Где они сейчас?
– А что же получилось из меня? – спросил он себя и сам же себе неожиданно ответил: – Хитрый, жестокий мужик получился.
Шахову вдруг показалось, что он засыпает, и обрадовался этому спасительному уходу в сон, но… не заснул. Ясно, как из первого ряда видят на ярко освещенной сцене, увидел другие картины своего детства. Вспомнилось послевоенное лето в деревне у тетки, когда он, ухватившись за веревочные поводья, пытался вскочить на лошадь, но она, рванувшись, поволокла его за собой. Повод туго захватил его руку. Лишь с трудом повернул лошадь к деревянной изгороди, и она остановилась.
«Вот так бы и всегда, – подумал Шахов, – всем этим неудачам не поддаваться».
Он сел на нары в какой-то растерянности и почувствовал необъяснимую неловкость, которая нередко охватывает среди спящих людей Человека, измученного бессонницей.
«Все спят, – подумал он, – все поступают по закону природы, а я не могу заснуть. Может, я выпал из общечеловеческого закона? Неужели Солдатов был прав, когда говорил: „Ты одинок. Воровская жизнь лишена смысла“. Шахов вспомнил, что он, удивившись, ответил тогда. Одинок? Да в жизни каждый свои болячки зализывает. Каждому свое. Он не испытывал страха в кабинете Солдатова, потому что боролся с ним. И за себя, и за Зойку.
И если бы тогда во время допроса кто-нибудь прокричал ему прямо в лицо: «Ты, Шахов, воровством не проживешь! Сейчас жизнь другая настала, ты выпал из общечеловеческого закона», – то он бы в ответ расхохотался.
«Какой еще закон? Есть закон удачи. Вот это мой закон. И есть закон тех людей, которые хотят мою удачу убить, – это их закон. Когда мне не везет, когда терплю неудачу – я выпадаю из моего закона. Но я в него возвращаюсь всегда. Вот и все с этими законами. Все очень просто!»
Действительно, все оказалось очень просто. Так просто, что дальше и некуда! Все спят, а он не может уснуть.
«Но ведь и они же, лежащие рядом со мной на нарах, тоже не праведники, – подумал Шахов с облегчением. – И если не общечеловеческий закон, то закон уголовный они же нарушили!
Почему они тогда не выпали из закона природы и спокойно спят? Выходит, я хуже их? Хуже всех…»
Шахов заложил руки за голову и долго смотрел на дверь камеры. Он перебирал в памяти слова Солдатова. Особенно его задело за живое, когда Солдатов сказал, что легче человека осудить, чем выправить, отскрести душевную грязь. Закрыв глаза, он про себя повторял эти слова и, как бы соглашаясь с ними, едва заметно кивал головою. Не разумом, интуицией Шахов почувствовал, что Солдатов не тот человек, который ради его признания стал бы кривить душой перед ним. Он был искренен тогда.
И вдруг Шахов по-новому увидел и понял Солдатова. Он говорил с ним не как с каким-нибудь салагой, а как с хозяином, который дурно распорядился своим добром. Странное дело, можно было подумать, что Солдатов знал его детство, то, что прошло и уже никогда не вернется…
«А все-таки не пропащий я человек. И сейчас у меня кое-что есть, если не за душой, то в жизни. Не все знает обо мне Солдатов, хоть многое и понял верно. Что знает он про жизнь с Зойкой? Ее заботы? Их любовь? Есть дом и человек, которые меня ждут, есть сердце, которым я живу. Значит, и счастье мое не кончилось. Надо только изловчиться, собрать все силы, ум, хитрость и любовь!»
Шахов закрыл глаза, сомнения отошли от него, и он заснул тревожным сном.
ГЛАВА 12
Наутро Шахов казался спокойным, неунывающим. От ночного смятения не осталось и следа. Он продолжал лежать, привычная уверенность вновь вернулась к нему. Предстоящие допросы его не пугали. Наоборот, сейчас ему хотелось побыстрее попасть в кабинет Солдатова. Только бы не подвел Мартынов. Он нервно закусил губу. Передать бы ему, чтобы твердил следователю: с Шаховым не знаком, Шахов на месте преступления оказался случайно. Тогда и показаниям потерпевшей – в базарный день копейка.
Конечно, хорошо было бы сегодня в самом начале допроса узнать, что держит Солдатов в заначке против него. Тогда-то он уж сообразит, как повести себя и вывернуться из этого дурацкого дела!
На губах Шахова скользнула едва заметная улыбка. Кивком головы он поманил смуглого карманника, и тот, перешагнув через тучного шофера, присел около Шахова. Приподнявшись, он шепнул ему несколько фраз.
– Лады, – проговорил смуглый и через минуту застучал в железную дверь камеры. – Начальничек! На оправку, дорогуша!
Шахов не раскаивался в том, что пошел на грабеж – работы на час, а денег надолго хватило бы. Досадовал лишь об одном – зачем он вчера у Солдатова вел себя по-идиотски? Правда, он слышал от старых воров, что и в их жизни наступали необъяснимые моменты, когда они, не желая того, выплескивали случайным людям, даже оперативникам и следователям, все, что творилось у них на душе. Распахивали ее так, что снаружи оказывалось все, что у самих-то годами хранилось за семью печатями. Воры объясняли: нервы сдавали от груза прошлого. Оперативники говорили иное – преступное и в преступнике жить не может. Противоестественно…
Наверное, и у него вчера наступило это странное состояние. Сейчас он презирал себя за это. Он с силой ударился затылком о крепкие доски нар. Дубина, тупица!
В камере наступила тревожная тишина. Минут через пять вернулся смуглый карманник. Склонившись к Шахову, он шепнул:
– Мартынова в камерах нет.
На допрос вызвали около одиннадцати. На втором этаже было много народу. Шахов понял: среда – день прописки. Люди расступились, освобождая дорогу. Наверное, его мрачный взгляд, а может быть, стук металлических подковок на ботинках милиционера прижимал их к стене. Милиционер широко распахнул дверь – и Шахов вошел в кабинет.
За столом в белой отутюженной рубашке сидел Галенко. Шахов видел его впервые. Солдатов, пристроившийся на подоконнике, сдержанно улыбнулся ему.
– Прошу, – не поднимая головы, тихо сказал Галенко и указал на стул. – Если хотите курить – курите, – и положил перед собой пачку. Шахов за сигаретами не потянулся.
«Ишь ты, даже не взглянул, – усмехнулся он и сел, закинув ногу на ногу. – За фрайера меня принял или цену себе набивает».
– Вы, конечно, знаете, за что вас задержали? – спросил Галенко.
Шахов не ответил. Он придирчиво наблюдал за тем, как этот розовощекий, гладко выбритый майор с красивым пробором внимательно листает его паспорт.
– Фамилия, год рождения, когда и за что судились?
– Ты, начальник, мою бирку читал. Моя фамилия ясно проставлена! – зло проговорил Шахов. Безразличный тон, каким был задан вопрос, взвинтил его. Благоухающий здоровьем и благополучием майор с самого начала не понравился Шахову.
– Шахов, что с вами? – вмешался Солдатов и укоризненно покачал головой. – Почему вы так разговариваете с начальником райотдела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– А что же получилось из меня? – спросил он себя и сам же себе неожиданно ответил: – Хитрый, жестокий мужик получился.
Шахову вдруг показалось, что он засыпает, и обрадовался этому спасительному уходу в сон, но… не заснул. Ясно, как из первого ряда видят на ярко освещенной сцене, увидел другие картины своего детства. Вспомнилось послевоенное лето в деревне у тетки, когда он, ухватившись за веревочные поводья, пытался вскочить на лошадь, но она, рванувшись, поволокла его за собой. Повод туго захватил его руку. Лишь с трудом повернул лошадь к деревянной изгороди, и она остановилась.
«Вот так бы и всегда, – подумал Шахов, – всем этим неудачам не поддаваться».
Он сел на нары в какой-то растерянности и почувствовал необъяснимую неловкость, которая нередко охватывает среди спящих людей Человека, измученного бессонницей.
«Все спят, – подумал он, – все поступают по закону природы, а я не могу заснуть. Может, я выпал из общечеловеческого закона? Неужели Солдатов был прав, когда говорил: „Ты одинок. Воровская жизнь лишена смысла“. Шахов вспомнил, что он, удивившись, ответил тогда. Одинок? Да в жизни каждый свои болячки зализывает. Каждому свое. Он не испытывал страха в кабинете Солдатова, потому что боролся с ним. И за себя, и за Зойку.
И если бы тогда во время допроса кто-нибудь прокричал ему прямо в лицо: «Ты, Шахов, воровством не проживешь! Сейчас жизнь другая настала, ты выпал из общечеловеческого закона», – то он бы в ответ расхохотался.
«Какой еще закон? Есть закон удачи. Вот это мой закон. И есть закон тех людей, которые хотят мою удачу убить, – это их закон. Когда мне не везет, когда терплю неудачу – я выпадаю из моего закона. Но я в него возвращаюсь всегда. Вот и все с этими законами. Все очень просто!»
Действительно, все оказалось очень просто. Так просто, что дальше и некуда! Все спят, а он не может уснуть.
«Но ведь и они же, лежащие рядом со мной на нарах, тоже не праведники, – подумал Шахов с облегчением. – И если не общечеловеческий закон, то закон уголовный они же нарушили!
Почему они тогда не выпали из закона природы и спокойно спят? Выходит, я хуже их? Хуже всех…»
Шахов заложил руки за голову и долго смотрел на дверь камеры. Он перебирал в памяти слова Солдатова. Особенно его задело за живое, когда Солдатов сказал, что легче человека осудить, чем выправить, отскрести душевную грязь. Закрыв глаза, он про себя повторял эти слова и, как бы соглашаясь с ними, едва заметно кивал головою. Не разумом, интуицией Шахов почувствовал, что Солдатов не тот человек, который ради его признания стал бы кривить душой перед ним. Он был искренен тогда.
И вдруг Шахов по-новому увидел и понял Солдатова. Он говорил с ним не как с каким-нибудь салагой, а как с хозяином, который дурно распорядился своим добром. Странное дело, можно было подумать, что Солдатов знал его детство, то, что прошло и уже никогда не вернется…
«А все-таки не пропащий я человек. И сейчас у меня кое-что есть, если не за душой, то в жизни. Не все знает обо мне Солдатов, хоть многое и понял верно. Что знает он про жизнь с Зойкой? Ее заботы? Их любовь? Есть дом и человек, которые меня ждут, есть сердце, которым я живу. Значит, и счастье мое не кончилось. Надо только изловчиться, собрать все силы, ум, хитрость и любовь!»
Шахов закрыл глаза, сомнения отошли от него, и он заснул тревожным сном.
ГЛАВА 12
Наутро Шахов казался спокойным, неунывающим. От ночного смятения не осталось и следа. Он продолжал лежать, привычная уверенность вновь вернулась к нему. Предстоящие допросы его не пугали. Наоборот, сейчас ему хотелось побыстрее попасть в кабинет Солдатова. Только бы не подвел Мартынов. Он нервно закусил губу. Передать бы ему, чтобы твердил следователю: с Шаховым не знаком, Шахов на месте преступления оказался случайно. Тогда и показаниям потерпевшей – в базарный день копейка.
Конечно, хорошо было бы сегодня в самом начале допроса узнать, что держит Солдатов в заначке против него. Тогда-то он уж сообразит, как повести себя и вывернуться из этого дурацкого дела!
На губах Шахова скользнула едва заметная улыбка. Кивком головы он поманил смуглого карманника, и тот, перешагнув через тучного шофера, присел около Шахова. Приподнявшись, он шепнул ему несколько фраз.
– Лады, – проговорил смуглый и через минуту застучал в железную дверь камеры. – Начальничек! На оправку, дорогуша!
Шахов не раскаивался в том, что пошел на грабеж – работы на час, а денег надолго хватило бы. Досадовал лишь об одном – зачем он вчера у Солдатова вел себя по-идиотски? Правда, он слышал от старых воров, что и в их жизни наступали необъяснимые моменты, когда они, не желая того, выплескивали случайным людям, даже оперативникам и следователям, все, что творилось у них на душе. Распахивали ее так, что снаружи оказывалось все, что у самих-то годами хранилось за семью печатями. Воры объясняли: нервы сдавали от груза прошлого. Оперативники говорили иное – преступное и в преступнике жить не может. Противоестественно…
Наверное, и у него вчера наступило это странное состояние. Сейчас он презирал себя за это. Он с силой ударился затылком о крепкие доски нар. Дубина, тупица!
В камере наступила тревожная тишина. Минут через пять вернулся смуглый карманник. Склонившись к Шахову, он шепнул:
– Мартынова в камерах нет.
На допрос вызвали около одиннадцати. На втором этаже было много народу. Шахов понял: среда – день прописки. Люди расступились, освобождая дорогу. Наверное, его мрачный взгляд, а может быть, стук металлических подковок на ботинках милиционера прижимал их к стене. Милиционер широко распахнул дверь – и Шахов вошел в кабинет.
За столом в белой отутюженной рубашке сидел Галенко. Шахов видел его впервые. Солдатов, пристроившийся на подоконнике, сдержанно улыбнулся ему.
– Прошу, – не поднимая головы, тихо сказал Галенко и указал на стул. – Если хотите курить – курите, – и положил перед собой пачку. Шахов за сигаретами не потянулся.
«Ишь ты, даже не взглянул, – усмехнулся он и сел, закинув ногу на ногу. – За фрайера меня принял или цену себе набивает».
– Вы, конечно, знаете, за что вас задержали? – спросил Галенко.
Шахов не ответил. Он придирчиво наблюдал за тем, как этот розовощекий, гладко выбритый майор с красивым пробором внимательно листает его паспорт.
– Фамилия, год рождения, когда и за что судились?
– Ты, начальник, мою бирку читал. Моя фамилия ясно проставлена! – зло проговорил Шахов. Безразличный тон, каким был задан вопрос, взвинтил его. Благоухающий здоровьем и благополучием майор с самого начала не понравился Шахову.
– Шахов, что с вами? – вмешался Солдатов и укоризненно покачал головой. – Почему вы так разговариваете с начальником райотдела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38