветвереньках на мелководье.
Брекстон сказал:
– Так надо.
Я подошел к Гиттенсу, взял за ворот и потащил дальше в воду. Холод привел его в чувство, и он стал бороться со мной. Впрочем, силы быстро оставили его. Я держал его плечи и голову под водой. Еще два-три раза он пробовал вырваться, выныривал с хрюкающим звуком, хватал воздух ртом. Там было мелко, меньше двух футов. Я погрузил его голову на самое дно, уткнул ртом в песок. И долго держал так. В конце концов Брекстону пришлось оттащить меня со словами:
– Хватит, все уже кончено.
Эпилог
С той ночи у озера прошел чуть ли не целый год.
И весь этот год я прилежно писал свои «мемуары» – мне хотелось все снова пережить и попытаться хотя бы себе объяснить, как и почему произошло то, что произошло. Мне хотелось выговориться. И во всем признаться. Кому я признаюсь – непонятно. Пока что просто бумаге.
Вы спросите меня, мой добрый читатель, которого, быть может, не будет никогда, вы спросите меня: а что было потом, чем закончилась вся эта история?
Вы хотите подробностей, вы хотите правды – правды, только правды и ничего, кроме правды, как выражаются балаболки-юристы. Словом, вы хотите получить ответы. Ладно, извольте.
Тело Мартина Гиттенса обнаружили в бостонской гавани, в заросшем камышом мелководье, которое начинается сразу за Бэттери-Пойнт – помните, там, в крохотном садике на краю суши, мы однажды беседовали с Гиттенсом. В рапорте коронера было отмечено, что в легких погибшего не соленая болотная жижа, а пресная вода. Однако этот факт попросту игнорировали. Никому не хотелось копаться в грязи; быстро распространились слухи о том, каков был Гиттенс на самом деле, что на его совести по меньшей мере три убийства: Фазуло, Траделла и, да-да, Боба Данцигера.
Работники прокуратуры, полицейские, журналисты и те немногие добропорядочные граждане, которые были более или менее в курсе произошедшего, – все пришли в кои-то веки к безмолвному соглашению «не гнать волну» и не вдаваться в подробности того, как утонул полицейский Гиттенс – тройной убийца. Утонул и утонул. Пять строк мелким шрифтом на последней странице. Собаке собачья смерть.
Дело благополучно превратилось в «висяк».
Поскольку оно никого не интересует, то есть надежда, что оно так и останется нераскрытым и со временем будет тихо сброшено в архив.
В первый момент убийство хотели навесить на Харолда Брекстона. Но очень скоро выяснилось, что в ночь убийства он находился за решеткой в полицейском участке города Версаль, штат Мэн.
Разумеется, тщательная проверка могла бы выявить странный факт, что в ту ночь и Брекстон, и шериф Трумэн до самого рассвета находились где угодно, только не в полицейском участке города Версаль, штат Мэн.
Да и мокрый коврик в багажнике «бронко» мог о многом поведать опытному детективу.
Однако тщательности в этом расследовании ни от кого не требовали.
Через пару недель с Брекстона сняли обвинение в убийстве Данцигера; едва очутившись на свободе, он исчез из Бостона. Думаю, навсегда. Керт побожился найти его и под землей и засадить пожизненно «за все хорошее». Но у Керта масса дел, и гоняться за кем-то по всем Штатам он не станет. Так что за плечами Брекстона нет фурии – богини-мстительницы, готовой преследовать его до конца жизни.
Эндрю Лауэри уверенно сидит в прежнем кресле и по-прежнему мечтает стать первым чернокожим мэром Бостона. Думаю, такой, как он, в этом качестве горы своротит!
Что до Джона Келли, то его ночная дубинка – на моем столе, пишу эти слова и вижу ее перед собой. А самого Келли уже нет. Его сбила машина. Пьяный семнадцатилетний парнишка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97