В ее заплаканных глазах затаился страх.
— Все в порядке, — сказала я, — ты останешься у нас в доме. Я обо всем поговорила с матерью. Она сказала, чтобы ты ничего не боялась. Ребенка ты родишь здесь, а потом будет видно.
Феб упала на колени, схватила мою руку и начала целовать ее. Я была вне себя от счастья. После предательства Бастиана я еще ни разу не чувствовала себя так хорошо и вряд ли когда-нибудь еще буду такой счастливой.
Сохранить в тайне присутствие Феб в доме было, конечно, невозможно. Мы даже и не пытались сделать это. Мои родители сказали, что рано или поздно Томас Гаст обо всем узнает, и чем скорее это произойдет, тем лучше. Исчезновение его дочери должно иметь какое-то объяснение, и не пройдет нескольких часов, как кто-нибудь из слуг забредет поболтать в деревню, а такие слухи распространяются мгновенно, как лесной пожар.
Так что мы не удивились, когда на следующий день в Тристан Прайори явился Томас Гаст.
Феб заметила его издалека и, к моему удивлению, немедленно побежала ко мне за защитой.
Она, Анжелет и я пристроились к щелям в стене солярия , через которые можно было незаметно наблюдать за происходящим в холле, причем все было не только отлично видно, но и слышно. Мы с Анжелет пользовались этими щелями с детства, подсматривая за тем, как родители принимают гостей. Моя сестра сразу же приняла близко к сердцу проблемы бедняжки Феб, что ничуть меня не удивило, и решительно заявила, что та ни в коем случае не должна возвращаться к свирепому кузнецу. С присущим ей энтузиазмом она взялась подбирать одежду, которую можно было приспособить к располневшей фигуре Феб, и ткани, из которых мы собирались сшить приданое для малыша.
В нашем доме кузнец выглядел менее свирепо, чем у себя в кузнице. Я вспомнила зловещие отблески пламени на его лице и звон наковальни, звучавшей под его руками по-сатанински. Мне кажется, он был несколько подавлен обстановкой нашего дома, наверное, она показалась ему роскошной. В то же время он относился к этому великолепию с неодобрением, полагая, что все земные сокровища суть прах и тлен.
В холл спустилась мать. Рядом с этим могучим мужчиной она казалась очень хрупкой, но в ней чувствовалось такое достоинство, что кузнец не мог его не осознавать.
— Уважаемая госпожа, — начал Томас Гаст, — до меня дошли слухи, что в вашем доме находится моя дочь, и я хочу забрать ее отсюда.
— С какой целью? — спросила мать.
— Чтобы поступить с нею так, как она того заслужила, мэм.
Я почувствовала, как Феб, стоявшая рядом со мной, задрожала.
— Не бойся, — прошептала я, — ты никуда не пойдешь. Слушай.
— Именно по этой причине мы и решили, что вашей дочери следует остаться здесь, во всяком случае до тех пор, пока она не родит ребенка. Девушка в ее положении не должна подвергаться жестокому обращению, хотя бы в интересах еще не родившегося ребенка.
Томас Гаст был несколько сбит с толку. Мать говорила так, будто речь шла о ребенке вполне благородного происхождения. Он пробормотал:
— Я вас не очень понимаю, мэм. Вы, должно быть, просто не знаете…
Мать воспользовалась его замешательством:
— Я знаю о том, что произошло. Бедняжку Феб соблазнил мужчина, который не может жениться на ней. Она молода, почти ребенок. Мы обязаны проявить к ней милосердие. К тому же нужно подумать и о новой жизни. А она, я уверена, поняла, что поступила нехорошо, и никогда не повторит эту ошибку.
Кузнец больше не мог сдерживать свою ярость:
— Мэм, к сожалению, она — моя дочь. Лучше бы я придушил ее в колыбели, но не переживал бы теперь такого позора. Мне нужна моя дочь. Я буду лупить ее до тех пор, пока она не запросит пощады. Это единственная возможность смыть ее черные грехи. Не то чтобы она получила за это прощение — полностью она все поймет, когда отправится в ад… но для начала ей следует попробовать вкус пекла здесь, на земле.
— Она и без того провела в аду большую часть своей жизни, — резко сказала матушка. — Пуританская набожность, Томас Гаст, не принесла вашей семье ничего, кроме горя. Мы не собираемся отдавать вам Феб. Она останется здесь. Мы найдем для нее работу в доме, и давайте на этом закончим разговор.
Кузнец походил на льва, у которого пытаются отнять добычу.
— Я осмелюсь еще раз напомнить вам, мэм, что она — моя дочь.
— Это не дает вам права дурно обращаться с ней.
— Простите, мэм, но все права на моей стороне. Отдайте ее мне, чтобы я смог наставить ее на путь истинный и, возможно, спасти от вечных мук.
— Если мы отдадим ее вам, Томас Гаст, и если вы причините вред ей или ее будущему ребенку, это будет называться убийством. Вы это понимаете?
— Не пытайтесь запугать меня, мэм. Мне просто нужна моя дочь.
В холле появился отец. Он встал рядом с матерью и тихо сказал:
— Отправляйтесь домой, Томас Гаст. Ваша дочь останется здесь до рождения ребенка. Я запрещаю вам вредить ей и напоминаю о том, что вы нарушили границы моих владений. Я не разрешал вам приходить сюда.
— Вы захватили мою дочку, хозяин…
— Ваша дочь останется здесь. Идите и подумайте вот о чем: кузница принадлежит мне, и если вы хотите продолжать работать в ней, то должны подчиняться моим приказаниям. Если с вашей дочерью что-нибудь произойдет по вашей вине, я обвиню вас в умышленном убийстве, и тогда ваша судьба будет незавидна.
— Хозяин, я — богобоязненный человек, я хочу служить Господу и выполнить свой долг по отношению к семье.
— Жестокий это долг, Томас Гаст.
— Это мои дети, и я отвечаю за них перед Богом.
— Кроме того, вы отвечаете перед Богом и за себя, — подчеркнул отец.
— Конечно, хозяин! В наших краях, кроме меня, нет истинно верующих людей. Я молюсь, стоя на коленях, по четыре часа в день и слежу за тем, чтобы моя семья следовала моему примеру. Девчонка всех нас опозорила, и небеса вопиют о мести.
— Вы лучше подумайте о том, как бы не навлечь на всех нас позор вашим жестоким обращением с ближними.
Эти слова явно уязвили Томаса Гаста. В тот момент, переполненный праведным гневом, он даже готов был лишиться своей кузницы.
— Худо дело, если такого человека как я поучают те, под чьей крышей находят приют шлюхи и ведьмы.
Сказав это, он повернулся и вышел.
Родители взглянули друг на друга, и я увидела ужас на их лицах. Я знала, что это целиком моя вина.
Ореол славы, которая окружила меня с тех пор, как я отправилась в амбар к Феб, мгновенно улетучился. Отец взял мать за руку, и они вместе вышли. Он явно пытался успокоить ее.
В течение двух следующих дней Феб не выходила из дома, и мы с Анжелет присматривали за ней. Мы напоминали матери ее обещание, что в восемнадцать лет мы получим камеристку, которая будет заниматься нашей одеждой, шить, делать нам прически и выполнять различные поручения. Раз уж у нас появилась Феб, то мы и попросили сделать ее камеристкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Все в порядке, — сказала я, — ты останешься у нас в доме. Я обо всем поговорила с матерью. Она сказала, чтобы ты ничего не боялась. Ребенка ты родишь здесь, а потом будет видно.
Феб упала на колени, схватила мою руку и начала целовать ее. Я была вне себя от счастья. После предательства Бастиана я еще ни разу не чувствовала себя так хорошо и вряд ли когда-нибудь еще буду такой счастливой.
Сохранить в тайне присутствие Феб в доме было, конечно, невозможно. Мы даже и не пытались сделать это. Мои родители сказали, что рано или поздно Томас Гаст обо всем узнает, и чем скорее это произойдет, тем лучше. Исчезновение его дочери должно иметь какое-то объяснение, и не пройдет нескольких часов, как кто-нибудь из слуг забредет поболтать в деревню, а такие слухи распространяются мгновенно, как лесной пожар.
Так что мы не удивились, когда на следующий день в Тристан Прайори явился Томас Гаст.
Феб заметила его издалека и, к моему удивлению, немедленно побежала ко мне за защитой.
Она, Анжелет и я пристроились к щелям в стене солярия , через которые можно было незаметно наблюдать за происходящим в холле, причем все было не только отлично видно, но и слышно. Мы с Анжелет пользовались этими щелями с детства, подсматривая за тем, как родители принимают гостей. Моя сестра сразу же приняла близко к сердцу проблемы бедняжки Феб, что ничуть меня не удивило, и решительно заявила, что та ни в коем случае не должна возвращаться к свирепому кузнецу. С присущим ей энтузиазмом она взялась подбирать одежду, которую можно было приспособить к располневшей фигуре Феб, и ткани, из которых мы собирались сшить приданое для малыша.
В нашем доме кузнец выглядел менее свирепо, чем у себя в кузнице. Я вспомнила зловещие отблески пламени на его лице и звон наковальни, звучавшей под его руками по-сатанински. Мне кажется, он был несколько подавлен обстановкой нашего дома, наверное, она показалась ему роскошной. В то же время он относился к этому великолепию с неодобрением, полагая, что все земные сокровища суть прах и тлен.
В холл спустилась мать. Рядом с этим могучим мужчиной она казалась очень хрупкой, но в ней чувствовалось такое достоинство, что кузнец не мог его не осознавать.
— Уважаемая госпожа, — начал Томас Гаст, — до меня дошли слухи, что в вашем доме находится моя дочь, и я хочу забрать ее отсюда.
— С какой целью? — спросила мать.
— Чтобы поступить с нею так, как она того заслужила, мэм.
Я почувствовала, как Феб, стоявшая рядом со мной, задрожала.
— Не бойся, — прошептала я, — ты никуда не пойдешь. Слушай.
— Именно по этой причине мы и решили, что вашей дочери следует остаться здесь, во всяком случае до тех пор, пока она не родит ребенка. Девушка в ее положении не должна подвергаться жестокому обращению, хотя бы в интересах еще не родившегося ребенка.
Томас Гаст был несколько сбит с толку. Мать говорила так, будто речь шла о ребенке вполне благородного происхождения. Он пробормотал:
— Я вас не очень понимаю, мэм. Вы, должно быть, просто не знаете…
Мать воспользовалась его замешательством:
— Я знаю о том, что произошло. Бедняжку Феб соблазнил мужчина, который не может жениться на ней. Она молода, почти ребенок. Мы обязаны проявить к ней милосердие. К тому же нужно подумать и о новой жизни. А она, я уверена, поняла, что поступила нехорошо, и никогда не повторит эту ошибку.
Кузнец больше не мог сдерживать свою ярость:
— Мэм, к сожалению, она — моя дочь. Лучше бы я придушил ее в колыбели, но не переживал бы теперь такого позора. Мне нужна моя дочь. Я буду лупить ее до тех пор, пока она не запросит пощады. Это единственная возможность смыть ее черные грехи. Не то чтобы она получила за это прощение — полностью она все поймет, когда отправится в ад… но для начала ей следует попробовать вкус пекла здесь, на земле.
— Она и без того провела в аду большую часть своей жизни, — резко сказала матушка. — Пуританская набожность, Томас Гаст, не принесла вашей семье ничего, кроме горя. Мы не собираемся отдавать вам Феб. Она останется здесь. Мы найдем для нее работу в доме, и давайте на этом закончим разговор.
Кузнец походил на льва, у которого пытаются отнять добычу.
— Я осмелюсь еще раз напомнить вам, мэм, что она — моя дочь.
— Это не дает вам права дурно обращаться с ней.
— Простите, мэм, но все права на моей стороне. Отдайте ее мне, чтобы я смог наставить ее на путь истинный и, возможно, спасти от вечных мук.
— Если мы отдадим ее вам, Томас Гаст, и если вы причините вред ей или ее будущему ребенку, это будет называться убийством. Вы это понимаете?
— Не пытайтесь запугать меня, мэм. Мне просто нужна моя дочь.
В холле появился отец. Он встал рядом с матерью и тихо сказал:
— Отправляйтесь домой, Томас Гаст. Ваша дочь останется здесь до рождения ребенка. Я запрещаю вам вредить ей и напоминаю о том, что вы нарушили границы моих владений. Я не разрешал вам приходить сюда.
— Вы захватили мою дочку, хозяин…
— Ваша дочь останется здесь. Идите и подумайте вот о чем: кузница принадлежит мне, и если вы хотите продолжать работать в ней, то должны подчиняться моим приказаниям. Если с вашей дочерью что-нибудь произойдет по вашей вине, я обвиню вас в умышленном убийстве, и тогда ваша судьба будет незавидна.
— Хозяин, я — богобоязненный человек, я хочу служить Господу и выполнить свой долг по отношению к семье.
— Жестокий это долг, Томас Гаст.
— Это мои дети, и я отвечаю за них перед Богом.
— Кроме того, вы отвечаете перед Богом и за себя, — подчеркнул отец.
— Конечно, хозяин! В наших краях, кроме меня, нет истинно верующих людей. Я молюсь, стоя на коленях, по четыре часа в день и слежу за тем, чтобы моя семья следовала моему примеру. Девчонка всех нас опозорила, и небеса вопиют о мести.
— Вы лучше подумайте о том, как бы не навлечь на всех нас позор вашим жестоким обращением с ближними.
Эти слова явно уязвили Томаса Гаста. В тот момент, переполненный праведным гневом, он даже готов был лишиться своей кузницы.
— Худо дело, если такого человека как я поучают те, под чьей крышей находят приют шлюхи и ведьмы.
Сказав это, он повернулся и вышел.
Родители взглянули друг на друга, и я увидела ужас на их лицах. Я знала, что это целиком моя вина.
Ореол славы, которая окружила меня с тех пор, как я отправилась в амбар к Феб, мгновенно улетучился. Отец взял мать за руку, и они вместе вышли. Он явно пытался успокоить ее.
В течение двух следующих дней Феб не выходила из дома, и мы с Анжелет присматривали за ней. Мы напоминали матери ее обещание, что в восемнадцать лет мы получим камеристку, которая будет заниматься нашей одеждой, шить, делать нам прически и выполнять различные поручения. Раз уж у нас появилась Феб, то мы и попросили сделать ее камеристкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109