Слева и справа полусферами высились груды серого тумана. Перед ним был дом, дорожка вела к белым ступеням. Две нимфы у входа.
Он поднялся по ступеням, ожидая, что за окном покажется силуэт. Никого. Роман вошел. Паркет блестел бледным золотом – из просторной гостиной в прихожую лился по всему дому мягкий свет, на удивление ровный, не солнечный.
В гостиной было на редкость уютно. Мебель, кремовый шелк на стенах, гардины – все по-домашнему обжитое, будто связанное невидимыми нитями. Роман погладил спинку кресла. В своем видении, в своей мечте он видел Надю сидящей именно в этом кресле.
Надя… Сердце сдавило от боли. Уже целый час, как действие его заклинания льдом кончилось.
Колдун толкнул дверь, ведущую в соседнюю комнату. Она медленно, будто нехотя, распахнулась. Внутри вместо света серая хмарь. Крутящаяся, пронизанная тенями еще более плотными и более темными, чем сам воздух. По всем расчетам, это была как раз та комната, в окне которой Роман видел силуэт. Комната казалась очень большой. Противоположной стены разглядеть невозможно. Или это тени создавали иллюзию расширения пространства?
Раздался звук шагов, глухой, будто кто-то приближался издалека.
– Стен! Никакого ответа.
– Лешка!
Чья-то смутная фигура показалась. Тот, кто выходил из глубины комнаты, был ростом ниже Стена. Гораздо ниже.
– Алексей, это я, Роман.
– Роман… – донеслось из комнаты эхом.
Там, внутри, не было света. Но и тьмы не было тоже. Роман вгляделся. Белое восковое лицо, белые, будто покрытые инеем, волосы. Человек смотрел на Романа и улыбался.
– Надя! – выкрикнул он. Сердце подпрыгнуло, забилось в горле. А ожерелье сдавливало его и не давало разорваться.
Роман хотел броситься в комнату, но ожерелье, будто строгий ошейник, рвануло назад и остановило. Роман закричал – от боли и радости одновременно. Он протянул руки, хотел обнять ее…
Надя замерла. Лицо ее было бесцветным. Взгляд отсутствующий, будто обращенный внутрь. Она была всего в двух шагах. И вместе с тем запредельно далеко. Она медленно довела головой из стороны в сторону. Роман понял наконец, что не может ее коснуться, и опустил руки.
– Наденька, милая, девочка моя, ты жива? – Он давился словами – ожерелье по-прежнему стискивало горло.
Значит, не обманул Иван Кириллович? Правду сказал? Нет, не правду, не правду! Ведь это не заклинание льдом – Надя движется, живет! Что ж получается? Гамаюнов ее оживил? Выходит, у него есть живая вода? Лгал все-таки? А, плевать! Главное – Надя жива!
Она заговорила: он видел, как губы ее шевелятся. Но слов не услышал. Потом, наконец, долетели слова – с опозданием на несколько секунд.
– Я умерла там, в будущем. Но здесь я пока жива. – Ее голос звучал тихо и отчетливо. Но без всяких эмоций. –Она уже сомкнула губы, когда он еще слышал окончание фразы.
– Что значит – здесь?
– Здесь – в прошлом, – опять с запозданием пришел ответ.
– В каком прошлом? Чьем? Что это за комната? Тайная кладовка Синей Бороды?
Надя ответила не сразу: слова Романа долетали до нее тоже с временной задержкой. Наконец она поняла вопрос и заговорила:
– Просто в прошлом. Прошлое одно – аморфная серая масса. Ничто здесь не раньше и не позже. Все уже было. Все едино, что случилось тысячу лет назад и вчера. Прошлое зависит от памяти и силы воображения. И никакой последовательности. Оно напоминает кашу, путанку ниток, плотный туман. Ты помнишь все одновременно. Все уже произошло. Неважно, в какой последовательности. Уже ничего не изменить. У прошлого нет структуры.
Он слушал ее, но не вникал пока в слова. Она жива! – восторженно колотилось сердце. И это главное. Жива… Жива… Вот только между ними преграда – неясная, аморфная, серая…
– Надя, ты можешь перейти в настоящее? Сюда, ко мне…
– Нет. Тогда я умру.
Он закружил по гостиной, пытаясь понять, как устроена эта комната прошлого и что можно сделать, чтобы высвободить Надю из ловушки. Но ничего понять не мог. Он чувствовал лишь опасность, исходящую от дверного проема. О времени Роман не любил рассуждать, времени он не понимал. Ни настоящего, ни прошедшего. Оно всегда мешало. Оно – лишнее. То четвертое измерение, которое делает первые три примитивными черточками на песке. Время похоже на воду в своей сущности. Говоря о времени, Роман старался думать о воде и тогда начинал что-то улавливать…. А что, если войти внутрь и остаться там с Надей навсегда? В аморфном прошлом, где все уже было. Не все ли равно ему, где быть с нею. Ведь с нею! Что там, в прошлом, случится с Романом? Что он там встретит? Кого? Мать в молодости? Деда? Себя самого? Нырнуть в прошлое, как в воду. И ничего уже больше не решать, никаких безумных головоломок, ни с кем не сражаться, ничего не доказывать. Жить, все время оставаясь в прошлом. Мечтать о прошлом. В этом есть что-то чудовищное. Он уже хотел рвануться внутрь, но внезапно ожгла мысль: а что, если они с Надей не встретятся?! Она окажется в одном времени, он – в другом, они будут видеть друг друга, метаться, но между ними будет серая перегородка.
Он отступил.
– И как ему только это удалось! – воскликнул Роман раздраженно. – Как он сделал это!
Она была так близко, а он не мог до нее дотронуться.
– В Беловодье иное время.
– Значит, счастье – это всего лишь возможность уйти в прошлое? Создать старинную усадьбу, вернуть умерших? Найти утраченное?
– Я все время думаю, как вырваться, но ничего не приходит в голову, – призналась Надя. – Находясь в прошлом, нельзя ничего придумать. Вытащи меня отсюда, и мы будем вместе.
– Подкупаешь? И Гамаюнова бросишь? – Она угадала его вопрос по движению губ и насмешливо рассмеялась:
– Почему ты его так боишься?
– А почему ты так к нему льнешь?! – Роман разозлился. – Что ты в нем нашла?
– Ты его недооцениваешь.
Она еще продолжала говорить, а колдун кричал:
– Он жалкий! Беспомощный! Старый!
– …Он могущественный…
– Пусть он могущественный. Но все равно – жалкий. – Роман знал, что для Нади унизительно слышать подобное, но позволил себе быть жестоким. Львица в клетке – когда же еще ее укрощать? – Так бросишь Гамаюнова, если я тебя спасу?
В этот раз задержка с ответом была чуть дольше, чем обычно:
– Брошу. Чтобы вырваться отсюда, я готова на все. Ты уже что-то придумал?
– Кое-что, – солгал колдун. – Но я не понимаю до конца сути Беловодья. А все вокруг играют в молчанку, и никто не желает ничего объяснять – даже Стен.
– Алексей с тобой? Я его не вижу. Где он? Почему не подходит? – Надя прищурилась, пытаясь разглядеть, что творится за границей ее ловушки.
Лешка? Ревность царапнула сердце. Несильно, но все же царапнула.
– Почему ты о нем спрашиваешь?
В этот раз задержка звука показалась невыносимой.
– Ты звал его, когда шел сюда. Я слышала.
– А, вот что!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Он поднялся по ступеням, ожидая, что за окном покажется силуэт. Никого. Роман вошел. Паркет блестел бледным золотом – из просторной гостиной в прихожую лился по всему дому мягкий свет, на удивление ровный, не солнечный.
В гостиной было на редкость уютно. Мебель, кремовый шелк на стенах, гардины – все по-домашнему обжитое, будто связанное невидимыми нитями. Роман погладил спинку кресла. В своем видении, в своей мечте он видел Надю сидящей именно в этом кресле.
Надя… Сердце сдавило от боли. Уже целый час, как действие его заклинания льдом кончилось.
Колдун толкнул дверь, ведущую в соседнюю комнату. Она медленно, будто нехотя, распахнулась. Внутри вместо света серая хмарь. Крутящаяся, пронизанная тенями еще более плотными и более темными, чем сам воздух. По всем расчетам, это была как раз та комната, в окне которой Роман видел силуэт. Комната казалась очень большой. Противоположной стены разглядеть невозможно. Или это тени создавали иллюзию расширения пространства?
Раздался звук шагов, глухой, будто кто-то приближался издалека.
– Стен! Никакого ответа.
– Лешка!
Чья-то смутная фигура показалась. Тот, кто выходил из глубины комнаты, был ростом ниже Стена. Гораздо ниже.
– Алексей, это я, Роман.
– Роман… – донеслось из комнаты эхом.
Там, внутри, не было света. Но и тьмы не было тоже. Роман вгляделся. Белое восковое лицо, белые, будто покрытые инеем, волосы. Человек смотрел на Романа и улыбался.
– Надя! – выкрикнул он. Сердце подпрыгнуло, забилось в горле. А ожерелье сдавливало его и не давало разорваться.
Роман хотел броситься в комнату, но ожерелье, будто строгий ошейник, рвануло назад и остановило. Роман закричал – от боли и радости одновременно. Он протянул руки, хотел обнять ее…
Надя замерла. Лицо ее было бесцветным. Взгляд отсутствующий, будто обращенный внутрь. Она была всего в двух шагах. И вместе с тем запредельно далеко. Она медленно довела головой из стороны в сторону. Роман понял наконец, что не может ее коснуться, и опустил руки.
– Наденька, милая, девочка моя, ты жива? – Он давился словами – ожерелье по-прежнему стискивало горло.
Значит, не обманул Иван Кириллович? Правду сказал? Нет, не правду, не правду! Ведь это не заклинание льдом – Надя движется, живет! Что ж получается? Гамаюнов ее оживил? Выходит, у него есть живая вода? Лгал все-таки? А, плевать! Главное – Надя жива!
Она заговорила: он видел, как губы ее шевелятся. Но слов не услышал. Потом, наконец, долетели слова – с опозданием на несколько секунд.
– Я умерла там, в будущем. Но здесь я пока жива. – Ее голос звучал тихо и отчетливо. Но без всяких эмоций. –Она уже сомкнула губы, когда он еще слышал окончание фразы.
– Что значит – здесь?
– Здесь – в прошлом, – опять с запозданием пришел ответ.
– В каком прошлом? Чьем? Что это за комната? Тайная кладовка Синей Бороды?
Надя ответила не сразу: слова Романа долетали до нее тоже с временной задержкой. Наконец она поняла вопрос и заговорила:
– Просто в прошлом. Прошлое одно – аморфная серая масса. Ничто здесь не раньше и не позже. Все уже было. Все едино, что случилось тысячу лет назад и вчера. Прошлое зависит от памяти и силы воображения. И никакой последовательности. Оно напоминает кашу, путанку ниток, плотный туман. Ты помнишь все одновременно. Все уже произошло. Неважно, в какой последовательности. Уже ничего не изменить. У прошлого нет структуры.
Он слушал ее, но не вникал пока в слова. Она жива! – восторженно колотилось сердце. И это главное. Жива… Жива… Вот только между ними преграда – неясная, аморфная, серая…
– Надя, ты можешь перейти в настоящее? Сюда, ко мне…
– Нет. Тогда я умру.
Он закружил по гостиной, пытаясь понять, как устроена эта комната прошлого и что можно сделать, чтобы высвободить Надю из ловушки. Но ничего понять не мог. Он чувствовал лишь опасность, исходящую от дверного проема. О времени Роман не любил рассуждать, времени он не понимал. Ни настоящего, ни прошедшего. Оно всегда мешало. Оно – лишнее. То четвертое измерение, которое делает первые три примитивными черточками на песке. Время похоже на воду в своей сущности. Говоря о времени, Роман старался думать о воде и тогда начинал что-то улавливать…. А что, если войти внутрь и остаться там с Надей навсегда? В аморфном прошлом, где все уже было. Не все ли равно ему, где быть с нею. Ведь с нею! Что там, в прошлом, случится с Романом? Что он там встретит? Кого? Мать в молодости? Деда? Себя самого? Нырнуть в прошлое, как в воду. И ничего уже больше не решать, никаких безумных головоломок, ни с кем не сражаться, ничего не доказывать. Жить, все время оставаясь в прошлом. Мечтать о прошлом. В этом есть что-то чудовищное. Он уже хотел рвануться внутрь, но внезапно ожгла мысль: а что, если они с Надей не встретятся?! Она окажется в одном времени, он – в другом, они будут видеть друг друга, метаться, но между ними будет серая перегородка.
Он отступил.
– И как ему только это удалось! – воскликнул Роман раздраженно. – Как он сделал это!
Она была так близко, а он не мог до нее дотронуться.
– В Беловодье иное время.
– Значит, счастье – это всего лишь возможность уйти в прошлое? Создать старинную усадьбу, вернуть умерших? Найти утраченное?
– Я все время думаю, как вырваться, но ничего не приходит в голову, – призналась Надя. – Находясь в прошлом, нельзя ничего придумать. Вытащи меня отсюда, и мы будем вместе.
– Подкупаешь? И Гамаюнова бросишь? – Она угадала его вопрос по движению губ и насмешливо рассмеялась:
– Почему ты его так боишься?
– А почему ты так к нему льнешь?! – Роман разозлился. – Что ты в нем нашла?
– Ты его недооцениваешь.
Она еще продолжала говорить, а колдун кричал:
– Он жалкий! Беспомощный! Старый!
– …Он могущественный…
– Пусть он могущественный. Но все равно – жалкий. – Роман знал, что для Нади унизительно слышать подобное, но позволил себе быть жестоким. Львица в клетке – когда же еще ее укрощать? – Так бросишь Гамаюнова, если я тебя спасу?
В этот раз задержка с ответом была чуть дольше, чем обычно:
– Брошу. Чтобы вырваться отсюда, я готова на все. Ты уже что-то придумал?
– Кое-что, – солгал колдун. – Но я не понимаю до конца сути Беловодья. А все вокруг играют в молчанку, и никто не желает ничего объяснять – даже Стен.
– Алексей с тобой? Я его не вижу. Где он? Почему не подходит? – Надя прищурилась, пытаясь разглядеть, что творится за границей ее ловушки.
Лешка? Ревность царапнула сердце. Несильно, но все же царапнула.
– Почему ты о нем спрашиваешь?
В этот раз задержка звука показалась невыносимой.
– Ты звал его, когда шел сюда. Я слышала.
– А, вот что!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103