Она немедленно послала за мной, и я поняла зачем.
— Ты больше не будешь спать в одной комнате с Берсабой, — объяснила она, — твои вещи перенесут в маленькую комнату в восточном крыле.
Эта комната располагалась в противоположном конце дома — дальше всех от спальни, которую мы занимали вместе с Берсабой.
— Кроме того, тебе не следует навещать сестру, пока я не разрешу этого.
Я пришла в ужас. Не видеть Берсабу, с которой я почти не расставалась всю свою жизнь! Я почувствовала себя так, словно от меня оторвали какую-то часть моего естества.
— Мы обязаны вести себя благоразумно, — сказала матушка на следующий день. Ее поведение было очень хладнокровным, несмотря на то, что ее терзал страх. — То, что Берсаба находилась в контакте с больной, это факт. В то время она была простужена, а значит, особенно предрасположена к заболеванию. Через неделю, в крайнем случае, через две, мы узнаем точно, заболела ли она. Если заболела, то тебе придется уехать отсюда.
— Уехать… от Берсабы, когда она тяжело больна!
— Дорогая моя девочка, это опасная болезнь, которая часто кончается смертью. Нам надо вести себя храбро, но мы ничего не сумеем сделать, если будем закрывать глаза на очевидное. Я собираюсь отослать тебя в Лондон… если это случится.
— В Лондон… без Берсабы?
— Я просто хочу, чтобы ты оказалась подальше отсюда. Дела могут обернуться весьма печально, и если Берсаба действительно заразилась, нам понадобятся все наши силы, чтобы ее спасти.
— Тогда я должна быть здесь и помогать вам.
— Нет. Я не позволю тебе рисковать собой.
— А ты сама, мама?
— Я — ее мать. Не думаешь ли ты, что я могу кому-то передоверить уход за ней?
— А что, если ты сама заразишься? — Мои глаза округлились от ужаса.
— Я не заражусь, — уверенно заявила она. — Я не должна заразиться, поскольку мне надо ухаживать за Берсабой. Но еще ничего не известно. Пока я только хочу, чтобы ты держалась от нее подальше. Вот почему я велела тебе перебраться в другую комнату. Обещай мне, что не будешь пытаться свидеться с ней.
— Но что она подумает обо мне?
— Берсаба умная девочка. Она понимает, что произошло, и осознает опасность. Поэтому она согласится с нашим решением.
— Мама, разве я смогу уехать в Лондон, зная, что она больна?
— Сможешь, ибо должна это сделать. Вы так близки… так привыкли друг к другу, что, боюсь, мне не удастся удержать вас от свиданий.
— Но как же… в Лондон… без Берсабы?
— Я не спала всю ночь, обдумывая, как устроить все наилучшим образом, и решила, что следует поступить именно так. Если ты уедешь в замок Пейлинг, это все-таки будет слишком близко… а к тому же, я думаю, тебе полезно сменить обстановку. В Лондоне все будет для тебя в новинку. Там ты не будешь так волноваться.
— Мама, ты думаешь, что она может умереть…
— Она должна жить. Но нам надо смотреть на вещи трезво, Анжелет. Последние недели она жила в постоянном напряжении… а потом эта простуда. Но я выхожу ее. Я уже послала в Лондон письмо, в котором сообщила Сенаре обо всем и предупредила ее, что ты выезжаешь через две недели, если не наступит улучшения. Так что готовься. Боюсь, тебе придется ехать в том, что есть, — на подготовку новых нарядов у нас просто нет времени. Надейся на лучшее, Анжелет. Возможно, все и обойдется.
Я была ошеломлена. Так долго мечтая о Лондоне, я никогда не думала, что мне придется отправиться туда без Берсабы. Я просто не представляла себе жизнь без нее.
Так или иначе, но две недели прошли. Каждое утро я смотрела в лицо матери, пытаясь прочитать на нем то, о чем с ужасом думала. Весь дом погрузился в уныние. Берсаба оставалась в своей комнате, и только мать заходила к ней. Она сказала мне, что Берсаба все понимает и согласна.
А потом настало утро, когда я прочитала в глазах матери страшную весть. Появились первые угрожающие симптомы.
Вот почему в это октябрьское утро я находилась на пути в Лондон с горничной Мэб, и, конечно, с грумами — для охраны и для того, чтобы заниматься багажом.
Я ехала и думала о сестре, гадая, увижу ли ее вновь.
Я плохо запомнила это путешествие, целиком поглощенная мыслями о Берсабе. Первую ночь мы провели в замке Пейлинг, и это была невеселая встреча, поскольку все думали о том, что может произойти в Тристан Прайори.
Я поняла, что они не очень-то надеются на выздоровление Берсабы, а их уверения в том, что ее заболевание протекает в мягкой форме, что она получает превосходный уход, что за последние годы болезнь хорошо изучена и многие выздоравливают, звучали как-то неубедительно.
Дорога в Лондон заняла у нас две недели. Мне они запомнились как переезд с одного постоялого двора на другой, подъем с восходом солнца, езда до полудня, когда лошади должны были отдыхать, а потом — опять дорога, опять постоялый двор, ужин, сон…
По возможности мы держались проселочных дорог, так как старший грум полагал, что на них меньше всего шансов встретить разбойников. Он сказал, что грабители предпочитают большие дороги с оживленным движением, и хотя на проселке тоже попадаются богатые путешественники, бандиты могут прождать впустую целый день, поэтому они действуют там, где побольше проезжих.
Это объяснение показалось мне логичным, но другие, думаю, хлебнули страху в то время, как я мысленно находилась в знакомой спальне в Тристан Прайори вместе со своей сестрой. Когда шел дождь, я едва это замечала; когда дорога становилась непроходимой и нам приходилось искать объезд, я принимала это со стоицизмом.
Мэб сказала мне:
— Как будто вас здесь нет, госпожа Анжелет. Вот что с вами творится. А я ответила:
— Я не могу быть нигде, кроме как в Тристан Прайори, со своей сестрой.
Иногда я винила себя в том, что так мечтала о поездке. Мои мечты сбылись, но таким странным, жутким образом. Ведь я знала, что мать ни за что не отпустила бы нас в Лондон; она начала бы думать обо всех напастях, которые подстерегают девочек в пути и в Лондоне. Но не было опасности страшней той, что угрожала моей сестре Берсабе, и мать была согласна на все, лишь бы вывести меня из-под удара.
Вот так и протекало наше путешествие. Мы пересекли Теймар в районе Гунислейка, проехали через Девон до Тавистока, а оттуда — в Сомерсет и Уилтшир, где я увидела высеченные на склоне горы изображения необычных белых лошадей, которые, говорят, были сделаны еще до прихода христианства в Англию. Когда мы подъехали к Стоунхенджу, этому таинственному каменному кольцу, я подумала, что здесь задолго до вторжения римлян на Британские острова совершались загадочные церемонии; затем я припомнила странные слухи о Карлотте и стала размышлять над тем, действительно ли она ведьма. Непонятная история приключилась с жабой, найденной у нее в постели. Мать, которая терпеть не могла болтовни о колдовстве, поскольку считала, что это ведет к жестоким расправам над несчастными старухами, которые творят обезумевшие люди, делала вид, что вообще ничего особенного не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109