«Если к вам пришла любовь, держитесь за нее изо всех сил. Не дайте ей уйти».
Она вцепилась в одеяло, только чтобы не поднять рук и не обхватить его за шею. Он ласкал ее грудь и живот. Щетина на щеках и подбородке колола и щекотала нежную кожу, рождая непередаваемый контраст с влажными касаниями губ и языка.
Он двигался все ниже, и Селина замерла, разгадав его намерение. Ладони, обнимавшие ее талию, скользнули вниз, сжали упругие ягодицы… и вдруг он склонился и поцеловал ее. Кончик его языка коснулся спрятанного в завитках мягких волос атласного бутона, и из груди Селины вырвался прерывистый стон.
Она извивалась в мужских объятиях, понимая, что должна остановить его, и зная, что не сможет противостоять безумному наслаждению, забирающему ее всю без остатка. Ей нужно больше, чем эти прикосновения. Ей нужен он весь.
Она лежала с открытыми глазами, но не могла сказать, где мрак, а где свет, где сон, а где реальность, где тело, а где душа. Переживаемое ею сейчас невозможно было выразить словами. Дыхание, биение сердца, мысли — все летело в безумном ритме, голова металась по подушке, с губ срывались беззвучные мольбы на французском, английском…
Потом вдруг мир перестал для нее существовать. Это было похоже на взрыв. Как будто окружавшие ее высокие стены из чистейшего хрусталя мгновенно разлетелись на мириады осколков и обрушились на нее сверкающим дождем. Селине показалось: она вот-вот умрет. Дрожь, родившаяся внизу живота, быстро охватила все ее существо и превратилась в неземное блаженство.
Хрустальный ливень все еще сыпался на нее, когда Гастон вновь приблизил свое лицо к ее лицу.
— Я хочу тебя, — прошептал он. — Скажи, что и ты хочешь меня.
Она парила над землей в облаках наслаждения, подаренного им. Его хриплый голос вернул ее к действительности. На глаза вдруг навернулись слезы. Он считает себя бессердечным негодяем, подлецом, живущим только ради своих удовольствий, но сейчас он доказал, что не таков. Он не овладеет ею, пока она сама не согласится.
У нее оставался последний шанс спасти его.
— Завтра ты возненавидишь себя. — Она высказала вслух то, о чем едва осмеливалась думать. — И меня.
— Тогда скажи, что не хочешь меня, и я уйду. — Все его блестящее от пота тело было готово к последней атаке.
— Я… я не хочу… — выдохнула она.
— Ты лжешь, — ответил он уверенно, целуя ее. — Твое тело говорит совсем о другом.
— Ты сейчас пьян. Утром будет все по-другому. Потому что ты не подлец.
— С чего ты взяла? — спросил он, прижимаясь к ней. — Ведь факты говорят об обратном.
Как ей хочется обнять его! Догадывается ли он об этом? Нет, она не признается ему.
Не дождавшись ответа, Гастон поднял голову и взглянул на Селину. Она не успела отвести сияющий взгляд, и он обо всем догадался.
— Милость Божия! — Он опустил голову и уткнулся ей в плечо. По его напряженному телу пробежала судорога.
— Я люблю тебя, — почти беззвучно пролепетала она.
— Милая моя, — вздрогнул он как от удара. — Это не так, ты не говори этого! Неужели ты до сих пор не поняла? Твоего мужа зовут Черное Сердце, и он способен использовать твои слова против тебя же.
Она только покачала головой.
— Не веришь? Тогда держись. — Он приподнялся, глядя на нее, но не смех был в его глазах, а грусть. — Я хочу тебя. Не гони меня. Если любишь, не гони;
Селина отвернулась и посмотрела на серебряную луну, свет которой лился через окно.
Он коснулся губами ее шеи. Лед и пламень. Шелк и гранит. Сладкие обещания и звериная дикость. Пусть будет так. Она смягчит боль, терзающую его, излечит своей любовью его душу. Ей все равно, что будет завтра. Существует только эта ночь, только этот миг.
Так же как несколько минут назад висело в воздухе его тело, теперь между его и ее временем повисли их жизни. А внизу была не темная вода, а бездонная пропасть неизвестности.
Она приблизила губы к его уху и, обвив руками его шею, прошептала:
— Я хочу тебя. — И вместе с ним бросилась в бездну.
Он навалился на нее всей своей тяжестью. В мире остались только его губы и поцелуи, его руки и ласки. Селина почувствовала твердый символ его мужества. Прижавшись щекой к ее щеке, Гастон прошептал:
— Держи меня крепче, малышка.
Она прижала его к себе изо всех сил:
— Я люблю тебя, Гастон!
Она повторила это через секунду, когда он вошел в ее нежное лоно. Один толчок — и он оказался глубоко в ней. Она ощутила острую боль, но тут же всю ее залило пульсирующим жаром. Со стоном — сожаления или наслаждения? — он стал двигаться, приподнимая ее бедра, стремясь заполнить ее собой…
Но почти так же быстро, как началось, все закончилось. Внезапно Гастон вскрикнул и без сил рухнул на нее.
Селина провела рукой по его скользкой от пота спине и почувствовала, как он весь дрожит. Она лежала с закрытыми глазами и не понимала, почему по лицу текут слезы. От боли или обиды? Нет, это ей даже на ум не приходило. От разочарования, что финал наступил так быстро? Нет.
Селина не отпускала его, пока их дыхание не выровнялось, а напряженные мышцы не расслабились. Но и тогда она не могла доискаться причины своих слез. Гастон лег рядом на бок и привлек ее к себе. Он пробормотал какие-то извинения, поцеловал ее волосы и через мгновение уже спал. Они лежали на скомканных одеялах, омываемые серебряным светом луны. И тогда она поняла, почему плачет.
Все, что произошло, напомнило ей ночь, когда она появилась в его комнате, — в ту новогоднюю ночь тоже светила луна, он тоже был пьян и лежал вот так, положив руку ей на плечо.
Судьба. Боже, им было судьбой предрешено повторить всю сцену, и в этот раз они дошли до конца.
И судьбой же им предрешена разлука. Может, на их пути станет смерть, а может, время. А если ненависть, которую — она знала — он почувствует к ней, когда утром его голова станет ясной?
Роняя безмолвные слезы, она теснее прижалась к нему, стараясь продлить ощущение полноты и счастья существования, которое испытывала в первый раз в жизни. Неужели и в последний?
Глава 19
Наверное, даже в аду не испытывают таких мучений. Даже если бы Тор, бог бури древних тевтонов, бил его по голове своим тяжелым молотом, то боль не была бы такой сильной. Гастон давно подозревал, что в подземном царстве Аида или в преисподней у Сатаны для отъявленных грешников, каким он считал себя, приготовлены особые пытки. Пульсирующая боль в висках говорила ему, что он прибыл на место и его подозрения полностью оправдываются.
Он не мог пошевелиться. Поднять голову хотя бы на дюйм — значило обречь себя на такие муки, которых он не знал с момента, как налил себе первый бокал спиртного. Сейчас он не желал ничего, кроме как вновь провалиться в благословенную бездну бесчувствия. Да будут прокляты кастильские виноделы! Вообще все кастильцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Она вцепилась в одеяло, только чтобы не поднять рук и не обхватить его за шею. Он ласкал ее грудь и живот. Щетина на щеках и подбородке колола и щекотала нежную кожу, рождая непередаваемый контраст с влажными касаниями губ и языка.
Он двигался все ниже, и Селина замерла, разгадав его намерение. Ладони, обнимавшие ее талию, скользнули вниз, сжали упругие ягодицы… и вдруг он склонился и поцеловал ее. Кончик его языка коснулся спрятанного в завитках мягких волос атласного бутона, и из груди Селины вырвался прерывистый стон.
Она извивалась в мужских объятиях, понимая, что должна остановить его, и зная, что не сможет противостоять безумному наслаждению, забирающему ее всю без остатка. Ей нужно больше, чем эти прикосновения. Ей нужен он весь.
Она лежала с открытыми глазами, но не могла сказать, где мрак, а где свет, где сон, а где реальность, где тело, а где душа. Переживаемое ею сейчас невозможно было выразить словами. Дыхание, биение сердца, мысли — все летело в безумном ритме, голова металась по подушке, с губ срывались беззвучные мольбы на французском, английском…
Потом вдруг мир перестал для нее существовать. Это было похоже на взрыв. Как будто окружавшие ее высокие стены из чистейшего хрусталя мгновенно разлетелись на мириады осколков и обрушились на нее сверкающим дождем. Селине показалось: она вот-вот умрет. Дрожь, родившаяся внизу живота, быстро охватила все ее существо и превратилась в неземное блаженство.
Хрустальный ливень все еще сыпался на нее, когда Гастон вновь приблизил свое лицо к ее лицу.
— Я хочу тебя, — прошептал он. — Скажи, что и ты хочешь меня.
Она парила над землей в облаках наслаждения, подаренного им. Его хриплый голос вернул ее к действительности. На глаза вдруг навернулись слезы. Он считает себя бессердечным негодяем, подлецом, живущим только ради своих удовольствий, но сейчас он доказал, что не таков. Он не овладеет ею, пока она сама не согласится.
У нее оставался последний шанс спасти его.
— Завтра ты возненавидишь себя. — Она высказала вслух то, о чем едва осмеливалась думать. — И меня.
— Тогда скажи, что не хочешь меня, и я уйду. — Все его блестящее от пота тело было готово к последней атаке.
— Я… я не хочу… — выдохнула она.
— Ты лжешь, — ответил он уверенно, целуя ее. — Твое тело говорит совсем о другом.
— Ты сейчас пьян. Утром будет все по-другому. Потому что ты не подлец.
— С чего ты взяла? — спросил он, прижимаясь к ней. — Ведь факты говорят об обратном.
Как ей хочется обнять его! Догадывается ли он об этом? Нет, она не признается ему.
Не дождавшись ответа, Гастон поднял голову и взглянул на Селину. Она не успела отвести сияющий взгляд, и он обо всем догадался.
— Милость Божия! — Он опустил голову и уткнулся ей в плечо. По его напряженному телу пробежала судорога.
— Я люблю тебя, — почти беззвучно пролепетала она.
— Милая моя, — вздрогнул он как от удара. — Это не так, ты не говори этого! Неужели ты до сих пор не поняла? Твоего мужа зовут Черное Сердце, и он способен использовать твои слова против тебя же.
Она только покачала головой.
— Не веришь? Тогда держись. — Он приподнялся, глядя на нее, но не смех был в его глазах, а грусть. — Я хочу тебя. Не гони меня. Если любишь, не гони;
Селина отвернулась и посмотрела на серебряную луну, свет которой лился через окно.
Он коснулся губами ее шеи. Лед и пламень. Шелк и гранит. Сладкие обещания и звериная дикость. Пусть будет так. Она смягчит боль, терзающую его, излечит своей любовью его душу. Ей все равно, что будет завтра. Существует только эта ночь, только этот миг.
Так же как несколько минут назад висело в воздухе его тело, теперь между его и ее временем повисли их жизни. А внизу была не темная вода, а бездонная пропасть неизвестности.
Она приблизила губы к его уху и, обвив руками его шею, прошептала:
— Я хочу тебя. — И вместе с ним бросилась в бездну.
Он навалился на нее всей своей тяжестью. В мире остались только его губы и поцелуи, его руки и ласки. Селина почувствовала твердый символ его мужества. Прижавшись щекой к ее щеке, Гастон прошептал:
— Держи меня крепче, малышка.
Она прижала его к себе изо всех сил:
— Я люблю тебя, Гастон!
Она повторила это через секунду, когда он вошел в ее нежное лоно. Один толчок — и он оказался глубоко в ней. Она ощутила острую боль, но тут же всю ее залило пульсирующим жаром. Со стоном — сожаления или наслаждения? — он стал двигаться, приподнимая ее бедра, стремясь заполнить ее собой…
Но почти так же быстро, как началось, все закончилось. Внезапно Гастон вскрикнул и без сил рухнул на нее.
Селина провела рукой по его скользкой от пота спине и почувствовала, как он весь дрожит. Она лежала с закрытыми глазами и не понимала, почему по лицу текут слезы. От боли или обиды? Нет, это ей даже на ум не приходило. От разочарования, что финал наступил так быстро? Нет.
Селина не отпускала его, пока их дыхание не выровнялось, а напряженные мышцы не расслабились. Но и тогда она не могла доискаться причины своих слез. Гастон лег рядом на бок и привлек ее к себе. Он пробормотал какие-то извинения, поцеловал ее волосы и через мгновение уже спал. Они лежали на скомканных одеялах, омываемые серебряным светом луны. И тогда она поняла, почему плачет.
Все, что произошло, напомнило ей ночь, когда она появилась в его комнате, — в ту новогоднюю ночь тоже светила луна, он тоже был пьян и лежал вот так, положив руку ей на плечо.
Судьба. Боже, им было судьбой предрешено повторить всю сцену, и в этот раз они дошли до конца.
И судьбой же им предрешена разлука. Может, на их пути станет смерть, а может, время. А если ненависть, которую — она знала — он почувствует к ней, когда утром его голова станет ясной?
Роняя безмолвные слезы, она теснее прижалась к нему, стараясь продлить ощущение полноты и счастья существования, которое испытывала в первый раз в жизни. Неужели и в последний?
Глава 19
Наверное, даже в аду не испытывают таких мучений. Даже если бы Тор, бог бури древних тевтонов, бил его по голове своим тяжелым молотом, то боль не была бы такой сильной. Гастон давно подозревал, что в подземном царстве Аида или в преисподней у Сатаны для отъявленных грешников, каким он считал себя, приготовлены особые пытки. Пульсирующая боль в висках говорила ему, что он прибыл на место и его подозрения полностью оправдываются.
Он не мог пошевелиться. Поднять голову хотя бы на дюйм — значило обречь себя на такие муки, которых он не знал с момента, как налил себе первый бокал спиртного. Сейчас он не желал ничего, кроме как вновь провалиться в благословенную бездну бесчувствия. Да будут прокляты кастильские виноделы! Вообще все кастильцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95