Сражения за мясо, сращение со сражениями. Битвы мяса с людьми. Указание, иссекающее из суммы свойств отрицание любого. Яблоко. Содержит ли оно в себе... Фальшивый объект может быть фальшивым объектом, но фальшивое яблоко быть яблоком не в состоянии. Время не существует во времени. Море не успокаивает во сне, какую бы форму ни принимало. В сорок лет изменяется изнанка снов, меняется узор разрывов, пробелов, что позволяет догадываться о переменах в обратном. Печаль становится меланхолией, независимо от того, Крестовский ли это остров, либо вечер между Монтереем и Беркли. Меланхолия - очевидно неудачное определение. Следовало бы говорить об отрешенности, о прибавлении ночи, с тем чтобы оставить предположение как бы затаенного экстатического перехода, определенной возможности взрыва , расточения, слепок которого будет рдеть на поверхности бесплотной и мучительно явственной мембраны тела чемто напоминающим закон грамматики - еще нет ничего, однако есть как правило этого, еще не ставшего. Но идеи возникают (я настаиваю именно на этом слове, хотя оно крайне сомнительно в своем значении, точнее в контексте значений, устанавливающих его привычность), возникают... нет, я действительно остановил свой выбор на нем, словно оставляя (как, в
прочем, всегда, во всем, и не надо говорить мне о теле, о непосредственности, о языке цветов, о балийском театре, упраздняющем слова, мне нечего упразднять, как и праздновать... о, эти мелкобуржуазные трагедии, вечные пряжки сандалий - прозрения) этим всегонавсего место для возможного, еще не явленного мыслью, смысла, я продолжаю, - ведь это ночь любви, и времени нам хватит на все, - идеи возникают по мере продвижения, или, скорее, приведения в движение неких косных масс, архива опыта в процессе освобождения (и не надо мне говорить, что таковой нет: я говорю, следовательно, я свободен от притязаний объяснить мне, по меньшей мере, меня, подобно любому словесному действию, от притязаний присвоить меня , созидая меня как некую реальность из множества неких фрагментов, совершенно неактуальных, в процессе возвращения к всегда другому себе, то есть в высвобождении от освобождения и некой свободы игры различий в пункте сейчас , - ведь это (насколько я помню) ночь любви и нам рано или поздно придется заговорить о времени, как о том, что вне нашего сейчас , как о некой кукле с карминными губами, в которую так легко и безвинно входит скальпель, не являющийся причиной себя, - таково приближение к попытке сказать тебе чтото об идеях в процессе их стирания, освобождения, таково это место, готовое стать возможным значением. Говори. Строка включается в ничем покуда не заполняемое выражение. От Фрейда до Батая - постоянные ссылки на жизнь простейших... пусть даже это, но чтобы оно было . Иначе с чем сравнивать? Иначе, в чем же надежда? Там, где я вырос, парикмахеры на рынке при встрече ранним утром вместо приветствий обменивались загадочным: ну как? , и не менее странным в ответ: мы стрижемся и бреемся, а оно все растет . У вокзала шесть братьев жило. Жили они в землянке. У них была мать. Отцом им было все вокруг. Трое ходили с бритвами Ed. Wushop Solingen, какимто непостижимым образом приваренными к латунным кольцам, чтоб надевать на пальцы. Убивали приправой , то есть ножом. Бритвами же писали . Мы
входим в весенние смутные вечера, в костры. Лепестки пепла осыпали волосы, цвел огонь, таяли на губах. Печеная в углях картошка, конечно же, обжигала рот. Желтый катер переместился к мосту Свободы. Кровь завязана в узел рождения и теперь не хлещет ежемесячно по ногам.







6:30 (утро, пасмурно)
Начало тяжко, какую б хвалу ни возносить воплощению
(ты всегда повторение - не в этом ли благо? -
даже в губах материнских, где слепящим туманом
любви к другому - семь путешествий отца синдбада -
точнее жалостью к комку слизи,
беспомощному осадку). Хотел бы ты повторить свою жизнь?
Откуда осы?
Весы.
Высказанное - остаток.
q
Tо что, думалось, уже восхищено снегом, стеснившим месяцы. Автобус не уходит. Метастазы очереди, основания концентрации и истребления, - такова еще одна проблема перевода, кому понятно? между созвучьями рост инея, но также и клювы пречистые букв, в замещении достигших невесомости и чистоты пепла. Черное масло отсеребрившихся дождей (естественна ли весть звука вне значений, оставленных некогда в обиходе предложения? летающая паутина звезды, туманностей, скопления птиц). Подобное описание не способно описать даже сна. Усыплены пробуждением снега, где сквозняки вполголоса изучают осязание - мы говорим в троллейбусе, - это - признание, говорю я вполголоса, поскольку требуется нечто в ответ, когда. Иная речь. Да, иная, множество их существует для описания, множество предлагается нам условием последующей достоверности. Четверть века минуло с той поры, как я окончил школу. Последний раз встреча с выпускниками, то есть с одноклассниками, случилась лет десять тому. Я все забыл. Вчера какието женщины с животами, огромные... море водки, но я никого не помню... ктото достает фотографию, говорит - хочешь взять себе? ... я ничего не понимаю, ее вытащили со связанными ногами, нет, почему же, я помню как ее звали. Тончайший слой эмульсии. Сотри пальцем. Через несколько дней пропадает надобность знать, чья собственность имя собственное, которое некоторым образом принадлежало и мне. И я сказал, но не вслух, и не в себя, но както мимо слуха и себя, и всего - она осталась вот там, не изменяя себя, не изменяя себе, не меняя теперь ничего, не меняя времен, в постоянном признаниикосновении, в возрастающей косвенности глаз. Непроникновение, углубляющее длительность. Со связанными ногами. Либо я неправ в том, что я тот, кто стал этим здесь - в том, что я есть. Самодостаточность световидного шара. Так капли. Так неуклонное приращение капель или бритвенных лезвий. Бесспорно, каждый город вынужден с чегото начинаться. Я не могу иначе. Всматриваться до растворения очертаний. Очертания смерти не выявлены. Поражение. Всматри
ваться, говорю я тебе, всматриваться - признание. Я не могу иначе, как только на свалках, на пустырях приступать к началу суждения. Подчас археология, изучая украшенные тонкими ожогами полые кости птиц, прекращает исследования, со связанными ногами, эмульсия, солей сцепление. Анафора. Херсонес. Празднества асхофориев... Спорыньи колосья венчают. Солнце стоит в центре каждой метафоры, ночи. Есть иное мнение о точке, за которой деление памяти невозможно. Близкое в близком. Близкое в далеком изоморфно великому в малом. Рассеянные споры стекла становятся словесной опорой тому, кто, огибая предмет, находит, что давно в него вписан.
12:00 того же дня.
Впрочем, как осени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21