С этой целью она придумала особый способ садиться на лошадь. Если женщины той эпохи взбирались на своих иноходцев боком, вставая ногами на специальную подставку, дофина для этого вставляла левую ногу в стремя, а затем заносила правую ногу на седло, то есть садилась «амазонкой».
Не потому ли во время выездов на охоту принцы не могли глаз отвести от икр Екатерины. Разумеется, все придворные дамы, в том числе и те, кому из сострадания к ближним следовало бы скрывать свои ноги, принялись подражать дофине.
Это повальное увлечение имело странные последствия.
Новый способ садиться на лошадь, при котором край юбки поднимался нередко очень высоко, вынудил знатных французских дам добавить к своему гардеробу еще один предмет, которого до сих пор у них не было, да и не нуждались они в этом: речь идет о панталонах.
Этот новый вид нижнего белья, который поначалу называли «кальсонами», вызвал град насмешек у многих моралистов. Послушать их, так новая вещица была не иначе как принадлежностью дьявола. «Хорошо, когда у женщин под юбкой голые ягодицы,-говорили они. — И никогда им не удастся приноровиться к мужской одежде, ведущей свое происхождение от мужских панталон. Пусть лучше откажутся от всех этих фижм, да от некоторых способов садиться на лошадь и оставят голыми свои ягодицы, как то приличествует их полу».
Другие, вроде Анри Этьена, наоборот, принялись защищать нововведение: «Эти панталончики очень полезны для женщин. Они не только поддерживают тело, защищают его от пыли и холода, но при падении с лошади или еще как-нибудь позволяют скрыть то, что не следует показывать».
Чуть дальше автор уточняет: «Эти панталоны защищают дам от распущенных молодых людей, потому что когда им придет в голову засунуть руку под юбку, они не смогут дотронуться до тела».
Все это было замечательно, но Анри Этьен, хорошо знавший женщин, добавляет: «Перегнуть палку можно в любом деле, и хотя появившееся новшество не кажется излишеством, некоторые женщины стали заказывать себе указанные панталончики не из простого полотна, а из дорогой материи, которая, казалось, меньше всего подходила для такого дела; засовывая себя в такие штаны, дамы скорее хотели привлечь внимание развратников, нежели защититься от них 1…»
Споры между хулителями и приверженцами дамских панталон взбудоражили королевский двор на многие месяцы, и, возможно, не за горами был момент, когда к жаркой дискуссии придворных об этих «кошачьих ловушках», как тогда принято было говорить, присоединятся принцы и принцессы, но неожиданно в конце лета 1536 года случилось новое весьма прелюбопытное происшествие, разом покончившее со всеми этими «панталонными» баталиями.
Героиней приключения оказалась Мадлен Французская, самая красивая дочь Франциска I.
Как-то раз эта принцесса вместе с тремя, не то четырьмя своими подругами, совершая верховую прогулку, остановилась на берегу речки.
— Искупаемся, — предложила она.
Надо ли говорить, что во времена, когда в обиход едва начали входить дамские панталоны, никто и понятия не имел о купальниках. И потому девушек, входивших в воду, украшали лишь чистота юности и нежный пушок.
Вдруг одна из них вскрикнула и указала подругам на группу неизвестных мужчин, прятавшихся за деревьями. В мгновенье ока девушки выскочили из воды, наспех оделись и, вскочив на поджидавших их лошадей, умчались в Лион, полагая, что никто никогда не узнает о том, что случилось.
Одним из нескромных мужчин, однако, оказался король Шотландии Яков V.
Вместе с несколькими дворянами, своими друзьями, он покинул Шотландию, чтобы поучаствовать в сражении с Карлом Пятым на стороне французского короля, но прибыл к театру военных действий слишком поздно и был от этого в отчаянии. Об отступлении императора он узнал в Париже и все-таки счел нужным отправиться в Лион, потому что хотел попросить у Франциска I руки Марии Бурбонской, дочери герцога Вандомского.
Свой последний перед Лионом привал Яков V и его друзья устроили как раз на берегу речки, в которой невинно плескались Мадлен и ее подруги.
Услышав девичий смех, шотландский король взглянул сквозь ветви деревьев на реку и увидел выходящую из воды нимфу, чьими совершенными линиями он смог насладиться всего несколько секунд.
После бегства купальщиц король вскочил в седло и продолжил свой путь, крайне взволнованный лучезарной красотой увиденного и совершенно несчастный от мысли, что никогда больше не встретит неизвестную красавицу.
Спустя час он прибыл в Лион, где был принят с величайшей учтивостью Франциском I.
— Я хочу, чтобы сегодня же вечером был устроен праздник в честь моего друга короля Шотландии, — сказал он.
Вечером, перед началом бала, Франциск представил Якову V принцев и принцесс своего двора, и неожиданно гость побледнел: перед ним в роскошном парчовом платье, пунцовая от смущения, стояла недавняя речная нимфа.
Двумя секундами позже он уже знал, что девушка, чьими стройными ногами и маленькими, задорно торчащими грудями он так восхищался, была принцессой Мадлен.
На другой же день шотландский король попросил у Франциска I руки его дочери и тут же получил согласие.
По случаю обручения всю осень одни праздники сменялись другими, церемония же бракосочетания прошла 1 января 1537 года в соборе Парижской Богоматери. Мадлен, которой всегда хотелось быть королевой и которая обожала своего мужа, была на седьмом небе от счастья.
В мае чета молодоженов в сопровождении маленького пажа по имени Пьер Ронсар, уже тогда начавшего сочинять стихи, села на корабль и отплыла в Шотландию.
К несчастью, через два месяца после прибытия в туманный Линлитгоу юная королева скончалась от туберкулеза.
Ей было семнадцать лет.
* * *
Пока Екатерина Медичи игриво демонстрировала на охоте свои ножки и устанавливала новые моды, Генрих, которому новый титул придал чуть больше уверенности, усердно ухаживал за Дианой де Пуатье.
Вдова Великого сенешаля, ныне уже не улыбавшаяся снисходительно на пламенные заверения молодого принца, стала проявлять к нему большее внимание и даже испытывать некоторое волнение от подобного постоянства.
Верность дофина действительно поражала. Несмотря на свой брак с Екатериной, он продолжал носить цвета Дианы, называл ее своей «дамой» и засыпал ее страстными поэмами, над которыми несчастный принц, лишенный поэтического дара своего отца, корпел целыми ночами…
Неожиданно для самой себя эта строгая вдова, вот уже шесть лет не снимавшая траура и взиравшая на мужчин с полным безразличием, была взволнована и, как пишет историк, «почувствовала сильный жар, неодолимое влечение и острое желание мужских ласк…».
Это привело Диану в прекрасное расположение духа и побудило приступить к диалогу на новой основе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Не потому ли во время выездов на охоту принцы не могли глаз отвести от икр Екатерины. Разумеется, все придворные дамы, в том числе и те, кому из сострадания к ближним следовало бы скрывать свои ноги, принялись подражать дофине.
Это повальное увлечение имело странные последствия.
Новый способ садиться на лошадь, при котором край юбки поднимался нередко очень высоко, вынудил знатных французских дам добавить к своему гардеробу еще один предмет, которого до сих пор у них не было, да и не нуждались они в этом: речь идет о панталонах.
Этот новый вид нижнего белья, который поначалу называли «кальсонами», вызвал град насмешек у многих моралистов. Послушать их, так новая вещица была не иначе как принадлежностью дьявола. «Хорошо, когда у женщин под юбкой голые ягодицы,-говорили они. — И никогда им не удастся приноровиться к мужской одежде, ведущей свое происхождение от мужских панталон. Пусть лучше откажутся от всех этих фижм, да от некоторых способов садиться на лошадь и оставят голыми свои ягодицы, как то приличествует их полу».
Другие, вроде Анри Этьена, наоборот, принялись защищать нововведение: «Эти панталончики очень полезны для женщин. Они не только поддерживают тело, защищают его от пыли и холода, но при падении с лошади или еще как-нибудь позволяют скрыть то, что не следует показывать».
Чуть дальше автор уточняет: «Эти панталоны защищают дам от распущенных молодых людей, потому что когда им придет в голову засунуть руку под юбку, они не смогут дотронуться до тела».
Все это было замечательно, но Анри Этьен, хорошо знавший женщин, добавляет: «Перегнуть палку можно в любом деле, и хотя появившееся новшество не кажется излишеством, некоторые женщины стали заказывать себе указанные панталончики не из простого полотна, а из дорогой материи, которая, казалось, меньше всего подходила для такого дела; засовывая себя в такие штаны, дамы скорее хотели привлечь внимание развратников, нежели защититься от них 1…»
Споры между хулителями и приверженцами дамских панталон взбудоражили королевский двор на многие месяцы, и, возможно, не за горами был момент, когда к жаркой дискуссии придворных об этих «кошачьих ловушках», как тогда принято было говорить, присоединятся принцы и принцессы, но неожиданно в конце лета 1536 года случилось новое весьма прелюбопытное происшествие, разом покончившее со всеми этими «панталонными» баталиями.
Героиней приключения оказалась Мадлен Французская, самая красивая дочь Франциска I.
Как-то раз эта принцесса вместе с тремя, не то четырьмя своими подругами, совершая верховую прогулку, остановилась на берегу речки.
— Искупаемся, — предложила она.
Надо ли говорить, что во времена, когда в обиход едва начали входить дамские панталоны, никто и понятия не имел о купальниках. И потому девушек, входивших в воду, украшали лишь чистота юности и нежный пушок.
Вдруг одна из них вскрикнула и указала подругам на группу неизвестных мужчин, прятавшихся за деревьями. В мгновенье ока девушки выскочили из воды, наспех оделись и, вскочив на поджидавших их лошадей, умчались в Лион, полагая, что никто никогда не узнает о том, что случилось.
Одним из нескромных мужчин, однако, оказался король Шотландии Яков V.
Вместе с несколькими дворянами, своими друзьями, он покинул Шотландию, чтобы поучаствовать в сражении с Карлом Пятым на стороне французского короля, но прибыл к театру военных действий слишком поздно и был от этого в отчаянии. Об отступлении императора он узнал в Париже и все-таки счел нужным отправиться в Лион, потому что хотел попросить у Франциска I руки Марии Бурбонской, дочери герцога Вандомского.
Свой последний перед Лионом привал Яков V и его друзья устроили как раз на берегу речки, в которой невинно плескались Мадлен и ее подруги.
Услышав девичий смех, шотландский король взглянул сквозь ветви деревьев на реку и увидел выходящую из воды нимфу, чьими совершенными линиями он смог насладиться всего несколько секунд.
После бегства купальщиц король вскочил в седло и продолжил свой путь, крайне взволнованный лучезарной красотой увиденного и совершенно несчастный от мысли, что никогда больше не встретит неизвестную красавицу.
Спустя час он прибыл в Лион, где был принят с величайшей учтивостью Франциском I.
— Я хочу, чтобы сегодня же вечером был устроен праздник в честь моего друга короля Шотландии, — сказал он.
Вечером, перед началом бала, Франциск представил Якову V принцев и принцесс своего двора, и неожиданно гость побледнел: перед ним в роскошном парчовом платье, пунцовая от смущения, стояла недавняя речная нимфа.
Двумя секундами позже он уже знал, что девушка, чьими стройными ногами и маленькими, задорно торчащими грудями он так восхищался, была принцессой Мадлен.
На другой же день шотландский король попросил у Франциска I руки его дочери и тут же получил согласие.
По случаю обручения всю осень одни праздники сменялись другими, церемония же бракосочетания прошла 1 января 1537 года в соборе Парижской Богоматери. Мадлен, которой всегда хотелось быть королевой и которая обожала своего мужа, была на седьмом небе от счастья.
В мае чета молодоженов в сопровождении маленького пажа по имени Пьер Ронсар, уже тогда начавшего сочинять стихи, села на корабль и отплыла в Шотландию.
К несчастью, через два месяца после прибытия в туманный Линлитгоу юная королева скончалась от туберкулеза.
Ей было семнадцать лет.
* * *
Пока Екатерина Медичи игриво демонстрировала на охоте свои ножки и устанавливала новые моды, Генрих, которому новый титул придал чуть больше уверенности, усердно ухаживал за Дианой де Пуатье.
Вдова Великого сенешаля, ныне уже не улыбавшаяся снисходительно на пламенные заверения молодого принца, стала проявлять к нему большее внимание и даже испытывать некоторое волнение от подобного постоянства.
Верность дофина действительно поражала. Несмотря на свой брак с Екатериной, он продолжал носить цвета Дианы, называл ее своей «дамой» и засыпал ее страстными поэмами, над которыми несчастный принц, лишенный поэтического дара своего отца, корпел целыми ночами…
Неожиданно для самой себя эта строгая вдова, вот уже шесть лет не снимавшая траура и взиравшая на мужчин с полным безразличием, была взволнована и, как пишет историк, «почувствовала сильный жар, неодолимое влечение и острое желание мужских ласк…».
Это привело Диану в прекрасное расположение духа и побудило приступить к диалогу на новой основе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88