Тем не менее, сообщает Соваль, «король не захотел выказать свои чувства в присутствии любовницы и приказал Ландлуа, своему казначею, прислать к нему ювелиршу в следующий раз, когда она придет получить плату за ожерелье, объяснив это желанием самому поторговаться о цене, что было вполне в его правилах: он отличался большой скупостью и всегда входил во все дела до мельчайших деталей, чтобы не дать чиновникам поживиться за свой счет.
«Жена ювелира явилась в кабинет к королю, и так как он не славился особой учтивостью, то, не тратя лишних слов, прямо заявил, что если она согласна ответить на его чувства, то за год у него заработает гораздо больше, чем за всю свою жизнь в лавке мужа. Дамочка, любя деньги и зная, каких богатств добилась м-м Жигон, дала себя легко уговорить, и сделка была заключена» <Она также родила от короля дочь, которая впоследствии стала женой Антуана де Бюэля, графа де Сансера.>.
Король был сильно увлечен этой женщиной, о которой историки дружно говорили, что она довольно долго считалась «самой знаменитой на улицах Лиона, известных своей дурной славой». Надо думать, пристрастие короля к женщинам подобного сорта на этот раз было удовлетворено.
Но, как ни странно, м-м Пасфилон, вопреки своему происхождению, была особой достаточно тонкой, и грубые выходки короля ее очень шокировали. И Соваль сообщает, что когда она немного освоилась, то попыталась найти дополнительный смысл в своих любовных удовольствиях. Ей захотелось сделать своего любовника более чистоплотным, к чему у него не было ни малейшей склонности». Однажды, когда король в очередной раз явился к ней с визитом в простецкой одежде и грязном белье, она сказала:
— Когда я отдала свое сердце королю Франции, мне казалось, меня ждет учтивое обхождение и все те удовольствия, которые может предложить один из самых великолепных дворов Европы; а между тем каждый раз, отдаваясь порывам нежной страсти, я страдаю оттого, что приходится вдыхать сальный дух там, где должны благоухать мускус и амбра; по правде говоря, если бы слуга, работающий у меня в лавке, предстал передо мной в том виде, в каком являетесь вы, я бы немедленно прогнала его с глаз долой. Что должны думать иностранные министры, видя, в каком неряшестве вы содержите королевское достоинство столь высокого ранга? Во время вашей встречи с королем Кастильским каких только насмешек не позволяли себе испанцы по поводу вашей выцветшей от старости шляпы и этого безвкусного изображения Девы Марии там, где должен сиять редкий алмаз?
Король был настолько ошеломлен этой речью, что не нашел в себе сил прервать ее, а так как он отличался большой скрытностью, «то не подал виду, что очень огорчен»; зато подумал, что стоит завести более снисходительную любовницу.
И все же он запомнил урок и стал больше следить за собой.
Кроме Жигон и Пасфилон, у Людовика XI было множество других «милых подруг». Имена некоторых из них дошли до нас: Гожетт Дюран, Катрин де Саламнит, Югетт дю Жаклин из Дижона, жена месье Жана Лебона из Манта, Фелис Роньяр, мужу которой король подарил поместье, а также Катрин Восель, та самая, что упомянута Франсуа Вийоном в его «Большом Завещании».
Все эти дамы, как мы уже говорили, были лишь мимолетными увлечениями. С ними королю было приятно провести время после обильной трапезы. Но ни одна из них не стала официальной любовницей и тем более фавориткой.
Надо сказать, что Людовик XI, немало претерпевший в свое время от присутствия Агнессы Сорель при его отце, слишком опасался женщин и их влияния на политику, чтобы позволить одной из них «утвердиться» при дворе. Боязнь, которую он питал к женщинам и к их власти, хорошо передает следующий анекдот, поведанный Брантомом: «Однажды он пригласил короля Англии (Эдуарда IV) приехать в Париж, обещая ему изысканное угощение, и был пойман на слове. Людовик тут же пожалел об этом и постарался найти убедительный предлог, чтобы отменить приглашение. „Ну уж нет, — сказал он себе, — незачем ему сюда ехать, а то найдет здесь какую-нибудь привлекательную и кокетливую штучку, заведет с ней интрижку, и тогда ему захочется остаться подольше, приезжать почаще, да только мне это совсем ни к чему…“
Именно в результате такого хода мыслей он отстранил от себя Маргариту де Сассенаж, которую, казалось, любил и от которой имел двух дочерей, Жанну и Мари, выданных со временем замуж, одну за адмирала Франции, бастарда Людовика Бурбонского, другую за Эмара де Пуатье, сеньора де Сен-Валье.
<Жанна впоследствии была легитимирована, и Карл VIII назвал ее даже своей сестрой.>
Маргарита де Сассенаж соблазнила Людовика своими прекрасными ножками.
Однажды утром она явилась туда, где проезжал королевский кортеж. Притворившись, что потеряла подвязку, она приподняла подол платья и стала прилаживать вместо подвязки ленту. Совершенно случайно обнажившееся при этом бедро позволило наблюдать столь безупречную линию изгиба, что Людовик пришел в смятение и выразил вполне естественное желание увидеть чуть больше.
Два часа спустя срочно затребованная во дворец красавица стала любовницей монарха.
Их связь длилась два года. Впервые в своей жизни Людовик выглядел влюбленным. Увы! Однажды астролог, которого он держал во дворце, предсказал смерть прекрасной Маргариты.
Через неделю после этого молодая женщина была сражена какой-то неведомой болезнью. Потрясенный Людовик приказал без промедления выбросить астролога из окна. Когда обреченного вели на казнь, король обратился к нему:
— Скажи-ка мне, ловкач и всезнайка, без колебаний предрекающий судьбы других, ведома ли тебе собственная судьба и сколько времени осталось тебе жить?
Астролог, угадавший намерение короля, ответил:
— Сир, я умру на три дня раньше вас!
Перепуганный Людовик XI тут же отдал приказ, чтобы прорицатель ни в чем не знал нужды.
* * *
О том, что король любит удовольствия и женщин, народ узнал очень скоро. И поскольку речь не шла о фаворитках, способных разорить казну, всех эта склонность забавляла, всем хотелось знать имя новой пассии короля.
Одна из них, бог знает почему, оказалась объектом бесконечных насмешек. Звали ее Перетта. Во всем королевстве про нее сочинялись сатирические песенки. Но парижане и тут всех обошли: они научили сорок и прочих говорящих птиц, которых тогда модно было держать дома, произносить ее имя да еще в сопровождении нескольких не очень лестных для его королевского высочества слов.
Кончилось тем, что Людовик XI, которому, разумеется, обо всем докладывали, приказал собрать всех этих птиц, доставить к нему во дворец, записать, откуда принесли каждую и что она умеет говорить.
Те парижане, что научили своих птичек произносить непристойности в адрес Перетты, были схвачены и брошены в тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
«Жена ювелира явилась в кабинет к королю, и так как он не славился особой учтивостью, то, не тратя лишних слов, прямо заявил, что если она согласна ответить на его чувства, то за год у него заработает гораздо больше, чем за всю свою жизнь в лавке мужа. Дамочка, любя деньги и зная, каких богатств добилась м-м Жигон, дала себя легко уговорить, и сделка была заключена» <Она также родила от короля дочь, которая впоследствии стала женой Антуана де Бюэля, графа де Сансера.>.
Король был сильно увлечен этой женщиной, о которой историки дружно говорили, что она довольно долго считалась «самой знаменитой на улицах Лиона, известных своей дурной славой». Надо думать, пристрастие короля к женщинам подобного сорта на этот раз было удовлетворено.
Но, как ни странно, м-м Пасфилон, вопреки своему происхождению, была особой достаточно тонкой, и грубые выходки короля ее очень шокировали. И Соваль сообщает, что когда она немного освоилась, то попыталась найти дополнительный смысл в своих любовных удовольствиях. Ей захотелось сделать своего любовника более чистоплотным, к чему у него не было ни малейшей склонности». Однажды, когда король в очередной раз явился к ней с визитом в простецкой одежде и грязном белье, она сказала:
— Когда я отдала свое сердце королю Франции, мне казалось, меня ждет учтивое обхождение и все те удовольствия, которые может предложить один из самых великолепных дворов Европы; а между тем каждый раз, отдаваясь порывам нежной страсти, я страдаю оттого, что приходится вдыхать сальный дух там, где должны благоухать мускус и амбра; по правде говоря, если бы слуга, работающий у меня в лавке, предстал передо мной в том виде, в каком являетесь вы, я бы немедленно прогнала его с глаз долой. Что должны думать иностранные министры, видя, в каком неряшестве вы содержите королевское достоинство столь высокого ранга? Во время вашей встречи с королем Кастильским каких только насмешек не позволяли себе испанцы по поводу вашей выцветшей от старости шляпы и этого безвкусного изображения Девы Марии там, где должен сиять редкий алмаз?
Король был настолько ошеломлен этой речью, что не нашел в себе сил прервать ее, а так как он отличался большой скрытностью, «то не подал виду, что очень огорчен»; зато подумал, что стоит завести более снисходительную любовницу.
И все же он запомнил урок и стал больше следить за собой.
Кроме Жигон и Пасфилон, у Людовика XI было множество других «милых подруг». Имена некоторых из них дошли до нас: Гожетт Дюран, Катрин де Саламнит, Югетт дю Жаклин из Дижона, жена месье Жана Лебона из Манта, Фелис Роньяр, мужу которой король подарил поместье, а также Катрин Восель, та самая, что упомянута Франсуа Вийоном в его «Большом Завещании».
Все эти дамы, как мы уже говорили, были лишь мимолетными увлечениями. С ними королю было приятно провести время после обильной трапезы. Но ни одна из них не стала официальной любовницей и тем более фавориткой.
Надо сказать, что Людовик XI, немало претерпевший в свое время от присутствия Агнессы Сорель при его отце, слишком опасался женщин и их влияния на политику, чтобы позволить одной из них «утвердиться» при дворе. Боязнь, которую он питал к женщинам и к их власти, хорошо передает следующий анекдот, поведанный Брантомом: «Однажды он пригласил короля Англии (Эдуарда IV) приехать в Париж, обещая ему изысканное угощение, и был пойман на слове. Людовик тут же пожалел об этом и постарался найти убедительный предлог, чтобы отменить приглашение. „Ну уж нет, — сказал он себе, — незачем ему сюда ехать, а то найдет здесь какую-нибудь привлекательную и кокетливую штучку, заведет с ней интрижку, и тогда ему захочется остаться подольше, приезжать почаще, да только мне это совсем ни к чему…“
Именно в результате такого хода мыслей он отстранил от себя Маргариту де Сассенаж, которую, казалось, любил и от которой имел двух дочерей, Жанну и Мари, выданных со временем замуж, одну за адмирала Франции, бастарда Людовика Бурбонского, другую за Эмара де Пуатье, сеньора де Сен-Валье.
<Жанна впоследствии была легитимирована, и Карл VIII назвал ее даже своей сестрой.>
Маргарита де Сассенаж соблазнила Людовика своими прекрасными ножками.
Однажды утром она явилась туда, где проезжал королевский кортеж. Притворившись, что потеряла подвязку, она приподняла подол платья и стала прилаживать вместо подвязки ленту. Совершенно случайно обнажившееся при этом бедро позволило наблюдать столь безупречную линию изгиба, что Людовик пришел в смятение и выразил вполне естественное желание увидеть чуть больше.
Два часа спустя срочно затребованная во дворец красавица стала любовницей монарха.
Их связь длилась два года. Впервые в своей жизни Людовик выглядел влюбленным. Увы! Однажды астролог, которого он держал во дворце, предсказал смерть прекрасной Маргариты.
Через неделю после этого молодая женщина была сражена какой-то неведомой болезнью. Потрясенный Людовик приказал без промедления выбросить астролога из окна. Когда обреченного вели на казнь, король обратился к нему:
— Скажи-ка мне, ловкач и всезнайка, без колебаний предрекающий судьбы других, ведома ли тебе собственная судьба и сколько времени осталось тебе жить?
Астролог, угадавший намерение короля, ответил:
— Сир, я умру на три дня раньше вас!
Перепуганный Людовик XI тут же отдал приказ, чтобы прорицатель ни в чем не знал нужды.
* * *
О том, что король любит удовольствия и женщин, народ узнал очень скоро. И поскольку речь не шла о фаворитках, способных разорить казну, всех эта склонность забавляла, всем хотелось знать имя новой пассии короля.
Одна из них, бог знает почему, оказалась объектом бесконечных насмешек. Звали ее Перетта. Во всем королевстве про нее сочинялись сатирические песенки. Но парижане и тут всех обошли: они научили сорок и прочих говорящих птиц, которых тогда модно было держать дома, произносить ее имя да еще в сопровождении нескольких не очень лестных для его королевского высочества слов.
Кончилось тем, что Людовик XI, которому, разумеется, обо всем докладывали, приказал собрать всех этих птиц, доставить к нему во дворец, записать, откуда принесли каждую и что она умеет говорить.
Те парижане, что научили своих птичек произносить непристойности в адрес Перетты, были схвачены и брошены в тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88